Бесконечная цепь 16. Основные категории Устной Торы

Введение

Во введении к своему комментарию на Мишну Рамбам делит Устную Тору на пять категорий:

1. Объяснения, переданные Всевышним через Моше и содержащиеся также в неявной форме в Письменной Торе, что позволяет вывести их аналитическим путем. По поводу этих законов разногласий быть не может.

2. Законы, переданные через Моше, определяемые как алаха леМоше миСинай и не указанные в Письменной Торе. Касательно этих законов также не может быть разных мнений.

3. Законы, являющиеся предметом споров. Это законы, выведенные путем рассуждений (свара) и анализа (драш).

4. Гзерот — декреты пророков и мудрецов для ог­раждения законов Торы от нарушений.

5. Таканот — установления в социальной и моральной сфере, выведенные мудрецами в интересах общественно­го блага.

Две последние категории обычно определяются как раввинский закон и не имеют статуса закона Торы.

Объяснения, переданные Всевышним через Моше

Устная Тора дана Всевышним, получена нами от Моше и передается из поколения в поколение пророками и мудрецами.

Почему же Талмуд пытается повторно вывести ее за­коны из текста Письменной Торы, если они уже были переданы через Моше? Рамбам указывает, что в этих случаях мудрецы отнюдь не отыскивают закон заново. «Скорее, эти доказательства были добавлены позже, в качестве текстуального обоснования уже известного». Среди множества других примеров Рамбам приводит заповедь взять «плод красивого дерева» (Ваикра 23:40) в первый день праздника Суккот. Письменная Тора не дает названия плода, и мудрецы эпохи Талмуда (а это сравнительно поздняя эпоха) много спорили о том, что здесь подразумевается (Сукка 35а). С помощью метода, известного как драш (мы будем говорить о нем ниже), они пришли к выводу, что речь идет об этроге (плоде цитрусового дерева). Однако если бы мы не располагали устной традицией и алаха об этроге была выведена исключительно из текста Письменной Торы, никто бы не мог выполнять эту заповедь до завершения споров*. Рамбам говорит: «И основные правила, и част­ные детали Торы даны на Синае. Но, хотя они и со­общены нам через Моше и, следовательно, законность их бесспорна, вдобавок они могут быть выведены из стихов Письменной Торы с помощью переданного нам специального метода толкования».

И все же, почему мудрецы так хотят согласовать текст Торы с известными устными законами? Возможно, для того, чтобы показать, как Устная Тора содержится в Письменном Законе, и найти в Письменной Торе мне­моническую опору для Устной, записывать которую было запрещено.

Для того, чтобы подкрепить уже прочно установлен­ный закон, мудрецы часто цитировали текст, в котором этот закон содержится намеком, без точного опреде­ления. Такое подтверждение называется асмахта (бук­вально — «поддержка»).

Алаха леМоше миСинай

Другая категория исключающих споры законов, ко­торые рассматривает Устная Тора, называется алаха леМоше миСинай (законы, данные Моше на Синае). Этот термин встречается в Мишне всего три раза: в Пеа 2:6; Эдуйот 8:7 и Ядаим 4:3, но часто фигурирует в Талмуде (в Гемаре). Различия между предыдущей ка­тегорией и алахой леМоше миСинай состоит в том, что на первую текст Торы как-то намекает, тогда как вторая не может быть выведена из текста ни логически, ни с помощью правил толкования. И все же время от времени Талмуд находит намек на эти алахот в тексте Торы. Например, упоминание о возлиянии воды в Суккот — в разделе, где говорится о праздничных жертвоприношениях о существовании меры в выпол­нении заповеди — в Дварим 8:8: «В землю пшеницы и ячменя, и винограда, и смоковницы, и гранатовых яблок, в землю масличных деревьев и меда» (ибо все перечисленные здесь предметы измеримы) и т.д. Такой намек также называется асмахта.

Алаха леМоше миСинай не нуждается в интеллекту­альном обосновании^; она принимается безоговорочно, т.к. была дана на Синае. Иногда, тем не менее, мудрецы предлагают некоторые объяснения.

Алахот леМоше миСинай касаются дефектов, прев­ращающих мясо животного в трефное (запрещенное к употреблению в пищу); законов тфилин (в част­ности, указывают, на каком пергаменте и какими чернилами следует его писать); разбирают некоторые законы ритуального омовения, ритуальной чистоты коаними многие другие вопросы.

