Из цикла «Рав Ицхак Зильбер», темы: Воспоминания, Самопожертвование, Рав Ицхак Зильбер, Хесед, Благодарность, Связь с Творцом, Рав Авраам Коэн, Рассказы, Любовь к ближнему, Отношения с людьми
Любовь к человеку, к детям, к природе — наполняла его жизнь. У него была очень большая душа, и он все время старался быть радостным, все время подпитывал свою любовь. Когда человек начинает сердиться, ему трудно любить, а когда он радостный, он может любить. Он сам себя заводил: мог перечислять, как ему хорошо — и это хорошо, и это, и это…
Был период, когда у нас были тяжелые долги и тетя болела, но папа, приходя домой, начинал танцевать. Смотрите, как нам хорошо! Он начинал заводить нас и сам заводился. Когда человек активно что-то показывает, он сам «заводится» от своего поведения. Апатия для него была самым неприемлемым свойством. Лучше бы на него накричали, но не оставались безразличными, ответили бы.
Он никогда не ощущал себя жертвой. Для него не было радостью дать, это была радость помочь другому. Есть люди, которые ощущают какую-то силу, собственную значимость от того, что они дали. А папа, когда видел, что кому-то надо помочь, — радовался, что может помочь.
Как-то на праздник Симхат Тора мы встретились с равом Зильбером в синагоге при доме престарелых «Бейт Байер». Оказалось, что он в течение многих лет ходил туда, в эту синагогу вечером в Субботу молиться и говорить драшу, а также на каждый праздник Симхат Тора он был там, и танцевал, и обходил всех больных, все этажи со свитком Торы.
В тот вечер после танцев рав Зильбер хотел взять свиток Торы и подняться на второй этаж — обойти всех стариков, у которых не было сил спуститься в синагогу, но у него самого уже тоже не было сил даже подняться по лестнице…
Он попросил нас с Авромом подняться и строго наказал: «Каждый год я здесь, в доме престарелых, и здесь лежат такие больные и настолько пожилые люди, у которых уже нет возможности подойти к Торе. Вы должны к каждому подойти и дать возможность поцеловать свиток Торы. Каждому!»
Поднявшись наверх, мы попали в совершенно другой мир. Многие из стариков и старух уже не могли себя обслуживать, не могли сами подняться с кроватей, некоторые дергались, были такие, что уже находились не в ясном сознании — с безумными глазами, что-то выкрикивали, кого-то рвало… Ярко горел свет, бесшумно сновали сиделки.
Мы со свитком Торы подходили к тем, кто казался нормальным — и они искренне радовались.
Это было очень тяжелое зрелище, я его видел впервые. Большинство из них уже одной ногой были в том мире… Мы старались к каждому подойти, и некоторые из них просили поцеловать свиток Торы.
Нам показалось, что это заняло очень долго, около часа, и было похоже на какой-то страшный сон…
Был сильный контраст: праздник, танцы, да и вообще в тридцать лет как-то не задумываешься о смерти, и вдруг… У меня до сих пор в глазах стоят их лица.
Когда мы спустились вниз, оказалось, что рав Зильбер нас ждет:
— Что-то вы быстро. Всех обошли? Написано в «Коэлет»: «Тов лолехес эл бейс эйвель милехес эл бейс миште»— если у тебя есть выбор — веселиться или пойти утешать кого-то в трауре, лучше идти в дом траура… Чтобы радоваться по-настоящему, надо помнить, что есть старость, смерть…
Редкое качество души — восторженность. Рав Зильбер мог сказать, поднимая стеклянный стаканчик с вином:
— Смотрите, как солнечный луч переливается, как в драгоценном камне блестит, как рубин!
Простыми, обыденными вещами он восторгался, как ребенок.
Как-то я провожал его домой, и он захотел зайти по дороге в магазин. Купил батон нарезанного хлеба, несколько стаканчиков простокваши, пакет молока и банку рыбных консервов:
— Какая прекрасная еда — всего за двадцать шекелей, и мне хватит на несколько дней!
