Из цикла «Навеки мой Иерусалим», темы: Война за независимость, Иерусалим, Пуа Штайнер
Убежище на лестнице
Наш нынешний дом был просторным и прекрасно спланированным. В нем недоставало только одного — убежища.
— Никогда нельзя знать, что случится завтра, — предупреждала нас Савта. — Мы должны быть готовы к худшему.
С ней согласились мама и все соседи. Сначала они разыскали где-то кучу пустых мешков. Потом нас заставили набивать их землей и всяким хламом из нашего сада и с соседнего пустыря. Первые мешки втащили на второй этаж и расставили вдоль длинного коридора, ведущего к лестнице. Затем мешками забили все окна на лестнице и большую двустворчатую дверь, так что остался лишь узкий проход.
— Ну вот, — удовлетворенно сказала бабушка, осматривая законченную работу. — Тут будет наше убежище.
Так что начало обстрелов не застало нас врасплох. Убежище было более или менее готово, а устраивать затемнение не было необходимости, потому что с вечера нам все равно приходилось сидеть в темноте из-за недостатка топлива. Усталые, набегавшиеся в течение дня, мы все крепко спали. А крепче всех — мама, измученная необходимостью совмещать обязанности отца и матери одновременно.
Меня разбудил бабушкин крик:
— Матильда, стреляют! Матильда, стреляют!
Я протерла глаза, прислушалась, но ничего не услышала. Повернувшись на другой бок, я вдруг уловила отдаленные залпы и вскочила на ноги. Дрожа от холода и страха, сунула ноги в туфли.
— Скорей, скорей! — торопила нас Савта. — Берите одеяла и бегите на лестницу.
Двое младших, растревоженные, проснулись и, конечно, расплакались. Я схватила одеяло и накинула его на плечи. В темноте увидела, что Наоми делает то же самое.
— Дети! — громко звала мама.
Огонь усиливался. Наоми выхватила Рути у мамы из рук.
— Помоги! — крикнула она мне. Но я слишком растерялась, чтобы помочь ей. Схватила лишь все одеяла, которые в силах была тащить, и мы бросились на лестницу, спустились вниз и встретились с соседями в нашем самодельном убежище.
Мы молча сидели в темноте напротив забитого окна, дрожа и прислушиваясь к происходившему снаружи.
— Опять эта ужасная, эта мерзкая машина! — чуть не плакала я, услышав знакомый продолжительный грохот проклятого пулемета, безостановочно изрыгающего сгустки огня.
— Има, что будет? Что же будет?
Савта стала читать Теилим, а мы повторяли за ней каждую фразу. Это хоть немного успокоило нас.
— Да, война продолжается, — сказала шестнадцатилетняя Това. — Слышишь, Акива, они снова в нас стреляют?
Она обращалась к своему брату, находившемуся в плену в Трансиордании.
— Да, — поддержала ее Савта. — Военнопленные сейчас в большей безопасности, чем мы.
— Вот видишь, Наоми? — я крепко сжала сестре руку. — Абе сейчас хорошо. Там, где он, нет войны.
— Надеюсь, — от всего сердца вздохнула сестра.
Обстрел не прекращался до рассвета. Затем усталые
женщины принялись за свои дела, а мы отправились на соседний пустырь, надеясь отыскать хоть что-нибудь, что могло бы послужить топливом для наших костров.
Ломать или не ломать?
Привычка — великая сила. Привыкнуть можно к чему угодно, даже к обстрелам. Мы одинаково «развлекались» почти каждую ночь. Савта, наш живой будильник, гнала нас на лестницу, и там мы часами сидели, завернувшись в одеяла и прислушиваясь к выстрелам.
Постепенно беженцы из Старого города стали приходить в себя, словно люди, выздоравливающие после смертельной болезни. Раненые примирялись со своей участью и стали появляться на людях. Совсем еще юные парни ходили по улицам, хромая на костылях, или со шрамами на лицах, или с пустыми рукавами рубах, болтавшимися на месте оторванных рук. Даже Яакова, которого считали смертельно раненным в день сдачи Старого города, теперь видели идущим по улице на костылях, разговаривающим с друзьями и даже улыбающимся.
— Что лучше ? — как-то выпалила Рахель нелепый вопрос, когда мы прыгали через скакалку. — Что лучше: отец на одной ноге в Катамоне или на двух — в Трансиордании?
— Дура! — рассердилась ее сестра. — Не смей задавать такие вопросы!
— Как тебе не стыдно! — укорила подругу Яфале. — Хоть бы спросила, что хуже!
