Перевернутые буквы 4. Древнееврейский язык

Было известное выражение, что советские люди самые читающие в мире. Вспоминаю поездку в ленинградском метро. Это было в середине 1970-х. В метро и в трамвае просыпалась любовь к чтению.

Ехать долго, в вагоне тепло, не качает.

Передо мной сидит парень пролетарского вида и читает газету «Советский спорт». Отвлекшись на минуту от проблем мяча и шайбы, он бросает взгляд на книгу своего соседа справа. Тот читает том по-английски. Парень с недоумением смотрит на страницу чужой книги и отводит взгляд. Потом по инерции поворачивает голову влево и смотрит на соседа с другой стороны. Тут его ждет больший удар, ибо этот пассажир держит в руках лист с текстом на странном языке. Но я со своего места вижу, что буквы еврейские. Наверно, в Израиль собирается и учит иврит. Парня как током ударило, он помотал головой вправо-влево — и обречено уткнулся в свой родной и понятный «Советский спорт».

А я, сидя напротив, повторял японские иероглифы и посмеивался про себя. То, что увидел, меня развеселило. Я не подозревал, что через несколько лет начну учить вместо иероглифов язык предков, который в Союзе официально называли древнееврейским.

Мой первый учитель Йорам обратился к нам с братом просьбой:

— Иврит — язык святой, и из уважения к святости прошу, чтобы вы во время учебы были с покрытой головой.

Он был религиозным человеком, не снимал с головы берет, даже находясь внутри помещения — например, в читальном зале библиотеки.

Мы с Мишей послушно натянули шапки и приступили к уроку. Учебником служило популярное в те времена пособие «Внимай и слушай». Записанные на кассетах разговоры о семье Коэн помогали выучить слова, нужные для поездки на поезде. До сих пор я слышу голоса детей и родителей, которые покупают билеты на поезд до Иерусалима. Шум толпы. Потом семья попадает к друзьям в кибуц, и урок повествует о кибуце. Я прослушал эти кассеты много раз.

Наш старший сын Йосеф был маленьким. Мы не знали, что в мире существует такое чудо, как разовые пеленки. По возвращении с работы меня ждало ведро грязных пеленок, я заходил в ванну и стирал все накопившееся за день. Чтобы не терять времени, включал магнитофон и вместе с семейством Коэн в очередной раз ехал в Иерусалим, покупал билеты в кассе вокзала или встречался с друзьями из кибуца. Не знаю, как этому семейству было вместе со мной полоскать пеленки, но мне семья Коэн очень помогала заниматься домашним хозяйством. Правда, Ира иногда говорила:

— Что ты тратишь время на иврит! Лучше бы снова занялся японским. Смог бы заниматься переводами. Денег больше зарабатывать!

Cегодня, через много лет могу с ней согласиться. На книжной полке еще пылились японско-русские словари и пособия по переводу, но меня увлек новый проект — иврит.

В отличие от японского языка заработать на знании иврита на территории Союза было нереально. Это была инвестиция в далекое будущее. После Московской олимпиады граница закрылась, и поток отъезжающих превратился в тонкий ручеек, в который влиться было невозможно. Многие, подав документы на выезд, вместо Израиля попадали в отказ, зависали меж двух миров. Те, кто продолжал верить, что наступит день и они смогут покинуть страну, учили языки в зависимости от вектора своей мечты. Кто-то учил английский, а кто-то иврит.

Сам я начал учить, не имея в виду, что когда-нибудь смогу на нем разговаривать на работе или в автобусе, который медленно поднимается вверх по иерусалимским горам. Сидел в коридоре нашей однокомнатной квартиры, младшие дети спали в комнате, старшая на кухне, пил чай и слушал приключения семьи Коэн, мечтая, что когда-нибудь сам подойду к кассе и куплю билет на поезд в Иерусалим. Мечтал, но не надеялся. Меня завораживали звуки, которые доносились из динамика магнитофона.

Вообще такого языка как иврит на территории СССР не существовало. Его не учили и не преподавали ни в одном открытом учебном заведении. Не было курсов по изучению. В букинистических магазинах не попадались книги на иврите. Думаю, их туда не принимали. Нельзя было купить учебник или самоучитель иврита.

Единственный случай, когда советское издательство выпустило словарь, произошел в конце хрущевской «оттепели». Это случилось в 1964 году. Увесистый томик синего цвета стоит у меня на полке. Знаменитый иврит-русский словарь Шапиро, изданный тиражом в 25 тысяч экземпляров. Книга быстро исчезла из магазинов, стала раритетом. Больше такой ошибки власти не совершали. Но даже благодаря одному томику многие евреи смогли учить язык.

Само название языка, которое использовалось — древнееврейский — напоминало о языках вроде аккадского или шумерского. Словно евреи были как эти народы из учебников истории Древнего мира. Народ давно вымер, остались только глиняные таблички в музеях с неудобочитаемыми буквами.