Или по дороге в синагогу он мог остановиться и сказать:
— Послушай, послушай, как поют птицы… Слышишь? Какое чудо, что мы здесь, в Иерусалиме!
Всегда в таких его словах присутствовал подтекст: радуйся, радуйся простым вещам!
Вырос этот человек в нищете, в голоде… Однажды он вышел из магазина и показал мне два куска черного хлеба — нарезанных, в полиэтиленовом пакетике. И с восторгом сказал:
— Смотри, Александр, здесь столько хлеба — ты можешь есть его, сколько хочешь. Яичница, стакан молока, хлеб — это шикарная еда!
Однажды в самолете мы сидим, подают обед — и он говорит:
— У царя Соломона, когда он царствовал, была у него такая еда?!
Слышал я, что в Вене в Песах рав Ицхак познакомился и начал говорить с какими-то людьми и через несколько минут разговора отдал им свою мацу! Он был такой религиозный фанатик, и его желание делать добро было необычно сильным.
Современные люди, как правило, прагматики. Никто же не будет отдавать свою мацу нерелигиозному человеку…
Помню, я его встречаю в январе-месяце. Он тяжело дышал, кашлял. Остановил меня и спрашивает:
— Скажи мне, Яков, ты же знаешь меня много лет — я когда-нибудь так хорошо выглядел? Когда-нибудь так хорошо был одет? Кушал так хорошо, как сейчас? Почему же я так тяжело дышу и кашляю?
Я обратил внимание на его ботинки:
— Знаете что, рав Ицхак, это очень просто — у вас ботинки старые, промокают, а вода холодная — у вас ноги все время в холоде.
— Ты думаешь, это причина?
— Ну, конечно, я в этом уверен. Знаете что, пойдемте покупать вам ботинки.
— Нет, это я должен пойти с Гитой. Это она должна знать.
— Ну, хорошо, пойдите сейчас домой, возьмите Гиту и идите в магазин!
— Нет, мне сейчас некогда. Мы завтра с ней поедем.
Через некоторое время я его встречаю, и он говорит:
— Знаешь, ты оказался прав, я стал лучше дышать, и я сейчас не так кашляю. Посмотри, ты видишь, какие хорошие… какие красивые ботинки я купил!
Он ничего не боялся в жизни. Ему было важно, чтобы мы знали, что он ничего не боится. Один человек однажды увидел его руки и сказал, глядя на них:
— Ты ничего не боишься.
Папе это было очень приятно. Он очень радовался. Я думаю, это было лет двадцать назад…
Когда он сидел в тюрьме, он знал, что там на трусливых людей блатные набрасываются.
Однажды в Ташкенте я видела драку в автобусе. Дрались ножами. Мне было около семи лет. Ножи сверкали со всех сторон.
Папа сказал нам:
— Не бойтесь! Не подавайте вида, что вы боитесь. Если они почувствуют, что вы боитесь, они сразу с вами начнут.
Он ничего не боялся. Слово «боюсь» никогда не звучало в нашей семье.
Ему могло быть что-то неприятно делать, но он считал, что человек не должен ничего бояться. Кроме Б-га. Он учил нас быть бесстрашными.
Папа очень уважал бесстрашных людей, и он воспитывал в нас бесстрашие разными упражнениями. Не наглость. Это другое — бесстрашие.
Лет десять назад мы поехали с ним и с Хавой на субботний семинар в Кирьят Ноар, где было около шестидесяти русскоязычных мальчиков с родителями.
Кто знал Рава, помнит, что он не очень хорошо ориентировался на местности, а там территория со всех сторон обнесена высоким металлическим забором.
До самого последнего времени Рав старался молиться ватикин — то есть с восходом солнца. У Рамбама написано, что говорить Крият Шма позже восхода солнца — бедиавад, то есть за неимением лучшего так разрешено делать, но стараться надо с восходом. И он очень старался вставать до восхода солнца, и молиться лехатхила. Там, в Байт ва-Гане есть синагога «Амшинов», где как раз так молятся.
