Религиозное сопротивление советскому режиму

История сопротивления евреев СССР подавлению их национальной религиозной культуры в достаточно полном объеме, к сожалению, широко не известна. Еврейский ”архипелаг ГУЛАГ” еще не описан. В этом направлении делаются только первые шаги [1].

Преследование иудаизма и религиозных евреев с самого начала советской власти стало основным стержнем ее политики, ориентировавшейся на ”дерелигизацию” народов России, и сопровождалось применением насильственных мер — закрытием синагог, молельных домов, микв, хедеров и ешив. Законодательной базой этих мер явился ленинский декрет от 23 января 1918 года ”Об отделении церкви от государства и школы от церкви”, провозгласивший принцип полного лишения религиозных организаций любой собственности.

В качестве цепных псов коммунистическая партия выпустила свои евсекции и комсомольские группы, которые глумились над чувствами верующих, закрывали синагоги, устраивая в них свои клубы, сочиняли доносы в ЧК и ГПУ на активных верующих евреев и добивались их ареста и осуждения.

В недавно опубликованных материалах Кремлевских архивов [2] приведена ”Докладная записка старост и прихожан Москвы, Минска и Харькова в СНК СССР о незаконном закрытии синагог в различных городах СССР” (1923 г.), в которой дан список закрытых к этому году синагог и молитвенных домов, превращенных в клубы, театры или просто оставшихся под замком. В этом перечне – хоральные синагоги Минска, Харькова, Полтавы, Симферополя, Большая Каменная, Любавичская и Старосельская в Гомеле, синагоги в городах и местечках Кременчуг, Лоев, Бирзул, Новозыбково и многих других.

”Это массовое закрытие синагог, – указывали авторы Записки, – является сознательным, планомерным и руководимым из какого-то центра походом на еврейскую религию <…> в религиозных общинах Советской Федерации воскресли призраки давно минувших времен, когда цари и императоры, папы и епископы воздвигали гонения на нашу древнюю веру” [2; 401, 404]. ”Это был погром души народной, подобного которому нельзя найти в столь богатой разными видами погромов еврейской истории” [2; 399], – делали вывод еврейские правозащитники.

И хотя авторы Записки, обращаясь к правительству СССР и напоминая ему о провозглашенной в Советской Конституции ”свободе веры и культа”, дипломатично перелагали вину за произвол на местные власти, центр преследования евреев за религиозные убеждения, несомненно, был. Это – сама Коммунистическая партия, ее Политбюро во главе со Сталиным.

В октябре 1922 года была создана специальная ”Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП (б)” во главе с Емельяном Ярославским (Моисеем Губельманом), главным ”специалистом” по антирелигиозной пропаганде, который отличался особой нетерпимостью по отношению к еврейской религии и предлагал даже обложить государственным налогом места в синагоге и вызов к Торе (алия ла-Тора).

В упомянутой книге под грифом ”совершенно секретно” приведен краткий информационный отчет этой комиссии Пленуму ЦК РКП(б) о проделанной работе по разложению и дискредитации различных религиозных конфессий в СССР. Оказывается, чекисты-антирелигиозники много преуспели в отношении Православной церкви, которую им удалось тогда расколоть и нейтрализовать. То же самое происходило в отношении старообрядцев, евангелистов, баптистов, католиков, мусульман и буддистов.

И только в отношении еврейского духовенства, признается в отчете, успехи антирелигиозной работы оказываются весьма скромными. И это несмотря на то, что, по словам отчета, ”в центральном органе евсекции ЦК РКП(б) газете ”Дер эмес” (”Правда”) помещен был за это время ряд ударных статей, посвященных антирелигиозной пропаганде”. Ожидалось, что разгрому иудаизма будет способствовать ”движение среди еврейской массы, направленное, главным образом, в сторону закрытия хоральных синагог и превращения их в рабочие клубы, а также в сторону борьбы с религиозными праздниками”, достигшее ”значительных успехов” [2; 430].

Причина неудачи коммунистов, как можно понять из отчета, – в ”жестоковыйности” еврейской религиозной массы и ее духовных руководителей, которые не поддаются на приманки советской пропаганды. ”Что касается духовенства (еврейского. – З.-С. Л.), – констатируют авторы отчета, – то, ввиду отсутствия в иерархической организации какого-нибудь связующего центра, повести борьбу во всероссийском масштабе представляется делом гораздо более трудным”. Еврейское духовенство ”упорно отмалчивалось”, и уличить его в антисоветской деятельности не удалось, тем не менее ”связь этого духовенства с буржуазией выражена более отчетливо, чем в других религиозных организациях” [2; 430]. То есть негласно объявляются злокозненными и сама еврейская религия, и те, кто ее поддерживает.