Алахот леМоше миСинай также упоминаются при рассмотрении вопросов, связанных с приходом Машиаха. Например:

Р.Иеошуа сказал: «Я получил это знание от р.Иоханана бен Закая, который слышал от своего учителя, а его учитель — от своего, что, согласно Алахе леМоше миСинай, Элияу, когда он придет возвестить приход Машиаха, не станет объявлять предметы чистыми или нечистыми…»

Некоторые мудрецы послеталмудического периода считают, что не все законы, причисляемые к алахот леМоше миСинай, действительно исходят от Синая, т.е. что некоторые из них — это законы дерабанан (раввин­ские), которые иногда передавались следующим обра­зом:

Я получил это знание от рабби Йоханана бен Закая, который получил его от своего учителя, а его учитель — от своего как алаху леМоше миСинай, что евреи, живущие в землях Амона и Моава, должны отделять десятину для бедных в седьмой год. (Ядаим 4:3)

Перед нами, безусловно, раввинский закон, поскольку в самой Торе указанное правило распространяется толь­ко на землю Израиля. Однако он подобен алахе леМоше миСинай своей несомненностью^.

Эту несомненность, бесспорность подчеркивают и дру­гие термины, обозначающие алаху леМоше миСинай: «поистине сказали»", «алаха» (или "«алахот»)», «алаха,данная Моше на Синае», «мы учили», «это — алаха из полученной традиции».

Хотя этот тип предписаний не допускает прений, иног­да мы встречаемся с различиями во мнениях, касающихся подобных законов, там, где мудрецысомневались в при­надлежности конкретного закона к данной категории. Встречаются также разногласия относительно деталей. Некоторые алахот леМоше миСинай были забыты и восстановлены позднее.

Законы, являющиеся объектом споров

Моше передал Устную Тору народу, но по-прежнему оставался главным арбитром при разрешении любого сомнения или спора. О его последних днях мы читаем:

Моше собрал народ и сказал: «Близок час моей смерти. Если кто-то знал алаху и забыл ее, пусть придет ко мне и я объясню ее. И если кому-то неясно что-то в Торе, пусть выйдет вперед и я объясню». Как говорит стих (Дварим 1:5): «начал Моше, разъясняя это Учение, говорить».

(Сифри, Дварим 1:5)

Мудрецы (Тмура 156) подчеркивают, что Моше об­ладал уникальным пониманием Торы. В самом деле, его знание было так велико, что ему было известно и «все то, что придумает в будущем способный ученик», и мудрость разных миров. Это знание было передано ему на горе Синай всего лишь за сорок дней, ибо

«Сам Всевышний учил Моше, а существует ли для Него невозможное?»

Не следует думать, будто Моше держал в памяти все детали Торы, которым предстояло стать известными в будущих поколениях. Скорее, он полностью постиг основы Торы, из которых проистекали все последующие заключения. Но если у Моше был такой исключительный статус, то как понять нижеследующую агаду:

В тот момент, когда Моше поднялся наверх (из­учать Тору), Всевышний чертил короны над бук­вами (Торы). Моше спросил Его: «Господин Все­ленной, кто мешает Тебе (дать Тору без корон)?» Всевышний отвечал: «Спустя несколько поколе­ний появится один человек по имени Акива бен Йосеф и на основании этих корон выведет много законов». Моше попросил: «Дай мне увидеть его». Всевышний приказал: «Обернись!» — и Моше оказался в ешиве рабби Акивы. Он пошел и сел в конец восьмого ряда. Но он не понимал того, о чем говорили, и почувствовал себя неловко. Когда р.Акива дошел до определенного места, один ученик спросил его: «Рабби, где твой источ­ник?» Он отвечал: «Алаха, данная Моше на Си­нае». Успокоенный Моше спросил Всевышнего: «Господин Вселенной, у Тебя есть такой человек, а Ты передаешь Тору через меня?» Всевышний ответил: «Молчи. Таково мое решение».

Может показаться, что р.Акива обладал большими познаниями, чем Моше. В комментариях на Ваикра 13:27 Ор Ахаим объясняет: Все, чему учил р.Акива, действи­тельно являлось частью Устной Торы, переданной через Моше. Но поскольку р.Акива не присутствовал при Откровении, он должен был сам найти источники для своих выводов в Письменной Торе. Моше не нужно было прибегать к анализу намеков, к помощи умо­заключений или законов толкования, поскольку он получил знание прямо от Всевышнего. Вот почему Моше показалось непонятным то, о чем говорили р.Акива и его ученики.

