Короткие рассказы о раве Ицхаке Зильбере. Глава 21

Рассказывает р. Йеуда Аврех

КАК ТЫ СМЕЕШЬ?

Была одна женщина, которую бросил муж, и она одна вырастила много детей, которые, после ухода из дома перестали с ней общаться… У нее случились какие-то проблемы с жильем, и ей негде было жить, так она позвонила раву Зильберу и попросилась к нему жить — как раз незадолго до этого один добрый человек закончил у него дома ремонт. Рав ответил, что она может приехать…

Через некоторое время соседи позвонили мне и сказали, чтобы мы немедленно приезжали, так как рав Зильбер после болезни стоит в одной рубашке — была зима — и разгружает вещи с какой-то машины. Мы с Давидом все бросили и быстро поехали к Раву домой.

Видим: Рав с каким-то полупьяным или обкуренным арабом разгружают машину с вещами этой женщины, а она стоит рядом… Я спросил, что все это значит, и Рав ответил, что этой женщине негде жить. Отведя меня в сторону, он добавил, что разрешает ей жить у него дома, но так как она женщина, то он вынужден будет уйти к дочери спать… Мы едва уговорили Рава не делать этого, помогли найти для нее квартиру и временно сложили вещи в подсобное помещение.

Как-то раз я при Раве назвал ее сумасшедшей, и ему это очень не понравилось:

— Как ты смеешь так говорить?

Когда выяснилось, что она делает много странных вещей, я спросил Рава, согласен ли он наконец, что эта женщина сумасшедшая?

Он ответил:

— Она очень несчастный человек…

Я сказал:

— Если она не сумасшедшая, тогда она подлая!

На что рав Зильбер ответил:

— Ты не имеешь право так говорить. Как ты смеешь? Уж лучше считай ее сумасшедшей.

Рассказывает Йехезкель Зильбер

КАПЕЛЬКУ

Однажды я слышал, как в его присутствии сказали про одного человека:

— Он сумасшедший! Полностью сумасшедший! Мешуга!

Дедушка поправил:

— Да-да, он мог бы быть капельку понормальней…

Рассказывает рав Авраам Куперман

НЕ «ВОСПИТЫВАТЬ»

Я думаю, что он был, может быть, единственный человек в нашем поколении, который так точно знал, как делать замечание другому. Когда мы видим, что человек делает что-то нехорошее, мы сердимся, подходим к нему и говорим:

— Почему ты так делаешь?

Если мы все-таки как-то уважительно относимся к человеку, то пытаемся сказать это доброжелательно, но часто делаем замечание резко, в лоб.

Рав Хаим из Воложина вообще освободил гневливых людей от заповеди «тохэха» — то есть от заповеди делать замечания, хотя в Торе написано, что эту заповедь должен выполнять каждый еврей.

Рав Зильбер открывал Шулхан Арух и как бы невзначай говорил:

— Ой, смотри, Шулхан Арух пишет, что надо делать так-то и так-то.

Он мне рассказал несколько историй, от которых у меня волосы встали дыбом.

В одной ешиве двое ребят так подрались, что кровь разбрызгалась по стенам. Кто слышит такое, хочет выгнать таких ребят куда подальше из ешивы… Я спросил рава Зильбера:

— Ну, и что вы сделали?

Он ответил:

— Я узнал, кто это, поехал к нему домой, открыл Шулхан Арух на странице, где написано: «Запрещено бить еврея!»

И добавил:

— Я читал ему эту страницу с интонацией, как я говорю с тобой. Ласково-ласково. Парень спросил меня: «Это написано даже про того тоже, что нельзя его бить!? Даже такого негодяя тоже нельзя избить?» Я ответил ему: «Так написано в Шулхан Арух — нельзя бить никакого еврея.» Я сел на автобус и больше ничего не добавил к сказанному…

Что бы мы сказали? «Почему ты его избил?! Разве можно драться? Как это нехорошо!» И так далее, и так далее…

Он не «воспитывал» других. Ему так передал его папа, что нельзя открыто делать замечания.