У евреев России были свои организационные центры и свои руководители, благодаря которым пламя веры не затухало на всем протяжении истории советского российского еврейства.

Одним из руководителей еврейского религиозного сопротивления был глава Хабада Ребе Йосеф-Ицхак Шнеерсон. По его инициативе и под его руководством был создан в начале 20-х годов Совет раввинов еврейских общин и принят план возрождения религиозной жизни хасидов в стране. По убеждению Ребе Йосефа-Ицхака, только хорошо организованное подполье – сеть тайных хедеров и ешив, организованных его надежными помощниками, а также централизованное конспиративное финансирование синагог и молельных домов – могли сохранить традиционную жизнь хасидских общин в СССР.

При этом Ребе Йосеф-Ицхак сознательно ставил себя под удар советской власти. Избранный председателем Совета раввинов еврейских общин, ”он становился и первым кандидатом на арест, заключение в тюрьму, отправку в лагерь или политизолятор, высылку в Сибирь или на Крайний Север. Возможен был даже расстрел” [1; 25].

Масштабы деятельности Ребе и его организации в 20-е годы были таковы, что не могли не вызвать опасения властей, понимавших, что Ребе Йосеф-Ицхак – ”авторитет для сотен тысяч религиозных евреев, вне зависимости от того, являются они хасидами или нет” [1; 45].

Ребе не мог не догадываться, что ждет его и его помощников, но это не ослабляло его решимости защищать еврейский народ от его гонителей. Вот как описывал позднее председатель московской общины адвокат Альберт Фукс (который сам был арестован летом 1935 года) выступление Ребе Йосефа-Ицхака в московской хасидской синагоге в вечер праздника Пурим (зима 1927 года):

”Я зашел в синагогу послушать Рабби и увидел, что он стоит в центре зала и громким протяжным голосом говорит о чуде Пурима. Рабби говорил о стойкости народа Израиля и его способности сопротивляться врагам. Рабби напомнил о 22000 еврейских юношей, учеников Мордехая, которые в то время, когда был издан указ, запрещавший изучение Торы, сказали своему учителю: ”Мы с тобою всегда и на жизнь и на смерть”, – и эти дети и юноши победили могущественного министра Амана. И эта борьба постоянна, это вечная война, ведущаяся в каждом поколении и в любом месте мира. И только изучение Торы с самых юных лет может укрепить фундамент еврейского сопротивления врагам.

Я никогда не забуду как содержание этого выступления, так и того воодушевления, которое оно вызвало у всех присутствующих…” [1; 45-46].

Арест Ребе Йосефа-Ицхака в июне 1927 года был, конечно, большим ударом для хасидов СССР. Но Ребе подал пример того, как должен себя вести верующий еврей перед лицом тоталитарной власти: ”Всё, что может помешать душе, все внешние побуждения и желания нужно отодвинуть полностью, не придавая им никакой ценности – и пусть будет то, что должно быть” [1; 136].

Ребе Йосеф-Ицхак был приговорен к смертной казни, но под давлением международной общественности приговор был заменен сначала ссылкой в Кострому на три года, затем – высылкой из СССР.

Находясь за границей, Ребе Йосеф-Ицхак продолжал руководить – через своих помощников, по легальным и конспиративным каналам – движением своих единомышленников в СССР, хотя это становилось все более и более трудным, а к концу 30-х годов почти невозможным делом. Часто людей, которые состояли в переписке с ним и его окружением, арестовывали и расстреливали.

Продолжали действовать и создавались новые подпольные ешивы, синагоги, миквы. Организовывался выезд за рубеж (например, после Второй мировой войны в Польшу) хасидских семей, желавших сохранить свой уклад жизни и вырастить потомков соблюдающими евреями.

Очень важно, что составлен мартиролог из ”232 трагических судеб невинно загубленных душ, в большинстве своем воссозданных практически из небытия” [1; 10]. Это результат кропотливой работы Научно-исследовательского и просветительского центра ”Мемориал” над материалами следственных дел и другими документами, извлеченными в начале Перестройки из архивов МВД и КГБ.

Из следственных протоколов мы узнаем о доносчиках-сексотах; о том, сколько им платили, и о стиле их доносов. О следователях, предъявлявших своим жертвам стандартные обвинения и выбивавших из них ”признательные показания”.

Но жестокость системы оказывалась бессильной перед силой духа верующих евреев. Вот только несколько примеров.

В ночь со 2 на 3 февраля 1938 года по групповому делу ленинградских хасидов были арестованы, в числе других, бывший секретарь Ребе Йосефа-Ицхака раввин Эльхонен-Бер Морозов и моэль Ицка Раскин. Их успели предупредить о грозящей им опасности (шли массовые аресты) и предложили скрыться. Морозов ответил, что он ”уже был в ссылке и у него нет больше сил скитаться”, а Ицка Раскин не смог оставить семью и маленьких детей.