Как уже отмечалось, это не означает, что Моше знал все алахические правила, которым предстояло появиться в будущем. Скорее, он полностью владел основами алахи со всеми их нюансами. Мудрецы последующих поколений сталкивались с ситуациями, которые не имели ясных алахических прецедентов в прошлом, непрерыв­ный поток серьезных алахических вопросов требовал разъяснений. Тора, следовательно, должна была содер­жать указания, позволяющие формулировать законы для неясных ситуаций. Это и есть законы, которые Рамбам относит к разряду выведенных способами свара и драш.

Другая причина, делающая необходимым такое выве­дение законов, связана с человеческими слабостями.

Когда Моше узнал, что вскоре покинет этот мир, он позвал Йеошуа и сказал: «Спрашивай меня обо всем (касающемся Торы), что тебе не­ясно». Йеошуа отвечал: Учитель, разве я оста­влял тебя хоть на минуту? Разве не написал ты: «…и его слуга Йеошуа никогда не покидал шатра (Шмот 33:11)?» И ослабел Моше, и немедленно забыл Йеошуа триста алахот, и семьсот сомне­ний обуревали его… (Тмура 16а)

Маарша объясняет, что Йеошуа был лишен памяти в наказание за самонадеянность. Кажется, то был един­ственный случай забвения. И действительно. Талмуд утверждает, что следующее поколение сумело восстано­вить все учение.

Со времен Моше и до смерти Иосе бен Иоэзера (2 в. до н.э.) все ведущие учителя Торы изучали ее так же, как и Моше (т.е. как нечто бесспорное — прим. авт.). Впоследствии, однако, так Тору уже не учили.

(Тмура 156)

Со времен Иосе бен Иоэзера снижение нравственного уровня становится все заметнее, и многое из Устной Торы было забыто. Все это, естественно, вело к сто­лкновению мнений и возникновению различных школ, каждая из которых настаивала на правильности своих толкований и традиций.

Р.Иоси сказал: «Вначале столкновение мнений не было частым явлением (возникавшие кон­фликты разрешались большинством голосов Санхедрина)… Но ученики Шамая и Гилеля (1 в.н.э.) не служили своим учителям с истинной преданностью и вместе с ростом их числа умно­жались конфликты».

Гилель сам говорил, что, если бы лидеры его поколения верно служили своим учителям — Шемае и Авталиону, никогда не возникло бы и сомнения по поводу какой-либо алахи^.

Мудрецы отмечают, что к столкновению мнений вели и другие факторы. Во-первых, Моше не мог учить Устной Торе безупречно, т.е. на том же уровне, на каком учили его, ибо его учил Торе Сам Всевышний, а его учеников обучал всего лишь человек. Во-вторых, не все из того, что Моше знал, ему позволено было передать — из опасения, что некоторые моменты могут быть непра­вильно поняты. Когда в этом знании возникала не­обходимость, его получали методом толкования^. В-третьих, хотя Всевышний открыл перед Моше все аспек­ты каждого вопроса, Он не всегда сообщал ему, какой из них окажется превалирующим. Талмудические диску­ссии признают свои достоинства за каждой позицией в споре, и именно мудрецам предоставлено право решать, какое из мнений станет законом.

Это позволяет предположить, что Всевышний желал столкновения различных мнений. И положительное от­ношение Талмуда к последующим дискуссиям приводит к выводу, что в разногласиях по поводу толкования Торы заключена гарантия неубывающей динамичности ее глубокого изучения.

Итак, слабость человеческой памяти и возникновение новых, неапробированных обстоятельств приводили к спорам по некоторым вопросам Устной Торы и к по­явлению новых предписаний. Но как мы можем быть уверены в том, что новая алаха согласуется с текстом Торы или с законом, который получил Моше? Наша уверенность основана на том, что в случае сомнений или для разрешения новых алахических задач мудрецы пользовались методами свара и драш.

Кроме того, Рамбам указывает, что столкновения взглядов были всегда ограничены определенными рам­ками:

Со времен Моше и до настоящего дня мы нигде не встречаем спора между мудрецами, в котором стих «око за око» (Дварим 19:21) интерпретиро­вался бы одной стороной — буквально, а другой — как требование денежного возмещения.