В Риге еще встречались люди, который в школьные годы учили этот язык. В нашем городе во времена республики и до войны была одна из лучших гимназий, где все образование шло на иврите.Его преподавали и в еврейских школах.

…С Тувиком Розенбергом я познакомился, работая на книжной базе. Он учил одновременно с десяток языков: немецкий, английский, идиш, латышский, эсперанто, иврит, польский и еще несколько. В перерывах между разгрузкой контейнеров с книгами он раскрывал большой бумажник, набитый маленькими карточками с выписанными на них словами, и сортировал их. Если он помнил слово, то карточка уходила налево, а если еще нет, то в другую сторону.

Его пожилая мама Ида Лазаревна до войны работала в еврейской школе и преподавала там иврит. Я бывал дома у Тувика, но в те годы этот язык меня не заинтересовал.

В Риге было у кого учиться. Одного из учителей звали Израиль Абрамо-вич Дейфт. Старый бейтаровец отсидел срок в лагере после своей попытки сразу после войны покинуть страну через горы на востоке. Когда он вернулся, устроился на работу по специальности — провизором в аптеку в городе Тукумс. Он учил языку всех желающих. Годами, десятилетиями он преподавал иврит, видел своей миссией передать евреям любовь к стране Израиля.

Мы тоже учились у него. Когда мы уезжали из Риги, Израиль Абрамович пришел на перрон к московскому поезду. Он отвел нас с Ирой в сторону и сказал:

— Первое, передавайте привет еврейской земле от меня. Второе — любите ее. Там, может быть, не все, как вам хочется, что-то может не понравиться. Главное — любите ее.

Он знал, что говорил, ему можно было верить. За свою любовь он отсидел 11 лет в сталинских лагерях и встретился с ней только в конце жизни. Удостоился. Успел увидеть.

Отказ дал многим евреям уникальную возможность познакомиться с еврейской традицией, с языком. Даже появился союз учителей иврита. Преподавать иврит было делом рискованным. Некоторые учителя были арестованы и получили срок.

Советские учителя, врачи, программисты, инженеры и музыканты заговорили между собой на экзотическом языке Торы.

…Как-то раз мы приехали в Москву к Люсику и Кате. В один из вечеров у них дома собралась большая компания отказников. Поводом была встреча с израильтянами.

— Тебе будет полезно просто послушать, даже если ты не все понимаешь, — сказал Люсик. — Погрузись в язык.

Тогда в первый раз я с удивлением увидел и услышал людей, свободно говоривших на иврите с гостями, которые приехали в Москву, имея двойное гражданство.

Через несколько лет я снова оказался в подобной ситуации. Это произошло в 1987 году. Большая группа израильтян приехала официально на Московскую международную книжную ярмарку. Там впервые был представлен израильский павильон. В компании нескольких рижан мы отправились в Мо-скву. Выставку посмотреть, израильтян увидеть. Может, повезет и удастся поговорить с кем-нибудь из них.

Все дни работы выставки мы проводили на ней. Смотрели книги, разговаривали с израильтянами — коренными и теми, кто уехал из Союза за много лет до этого и впервые вернулись назад представителями своей страны, Из-раиля.

В один из дней мы собрались дома у кого-то из москвичей. Несколько десятков советских евреев пришли на встречу с главным редактором, как он представился, одной израильской газеты. Присутствующие по очереди вставали и говорили несколько слов о себе, из какого города приехали. Пришла моя очередь. Я встал и сумел представиться. Сказал несколько слов о себе на новом для меня языке.

К этому времени у меня уже был свой ученик. Часто учителя иврита набирали новых учеников с условием, что когда те сделают первые шаги в изучении языка, то начнут передавать свои знания начинающим. Немного странно, когда учитель на несколько уроков впереди своего ученика. Но система срабатывала, круг учеников расширялся.

У нашей дочери Сары тоже была такая ученица. Она занималась с ней несколько месяцев и перед нашим отъездом привела на урок к Израилю Абра-мовичу.

Говорят, что детям языки даются легче. Уже живя в Израиле, я спросил Йосефа, как он выучил иврит. Ведь в ульпан не ходил.

— А я гулять ходил, — ответил он. — Гулял, гулял и выучил язык!
Ко мне в ученики попросился Павлик, московский художник Павлик, с семьей которого мы познакомились на пляже в Вайвари. Пляжное знакомство переросло в дружбу на многие годы.

Павлик с Аллой пришли к нам на дачу, женщины остались на веранде, а мы уселись на маленькой дачной кухне за столом — и я протянул Павлику шапку, попросил его быть в ней во время урока.

— Язык, который мы начинаем учить, святой, и из уважения к нему нужно покрыть голову, — повторил я слова, когда-то услышанные от Йорама. Павлик послушно натянул на голову летнюю шапочку с большим козырьком, в которойходил на пляж.

И мы начали с букв:

— Алеф, бейт, гимел…