Вспоминает Сарра, дочь Ицки Раскина: ”Еще в 1934 году, когда в Ленинграде начались первые аресты, осведомленные люди предупреждали отца, что за нашим домом следят. Ему предлагали уехать, но он отказался – что будет с миквой, со всем остальным? И он, и Ребе Хони были готовы к тому, что ”взять” их могут в любую минуту. Я помню, как отец сказал кому-то: ”Когда в старые времена брали город, первые ряды нападающих гибли, убитые заполняли ров, по их трупам шли следующие, и только благодаря погибшим осаждающие достигали стен крепости. Дай Б-г, чтобы нашлись те, кто смогут пройти по нашим трупам…”

За ними пришли ночью. <…> Я помню бледное лицо Ребе Эльханана, помню, как он смотрел на нас, когда отец прощался с детьми. Старшая сестра уже была невестой; отец сказал: ”Не ждите меня со свадьбой…” [1; 65].

По воспоминаниям Сарры Раскиной, их квартира с тех пор, как у них поселился реб Эльханан, ”превратилась в настоящий штаб – он был одним из тех, через кого рабби Йосеф-Ицхак поддерживал связь с хасидами, жившими в Союзе; к нему, бывшему секретарю рабби, сходились сведения о том, что происходило с хасидами Хабада в разных уголках Союза. <…> Иногда в нашем доме появлялись посланцы рабби, привозили деньги”. В большой гостиной дома по субботам собирался миньян, отмечались праздничные дни. Особенно запомнилась дочери моэля такая картина: ”В праздник собиралось до 50 человек. Нас, детей, отправляли спать, но я помню, как однажды под утро проснулась от негромкого пения и тихо подошла к двери, из-за которой доносились поющие голоса. Заглянув, я увидела человек 40-45 хасидов: они стояли, положив друг другу руки на плечи, и пели на четыре голоса так просто и сердечно, что сцена эта навсегда запомнилась мне…” [1; 59-60].

Не предал своих убеждений и раввин Мордехай Дубин. С 1919 по 1934 годы он был депутатом латвийского сейма (парламента). Будучи председателем еврейской общины Риги в 1920-40 гг., он выступил фактически ходатаем перед правительством Латвии в делах евреев. Именно благодаря его ходатайствам Ребе Шнеерсону было разрешено выехать в 1927 году из СССР в Латвию. После 1934 года М. Дубин, лично знавший К. Ульманиса, добился от его правительства смягчения ограничений для евреев в экономике [3]. Впервые М. Дубин был арестован в 1940 году, после прихода в Латвию Красной Армии и установления советской власти. Дубину было предъявлено обвинение ”в руководстве реакционной клерикальной еврейской партией ”Агудат Исраэль” и в связях с президентом Латвии К. Ульманисом.

С 1945 года, после освобождения из ссылки, Мордехай Дубин проживал в Москве. Среди хасидов пользовался непререкаемым авторитетом, к нему обращались за решением важнейших жизненных и религиозных вопросов. По воспоминаниям Исраэля Пинского, ”реб Мордехай был удивительно интеллигентным и скромным человеком. Молился он очень тихо и подолгу – по субботам, бывало, приходил в синагогу к восьми, а уходил часа в три-четыре. Сидел он в конце зала и старался привлекать к себе как можно меньше внимания. Но, тем не менее, все считали за честь хотя бы просто подойти к нему и поздороваться. <…>

Реб Дубин был одним из организаторов и руководителей нелегального выезда хабадских семей в Польшу после Второй мировой войны. А еще он был инициатором ставшего потом традиционным массового веселья в синагоге на Симхат-Тора. Дубин стоял в центре веселящейся толпы, угощал всех водкой и лекахом [еврейский медовый пирог], пел и танцевал. Он очень любил танцевать с детьми, мог часами возиться с ними…” [1; 168].

Чекисты, судя по агентурным сообщениям, следили за ним и собирали компрометирующий материал. 29 февраля 1948 года при выходе из московской синагоги Мордехай Дубин был арестован. Ему было предъявлено обвинение как ”участнику антисоветской еврейской националистической организации”. Следователей особенно интересовала его тайная переписка с Ребе Йосефом-Ицхаком Шнеерсоном и его помощниками за рубежом, а также его связи с зарубежными благотворителями. Главное же обвинение состояло в том, что ”Дубин занимался организацией нелегальной переброски еврейской буржуазии за границу и распространял клеветнические измышления о советской власти, а также поддерживал преступную связь с враждебно настроенными евреями, подстрекая их к бегству за границу” [1; 168].