У меня есть еще несколько других рассказов, как он в такой же форме читал еврейские законы из Шулхан Арух, чтобы показать людям, что они нарушают, при этом их не задевая.

Это был его путь решения проблемы, и он никогда не шел путем крика. Например, если он видел гордеца, то не спрашивал его, почему тот так задаётся, а вдруг начинал говорить какой-нибудь хидуш о гордости. Кто захочет, тот поймет.

Он выбирал более логичный путь, путь объяснения — никогда не высказывать человеку прямо в лоб, а сказать какой-нибудь хидуш для того, чтобы тот сам понял.

Нет у нас человека, который так любил бы каждого еврея, как это делал рав Зильбер.

Рассказывает р. Йеуда Аврех

НЕ СПЕШИ

Как-то раз мы говорили про замечания, и рав Ицхак сказал, что он очень остерегается их делать:

— Однажды у меня был ученик, который уже ходил ко мне на уроки не меньше полугода, а я ему боялся предложить одеть тфилин. Мне это было очень тяжело: возможно, он уже готов накладывать тфилин, а я не мог сказать ему об этом, — вдруг ему будет неприятно, и это его оттолкнет, и он перестанет ходить на уроки?

Тогда я попросил его друга, чтобы он предложил ему наложить тфилин, и, Барух Ашем, все прошло гладко… Знаешь, кем он стал?!

Не спеши делать людям замечания, — закончил рав Ицхак.

Рассказывает р. Арье Войтоловский

НИ СЛОВА

Когда я приехал к раву Ицхаку домой в первый вечер — это было после шева брохес Саши Пацановского, которого я заменил, чтобы дежурить у Рава по ночам, — было уже очень поздно, около двенадцати часов ночи. Рава я совсем не знал, потому что был у него всего один раз, и то давно. Но ключ от квартиры мне дали.

Прихожу в двенадцать ночи с большой сумкой. Дверь закрыта. Страшно неудобно. Я, совершенно чужой человек этому важному раввину, должен сейчас ключом открывать дверь, будить его… Ужасно нервничаю. Но делать нечего — открыл.

(Заранее было договорено, что это удобно и нормально, и нет никаких проблем).

Захожу. В квартире темно. Рав Ицхак лежит в кровати и говорит:

— А, это вы! Очень хорошо. Мы ложимся спать. Тов?

А я спросил Сашу до этого, что мне нужно делать. Он сказал, что нужно приготовить ведра, чтобы утром омыть руки — сделать нетилат ядаим.

— Там ведра, ты найдешь.

Я поискал, и мне было ужасно неудобно шуметь, но ведер я не нашел и не приготовил воду для нетилат ядаим. Мы легли спать. Я чувствовал себя очень неловко.

Утром встали, пошли молиться. Рав ничего не сказал.

На следующий день я прихожу после учебы — было тоже поздно, около одиннадцати. Рав Ицхак опять уже лежит в кровати, в спальне. И стоят ведра с водой — и для меня тоже.

Я ему говорю:

— Рав, что вы? Мне ужасно неудобно — вы мне воду готовите?

Меня всего внутри колотит, очень переживаю:

— Рав, зачем вы так сделали? Меня очень сильно смущает, что такой человек, как вы…

Он посмотрел на меня таким взглядом, как будто было непонятно, в чем претензия. Это же так элементарно, я тебе поставил воду, чтобы утром омыть руки! — и ни слова не сказал.

Он никогда не поучал, не предъявлял претензий, не делал замечаний… Просто делал сам.

Рассказывает р. Шимшон Валах

СЛИХА

Однажды в середине субботы в Санэдрию, к парку, подъехала машина, и вышла из нее семья. Увидев их, рав Ицхак сосредоточился,— как себя вести? — и очень мягко как-то так сказал, очень трогательно даже… Таким нежным тоном, проникновенно:

— Слиха… Ведь мы же евреи… Вы знаете…

И они поняли.