(Комментарии на Мишну, введение)

Раавад развивает эту мысль: «Никогда не возникало конфликтов по принципиальным вопросам, все они ка­сались только тонкостей и уточнений» (Сефер Акабала).

Основы Устной Торы никогда не были забыты, но с течением времени применение ее законов становилось не совсем понятным. «Лекция», переданная через Моше, и учения последующих учителей в своих важнейших пунктах были идентичны, а «записная книжка» — Пись­менная Тора — являлась залогом того, что забытое может быть восстановлено.

Один из методов реконструкции положений Устной Торы включает в себя герменевтические принципы р.Ишмаэля и других раввинов, которые мы рассмотрим в следующей главе. Здесь следует лишь отметить, что, хотя эти правила и приписываются р.Ишмаэлю, они были известны и применялись и до него.

После смерти Моше и Йеошуа первый в истории евреев судья Отниэль бен Кеназ совместно с другими мудрецами своего времени вывел из Письменной Торы утраченные алахот (Тмура 16а). Позднее Эзра вместе с Собранием мудрецов, известным как Аншей Кнесет Агдола, восстановил забытые разделы Устной Торы. Санхедрин — высшая судебная инстанция — несла также ответственность за восстановление утраченных толкова­ний. Санхедрин как бы наследовал суду Моше и старей­шин, носи (князь) занимал место Моше в качестве пред­седателя суда. Ему помогал заместитель, называемый ав бейт дин (глава суда). В состав Санхедрина входил семьдесят один человек; все его члены были знатоками Торы, людьми, умудренными жизненным опытом и известными своей честностью и неподкупностью.

Санхедрин был верховным арбитром как в риту­альных, так и в гражданских вопросах; все алахические споры в нем решались путем голосования. Во времена Храма Санхедрин собирался в Лишкат Агазит (Палате тесаных камней) внутри Храмовой стены. Талмуд так описывает деятельность суда:

Сначала в Израиле было немного конфликтов. 115

Один суд, состоящий из семидесяти одного судьи, заседал в Лишкат Агазит, и кроме него, фун­кционировали еще два суда, каждый в составе двадцати трех судей: один у входа на Храмовую гору, а другой у входа во двор Храма. Помимо этого, в каждом городе был учрежден свой суд, состоящий из двадцати трех судей. При возник­новении какой-нибудь проблемы обращались за помощью в ближайший суд. Если члены того суда знали закон, то они решали вопрос; если нет, они обращались в суд, заседавший у входа на Храмовую гору. Если членам этого суда был из­вестен соответствующий закон Устной Торы, они решали проблему; если нет — они апеллировали к суду, находившемуся у входа во двор Храма, и судья, расходившийся во мнении с другими, произносил:

«Я вывел (алаху) так-то, а так вывели ее мои коллеги; так я учил, а так учили они». Если члены этого суда знали закон, они разрешали спор, если нет — разбирательство переносилось в Лиш­кат Агазит, где от утренних до дневных жер­твоприношений заседал Санхедрин… Проблему представляли для решения (судьям Санхедрина). Если закон был им известен, вопрос решался сра­зу, если нет — его решали голосованием. Если большинство^ утверждало: «нечистый» — объ­являли это решение; если «чистый» — объявляли это решение.

Как мы видим, Санхедрин обладал правом объявлять свои решения частью Устного Закона, даже если его члены не приходили к единодушному согласию относи­тельно письменной основы такого решения. Голосование — в основном применяемое для установления раввинских законов — могло также быть использовано для опреде­ления закона деорайта, если бы его выведение обычным путем было невозможным или вызывало споры.

Самые ранние диспуты не записаны в Талмуде, т.к. они решались судом, и решение, в свою очередь, ста­новилось частью Устной Торы. Но функционирование Санхедрина прекратилось в дни Гилеля и Шамая (1 в.н.э.) или немного позднее, споры уже не могли решаться го­лосованием, и различные точки зрения были внесены в Мишну и Талмуд. В последующих поколениях мудрецы выводили алаху уже не в соответствии с мнением боль­шинства, а в соответствии с определенным приоритетом и решали, чье мнение должно быть признано оконча­тельно верным.