Раввин Мордехай Дубин виновным себя не признал и 16 октября 1948 года был приговорен к 10 годам тюремного заключения. Отбывал наказание в Бутырской тюрьме. Рав Ицхак Зильбер (зехер цадик лебраха), близко знавший р. Дубина (он был его шадханом [сватом]) [6], рассказал, что в тюрьме рав Мордехай отказывался есть некошерную пищу и тяжело заболел. Была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, признавшая его душевнобольным.

12 января его отправили ”на принудительное лечение в соединении с изоляцией” в спецпсихиатрическую больницу МВД в Тулу. В 1956 году он там скончался. Санитарка больницы сообщила об этом знакомым евреям так: ”У нас скончался один из ваших. Странный был человек – ел только мед и орехи” [4; 108-111].

”Говорят, – вспоминает р. Ицхак Зильбер, – перед смертью он просил об этом врача – и врач совершила великую мицву: вызвала евреев с воли и разрешила взять его тело”. Рава Мордехая вначале похоронили в Туле. А потом ”его перехоронили на еврейском кладбище в Малаховке (под Москвой). Перехоронить его помог рав Тайц из Америки, двоюродный брат рава Ицхака” [4; 111].

Об этом времени массовых репрессий Анна Ахматова писала:

Хотелось бы всех поименно назвать,

Да отняли список, и негде узнать.

Благодаря стараниям современных исследователей выходят из небытия десятки и сотни имен евреев, совершивших ”кидуш а-Шем” — самопожертвование во имя Всевышнего. Воссозданы имена, события и лица, которые не должны, не могут быть забыты. Сохранились фотокопии их следственных дел, фотографии узников. Их вера и их борьба за то, чтобы остаться евреями в ”новом Египте” – СССР, по существу, и приблизила конец семидесятилетней тьмы советского режима и открыла путь к Исходу…

Теперь пора исследователям рассказать и о борьбе не только хасидов Хабада, но и других хасидутов, а также евреев-литваков, взяв в поле зрения и другие еврейские религиозные центры и группы. В новых работах могли бы быть исправлены ошибки, допущенные, к примеру, в цитируемой книге: известно, что рав И. Зильбер находился в Ташкенте в 1960-70 гг., а не раньше и получил два года, а не пять лет исправительно-трудовых лагерей [1; 233] и т.д. Кстати, на эти неточности мне указал сам рав И. Зильбер.

Мне довелось встречаться также и с другим персонажем книги [1] – Рефоэлем (Рафаилом Абрамовичем) Бруком, в течение многих лет исполнявшим обязанности габая (старосты), – а фактически и раввина – Саратовской синагоги. (Кстати, в фотогалерее книги [1] подпись под его фотографией указана неверно: он изображен на нижнем снимке, а на верхнем – его однофамилец раввин Хаим Брук.)

Незадолго до своей кончины (он уже собирался сделать алию в Израиль, но заболел) реб Рефоэль рассказал мне, что родился в городе Быхове в Белоруссии. О своей учебе в подпольной ешиве в Бердичеве в 30-е годы он тогда еще не мог поведать открыто (это был последний год существования советской власти). Реб Рефоэль Брук вместе с другими саратовскими евреями сумел через десять лет после закрытия единственной в городе синагоги и расстрела в 1937 г. ее раввина Иосифа Богатина основать новую синагогу на ул. Посадского (которая существует и поныне), построить при ней микву и в течение многих десятилетий поддерживал этот очаг веры. Перед своей кончиной он успел капитально отремонтировать обветшавшее здание синагоги. А главное, он успел воспитать и обучить целую группу молодых евреев, которые после его кончины смогли поддерживать работу синагоги. К счастью, он застал начало еврейского религиозного возрождения в России. Помню, с каким вдохновением он говорил об этом в день праздника Хануки на собрании евреев в Саратовской городской филармонии, где было много молодежи. Это было его последнее выступление…

Можно было бы вспомнить и другого еврейского подвижника – моэля Саратовской синагоги р. Шломо Бокова. Он ездил по городам России и делал бриты в самые мрачные сталинские времена. А умер по пути на очередной брит… [4; 135-137].

Примечания

1. Осипова И.И. Хасиды. ”Спасая народ свой…” История хасидского подполья в годы большевистского террора. По материалам отчетов ОГПУ – НКВД – МГБ и следственным делам заключенных. М., ”Формика-С”, 2002.

2. Архивы Кремля. В 2-х кн. / Кн. 1. Политбюро и церковь. 1922-1925 гг. – М. – Новосибирск, 1997.

3. Краткая еврейская энциклопедия. Т.2. Иерусалим, 1982. Стб. 384.

4. И. Зильбер. ”…Чтобы ты остался евреем”. Воспоминания. Иерусалим. 5764 (2003).

Статья опубликована в 21-ом номере российского еврейского журнала «Корни», 2004 г.