Не каждый может взвесить, как себя вести в такой обстановке. Чтобы не задеть, чтобы другой человек услышал…

Рассказывает р. Филипп Гельфман

УПРЕК

У него была интересная особенность: как он выражал людям упрек? Это говорилось в такой форме, чтобы никого не обидеть, и заставляло о многом задуматься. По себе могу судить, — это заставляло задуматься.

Он очень любил превращать уроки Торы в инсценировку.

Например, читая главу о Корахе, говорил слушателям:

— Ты — Корах. А ты — Моше, — показывая на них, — вот ты пошел и сделал так-то. Ты почему так сделал? А?!

Или бросал быстрый взгляд:

— Ты своровал? А тебе Тора говорит: есть мицва — нужно вернуть украденное!

Человек мог при этом встрепенуться…

Шутки шутками, но человек, ощущая на себе пронзительные взгляды, не всегда себя хорошо чувствовал… Человека как лучом света на сцене вырывали из общей картины и давали роль.

Причем остальные ученики часто даже не замечали, на кого он показывал или на кого был обращен его взгляд. Он мог упрекнуть человека, и при этом никто не обращал внимания на того, к кому был обращен упрек, — это делалось очень тактично.

Однажды на уроке он что-то рассказывал, вдруг резко повернулся ко мне:

— А ты не хвастайся! — и продолжил дальше урок.

Никто не обратил внимания и не понял, к кому эта фраза была обращена. Решили, что это очередная шутка рава Ицхака.

Такими меткими замечаниями он очень сильно на меня повлиял. И на многих людей… Бывало, как ушат холодной воды выльет:

— Представьте, что он — Датан, а вот ты — Авирам. Как вы посмели! Как вы только посмели!

Люди чувствовали себя не совсем приятно, их это заставляло примерить новую роль, задуматься о себе, о своем поведении, о том, что они делают неправильно.

Рассказывает р. Йеуда Гордон

НАРАСПЕВ

На его уроке иногда сидели порой случайные люди, которые не хотели изучать Тору… Однажды шел урок, сидят человек десять, слушают недельную главу. А там был один парень, Давид, крутой такой, из движения «Ках». Тогда арабы боялись евреев, так что он делал? Останавливал арабские такси по дороге около Рамаллы или Бейт-Лехема, выгонял всех из мерседеса и топором разрубал машину.

Рубил мотор, бил стекла, фары… Они его страшно боялись.

Потом Шабак выгнал его отсюда, и до сих пор ему запрещен въезд в Израиль…

Так он сидит на уроке, слушает рава Ицхака, открыв рот. А тут привезли какого-то парня из Америки… делать было с ним нечего — иврита он не знал, — так его прислали к раву Ицхаку.

Вдруг внизу проезжает телега, запряженная лошадью. А этому, из Америки, интересно, и он в лошадь бросил чем-то из окна. Это было на втором этаже… Свистит, чтобы она быстрей проходила, кричит: «Тпру, тпру!» Что с него возьмешь?

Рав Ицхак умел давать уроки для всех. Даже в лагере он собирал евреев, а там были типчики и похлеще… Вообщем, рав Ицхак продолжает читать, не замечая, не реагируя, а Давид этот, мой друг, каховец, говорит:

— Успокойся, ты мешаешь раву Зильберу вести урок! Не мешай, иначе я тебя прикончу. Еще раз что-то скажешь, я тебя прикончу, падла!

Смотрю на рава Ицхака, — никакой реакции. Продолжает нараспев читать, как ни в чем не бывало…

Понятно, прошло несколько минут, тот забыл, что есть угроза, и опять что-то ляпнул. Так Давид на него навалился и начал его так лупить! Он же специалист! А рав Ицхак продолжает урок, как ни в чем ни бывало.