В Талмуде не найти столкновения мнений относитель­но основных принципов еврейского закона. В то же время трудно обнаружить какую-нибудь подробность этих принципов, которая не подвергалась бы там об­суждению. Напоминаем еще раз, что все эти дискуссии вызваны стремлением мудрецов найти в Торе основу для установления алахических правил. Так, например, никогда не было споров о данной Торой заповеди есть в сукке, но приводится много рассуждений по поводу максимальной высоты сукки, минимального количества стен, материала для крыши и т.д. (Мишна Сукка 1).

Талмуд (Бава Кама 436) считает, что каждый ученый имеет право высказать свое мнение, даже если оно про­тиворечит точке зрения величайших его современников. Рамбам (Комментарии на Мишну, введение) отмечает, что нет ничего удивительного в наличии такого количест­ва нерешенных противоречий в Талмуде, ибо применение правил толкования было предоставлено человеческому разуму, но не все люди приходят к одинаковым умозак­лючениям. Р.Хисда решил ряд диспутов Мишны, исходя из того, что некоторые точки зрения свидетельствуют скорее об исключительном благочестии, чем об алахической обоснованности (Бава Мециа 526, Шабат 120а, Хулин 136) и, по-видимому, записаны в основном для того, чтобы дать людям возможность усвоить более высокие моральные нормы.

До Гилеля и Шамая лишь одно противоречие оказа­лось неразрешенным: можно ли в праздник выполнять заповедь смихи — возложения рук на приносимое в жертву животное (Хагига 3:2). Шамай и Гилель лично расходятся только по трем алахот (Шабат 14а).

Различия во мнениях в Талмуде учащаются с появле­нием школ Шамая и Гилеля. Почти триста пятьдесят алахических конфликтов охватывают большинство об­ластей еврейского закона: благословения, цицит, доля коаним, женитьба и развод, ритуальная чистота, жер­твоприношения, порядок Храмовой службы, а также гражданское и уголовное право.

В целом школа Гилеля отличалась большей мяг­костью, чем школа Шамая. Мишна (Эдуйот 4) пере­числяет двадцать четыре из пятидесяти примеров, где школа Шамая проявляет большую мягкость. Известно несколько случаев, когда школа Гилеля приняла точку зрения школы Шамая (Евамот 15:3, Эдуйот 1:12), и лишь одно упоминание о том, что школа Шамая согла­силась со школой Гилеля (Трумот 5:4).

Надо отметить, что мудрецы старались сводить рас­хождения к минимуму, чтобы у народа не появились «две Торы». Так, Сифри трактует запрет на надрезы на теле в знак скорби — аль титгодеди (Дварим 14:1) — не только как запрещение саморазрушающих действий, но и как запрещение распрей — гдудим. И хотя Абайе и Рава понимали этот стих по-разному (Евамот 14а), оба они соглашались в том, что суть утверждения Сифри за­ключалась в стремлении к единству в практической жиз­ни. Школы Шамая и Гилеля тщательно соблюдают это запрещение распрей:

Хотя одна школа разрешала то, что запрещала другая, и запрещала то, что другая объявляла разрешенным, школа Шамая не препятствовала своим последователям жениться на женщинах, происходящих из домов школы Гилеля^… и не запрещала одалживать домашнюю утварь для приготовления пищи…

(Евамот 1:4)

Или такой пример. Однажды Раббан ГамлиэльИ (1 в.н.э.) принял показания двух свидетелей о новой луне, а р.Иеошуа отклонил свидетельство. Следовательно, но­вый месяц должен был начаться для них в разные дни, а значит, оба мудреца и их последователи неминуемо до­лжны были праздновать в разные дни и Йом Кипур. Во избежание раскола в еврейской общине Раббан Гамлиэль своей властью главы Санхедрина приказал р.Иеошуа нарушить «его» Йом Кипур. Посоветовавшись с р.Акивой и р.Досой бен Гирканусом, р.Иеошуа подчинился, а Раббан Гамлиэль поцеловал его и приветствовал как своего учителя и ученика одновременно (Рош Ашана 2:8—9).

Алахический процесс, допуская различие во мнениях, решительно утверждает при этом, что закон, однажды установленный, обязателен для всех. Теоретические рас­хождения и дебаты дозволены до тех пор, пока не ут­верждена алаха, после этого существует лишь решение Санхедрина, которое имеет такую же законную силу как установления самого Моше.

с разрешения издательства Швут Ами