Только тут до меня дошло, что они имеют в виду Нехе-мию, нашего соседа с первого этажа, ковылявшего на одной ноге по бетонной дорожке сада. У него был большой шрам на щеке, а рот перекошен из-за осколочного ранения. Это произошло еще до сдачи Старого города. Рядом с ним играли его маленькие дети.
— Нет, я буду задавать такие вопросы! — продолжала Рахель. — А если вы не ответите, я уйду и унесу с собой скакалку.
Рахель крепко вцепилась в веревку, не в силах оторвать от детей Нехемии взгляд, в котором светилась неприкрытая зависть.
— Тихо, девочки! — сказала Хава. Она славилась умением гасить пожары подобных ссор. — Я еще не рассказывала вам про статую.
— Статую? Какую статую?
— Пойдемте покажу.
Мы побежали за Хавой по улице. В саду на углу действительно стояла статуя.
— Идол! — с негодованием воскликнула Рахель. — Давайте сломаем его!
Только мы набрали камней и решились разбить статую, как «на сцене» появился полицейский.
— Вы не должны так поступать, — упрекнул он нас.
— Почему?
— Потому что мы не арабы. Мы не разрушители.
— Верно, — сказала Рахель. — Мы не арабы. Именно поэтому мы хотим разбить статую. Мы не поклоняемся идолам.
Полицейский пожал плечами и заключил:
— Не поклоняйтесь, но и не разрушайте.
Мы собрались продолжить спор, но Хава велела не возражать полицейскому.
— Наконец-то у нас появилась израильская полиция, и мы должны подчиняться ее приказам. Если бы это был английский полицейский — тогда другое дело.
Хава была права. Израильский полицейский не имел ничего общего с английским. У него не было того гадкого взгляда, к которому мы привыкли. Даже его упрек согрел наши сердца. А каким красивым он был в своей синей форме, со сверкающей бляхой на груди!
Мы с гордостью смотрели на уходящего полицейского, а потом одна за другой побросали свои камни.
На следующий день мы увидели, что здание, оказавшееся церковью, сад и скульптура обнесены высоким забором из колючей проволоки.
с разрешения издательства Швут Ами
Рав Александр Кац,
из цикла «Хроника поколений»
Аман решил расправиться с Мордехаем, истребив вместе с ним всю еврейскую общину страны, и он получил на это разрешение царя
Рав Йосеф Б. Соловейчик
В реальных ситуациях нужен женский ум, а не мужские теории.
Рав Реувен Пятигорский
Мегилат Эстер
Рав Цви Вассерман
Казалось бы, Мордехай, царский судья, высокопоставленный вельможа, должен был бы сразу нажать на дворцовые рычаги...
Рав Элияу Ки-Тов,
из цикла «Книга нашего наследия»
Рав Арье Кацин
Талмуд утверждает, что «радость — это разрешение сомнений!» В этом состоит внутренний смысл заповеди «стереть Амалека», писал рав Гедалия Шор.
Рав Мордехай Райхинштейн
В Свитке Эстер мы читаем о цепочке событий, которые привели к чудесному избавлению, в честь которого установлен праздник Пурим. Эти события произошли почти 2400 лет тому назад в тогдашней столице Персии — городе Шушан. Известно ли нам сегодня где находился Шушан? Еврейская община Ирана считает, что древний Шушан — это иранский город Хамадан, расположенный в 400 км к западу от Тегерана. Подавляющее большинство историков и специалистов по Ирану с этим не согласны. Но и они не сильно возражают против того, что мавзолей с могилами Мордехая и Эстер — главных героев праздника Пурим — находится в Хамадане. Сегодня это место является одной из главных достопримечательностей города и местом паломничества, причем не только для евреев, но и для мусульман.
Рав Ицхак Зильбер,
из цикла «Комментарий на свиток Эстер»
Почему Эстер велела подождать три дня перед ее визитом к царю?
Рав Носон Шерман,
из цикла «Эпоха и чудо»
Лик Б-жий был сокрыт от людей во времена пророков
Рав Реувен Пятигорский
Став главой правительства, Аман вознамерился уничтожить «оппозицию», вдохновителем которой — в его глазах — был еврей Мордехай. А заодно уничтожить и всех евреев.
Рав Реувен Пятигорский,
из цикла «Очерки по недельной главе Торы»
По материалам журнала «Истоки»
Рав Ицхак Зильбер,
из цикла «Комментарий на свиток Эстер»
Неужели Мордехай был человеком, который искал ссоры, интриг, готов был нарушить приказ царя?