Я не мог допустить, ведь тот все-таки еврей, бросился разнимать их, — я был уверен, что меня-то Давид не тронет…

Интересно, что пока продолжался урок, Рав Ицхак вообще на них не обращал внимания. А потом, когда после урока все вышли, рав Ицхак говорит мне:

— Анар! Дурачок! Влепил бы он ему немного, — может, тот человеком стал бы.

Так рав Ицхак учил людей. Когда на следующий день все повторилось, я уже не стал вмешиваться…

Рассказывает Хава Куперман

БОРОДА

Папа говорил, что он возвратил людей к тшуве своей математикой больше, чем уроками иудаизма. Он сам не хотел отращивать бороду, это мама уговорила его отращивать, а он возражал, что тогда не будет выглядеть «культурным человеком» и люди не смогут с ним запросто общаться. И он не хотел, чтобы мой брат Бенцион отращивал бороду, чтобы не отпугивать начинающих.

Он любую наружную формальность не воспринимал, а с людьми простыми душой — сходился очень быстро.

Не любил помпезных людей. Они его отталкивали… папе мешала помпезность, внешнее, напускное. И нас он тоже так воспитывал.

Рассказывает р. Йеуда Аврех

БЕЗБОЖНИК

Позвонил телефон. Рав подошел, начал спокойно говорить и вдруг громко закричал:

— Он койфер, койфер! Он безбожник! Нельзя его слушать!

В течение разговора он повторил это много раз, а когда повесил трубку, я спросил, с кем он разговаривал. Рав ответил, что разговаривал с одним парнем, который лежит в больнице.

Через несколько месяцев я встретил этого парня и спросил его, о чем был разговор, почему рав Зильбер так кричал?

Оказалось, что у него отказали почки, он попал в больницу и доктор сказал:

— Ты не сможешь жить без почек. Тебе не поможет даже искусственная почка. Даю тебе неделю-две…

Представляете? Тот позвонил раву Ицхаку и попросил благословение…

А Рав стал кричать, что «врач — койфер! Врач может знать только, как лечить, но он не может знать, кому сколько суждено прожить — это только во власти Б-га».

Рассказывает р. Йеуда Гордон

ЛИШЬ БЫ

Был один парень в общежитии, у которого были разные интересные идеи.

Например, он решил разводить саранчу. По Торе ведь ее можно кушать. Он ходил в «Эйда Харедит» получить разрешение на кашрут. Саранчу он получил от одного тайманца — у йеменских евреев есть предание, какой вид саранчи кошерный.

Хранил чемоданы у себя и у других учеников под кроватями. Там жила саранча. Он хотел попробовать сделать из саранчи консервы и выращивать их в промышленных масштабах на продажу — бизнес такой.

Рав Ицхак знал это и приходил каждый день проверять чемоданы, хорошо ли они закрыты, чтобы саранча не разбежалась. Ведь там были десятки тысяч саранчи, а рав Ицхак очень не хотел, чтобы этого парня выгнали…

Короче говоря, если мне память не изменяет, один тип, пока все были утром на молитве, пошел и открыл чемоданы — и саранча разбежалась по всему зданию.

Я звоню раву Ицхаку:

— Рав Ицхак, срочно прибегайте в ешиву, саранча разбежалась!

Рав Ицхак велел всей русской группе с мешками отловить саранчу и вернуть ее на место, до того, как начальство приехало. Мы бегали по всему общежитию. Где она только не была, даже на крыше! И ее собрали, и рав Ицхак велел повесить на чемоданы замки, чтобы тот тип не мог снова открыть чемоданы.

Самое интересное, что рав Ицхак и дальше продолжал покрывать это дело и разрешал держать саранчу под кроватями! Только, приходя в общежитие, он по нескольку раз в день ходил и внимательно все углы осматривал, и под кроватями — не разбежалась ли? Был готов на все, лишь бы этот парень не ушел…

Как ненормальный — шел и оглядывался, нагибался — и смотрел под шкафом, и в угол за дверью…

А начальство его спрашивало:

— Что вы так странно все осматриваете? Что случилось? Что вы там ищете? Что?