Рассказал мне Амиуд Кляйн, что встретил Рава рано-рано утром израненного, поцарапанного, как будто избитого. Что оказалось? Рав хотел молиться с восходом солнца, но не знал, как выйти из Кирьят Ноар, не нашел выхода, и полез через высоченный забор, и упал с него…
От напряжения и от падения Рав плохо себя почувствовал, был очень голоден, и Кляйн пригласил его на кидуш.
Рав Ицхак сказал, что тот просто спас ему жизнь…
Представляете? Только чтобы помолиться с восходом солнца, он в восемьдесят лет лезет на заборы, и падает, но не снимает с себя обязанности молиться на рассвете! Человек, который недавно перенес инфаркт!
Помню, уже после операции на сердце, как-то раз мы сделали гет у рава Нехемьи Гольдберга и тихонечко, еле-еле спускались пешком в Санедрию, и он увидел ворону:
— Посмотри, какая красивая, как она головку повернула. Какие глазки! Какие перышки, какие лапки! — восхищался рав Ицхак. — Какое чудо! Красавица!
В каждой вещи, в каждый момент своей жизни он видел Б-га.
Меня разыскал рав Ицхак, пригласил к себе в гости. Они тогда только что приехали, жили в Катамонах. И я пошел к ним, и остался у них на субботу…
Вечером после субботы он достал для меня тфилин и сидур — молитвенник с русским переводом.
Трудно даже сказать, что произошло со мной в ту субботу. Но это подействовало… После этого я на протяжении года уже начал соблюдать и кашрут, и шабат.
Задним числом, когда я смотрю, анализирую, то, по-видимому, все очень просто. Ведь когда такое возможно? Когда сосуд полный, из него льётся… без этого нельзя. Все происходило само собой, очень естественно.
И так было у всех, кто имел дело с равом Ицхаком.
Иудаизм — это не теоретическая вещь, он требует живого примера. Что такое человек, который воспринял Тору? В Талмуде написано, что мудрец, который видел хотя бы затылок своего учителя, — одно это уже помогало ему воспринимать знания. Иудаизм — это не чисто книжная вещь, он требует живого человека. И если этот человек достиг совершенства, то такой пример заразителен. Вот это происходило с равом Ицхаком.
Здесь важный момент — в иудаизме нужно видеть, что совершенство достижимо. И видеть живой пример.
С этим есть все, а без этого — нет ничего.
Для меня его личность, его «я» как бы не выделялась. Ему не могла прийти в голову мысль, что он выше других. Все, кто общались с ним, видели его персональное исключительное отношение, что он для них самый близкий. Такое чувство было у всех.
Относиться с теплотой и любовью к каждому человеку — это был его природный дар.
Во-вторых, это религиозные обязательства…
В-третьих, его исключительная работа над собой.
Но для меня он был один цельный монолит. Когда он начинал говорить: «Илюша, дорогой» — чувствовалось, что как будто у него много свободного времени, и все его время в вашем распоряжении, и он вам его отдает… Такое ощущение он оставлял. Не то, что ты его оторвал от чего-то, нет, он весь — для тебя.
Интересно, что у каждого человека было ощущение, что он для него самый дорогой.
Меня поражало, что он приходил на любые торжества — свадьбы, бар-мицвы, обрезания, даже когда у него не было сил. Ему было трудно подниматься по лестнице, он плохо себя чувствовал и платил немалые деньги за такси, но он преодолевал себя и все равно приходил. И обязательно говорил именно те несколько слов, которые были нужны.
Я не в состоянии анализировать феномен рава Ицхака.
В этом смысл: поскольку Устная Тора была передана Моше на горе Синай, а от него была передана Йеошуа и так далее, по цепочке — каждый из них был живым образцом для следующего поколения в передаче Торы. В этом смысл передачи Торы. Эта вещь нам жизненно нужна, этого сейчас нам очень не хватает…
Он дал нам возможность получить живую Тору, рав Ицхак показал, что означает Тора вообще. Живой человек, который соответствовал самым высоким нравственным образцам.
Живая Тора.