Перевернутые буквы 9. Шоколадные бобы

Папа был сионистом. Наивным, стихийным сионистом. Он помнил голубые коробочки для сбора пожертвований. Такие коробочки стояли во многих еврейских домах в Польше, да и по всему миру. В них опускали мелкие монеты. Грош к грошику — и получался злотый, на эти деньги выкупали у арабских шейхов пустыню в далекой Палестине.

В детстве он состоял в организации а-Шомер а-Цаир. По его словам, богатые шли в Бейтар, а бедняки в а-Шомер а-Цаир. Семья папы была из бедных, даже из очень бедных. Мой дед занимался сбором старых тряпок и бумаг, которые сдавал на фабрику. Много таким бизнесом не заработаешь.

Папе повезло в жизни. Бабушка Либа забрала его на воспитание в свой дом, и до тринадцати лет он ел досыта, в отличие от братьев и сестры. У бабушки Либы был магазин на рыночной площади. Помните чехословацкий фильм, который так и назывался «Магазин на площади»? Старая еврейка из фильма торговала пуговицами, а моя прабабушка бакалеей. Наверное, во многих европейских городах и городках были такие магазины, принадлежащие старым и мудрым еврейским женщинам.

Только в отличие от героини фильма, которая умерла в своем магазине, не осознав, что происходит, Либа ушла вместе со своими двумя дочерьми и внуками в общую могилу на окраине Дисны. Она хорошо понимала, что происходит, как и все 3800 человек, лежащие на этом месте.

Папа показывал мне пустырь на площади, где до войны стоял дом с магазином на первом этаже.

Он рассказывал, что в детстве мог позволить себе прийти в магазин и попросить шоколадку. Шоколадки были швейцарские. Если бабушка не откликалась на просьбу внука, он ложился на пол и начинал колотить ногами. Для своего выступления он выбирал время, когда в магазине было много зрителей, поляков и белорусов, которые по дороге с рынка заезжали за продуктами в бабушкину лавку. Бабушке не оставалось ничего другого, как взять с полки шоколадку и с криком «Проваливай отсюда!» швырнуть ее любимому внуку. Чтобы внук не мешал торговле, приходилось идти на накладные расходы.

Эту историю папа рассказал, когда вернулся от зубного врача. Это был его первый визит в жизни, и врач с трудом обнаружил одну дырочку.

— Как же так? — удивлялся папа. — Ведь в детстве я ел столько шоколада!

То ли шоколад был другой, то ли зубы в то время делали из более прочного материала.

Папа часто вспоминал про бобы, которые привозили из Палестины в мешках. Бобы были коричневого цвета со вкусом шоколада. Видите, как много шоколада было в детстве моего папы!

Потом одновременно и детство закончилось, и шоколад закончился. В тот день советские танки форсировали реку Западная Двина и вошли в городок, где жила семья. Это было лучше, чем немецкие танки, которые остановились на берегу Западного Буга.

Название у бобов было странным и вызывало ассоциации, очень далекие от еды. А назывались они бóксер, на идиш, с ударением на первом слоге.

…В середине восьмидесятых у нас началась новая полоса в жизни. Иврит, суббота, заповеди.

У одного из своих новых друзей-единомышленников я увидел толстый сидур, молитвенник. В нем был раздел, посвященный благословениям на разные плоды. Книга была с картинками. И вдруг я увидел изображение какого-то стручка и под ним слово — то самое, знакомое по папиному рассказу. Боксер на идиш. И название на иврите и на латыни. Речь шла о плодах рожкового дерева. Оно часто упоминалось в тексте Торы. Предание гласит, что именно эти плоды ели рабби Шимон Бар-Йохай с сыном во время своего пребывания в пещере.

И вот мы летим в Израиль. Вчера были в Вене, позавчера еще в Москве, три дня назад в Риге. Самолет медленно подлетал к побережью. Море тьмы постепенно сменялось морем огней. Мы снижались, и огни приближались к нам. Были видны линии дорог, пятна полей, города и поселки. Вдруг вся страна выпрыгнула из темноты и распростерлась внизу. Наконец, удар колес — и самолет уже бежит по бетонной полосе. Мы прилетели!

Никакого восторга я не чувствовал. Некоторые мои друзья целовали асфальт, едва спустившись с трапа самолета. Кто-то рассказывал про теплые волны в душе. Я был спокоен.

В последующие годы, возвращаясь из поездок домой, я чувствовал большее воодушевление. Мне нравилось прилетать в Израиль. Нравились мальчики и девочки, которые проверяли паспорта и следили за порядком. Нравились пальмы около входа в зал прилета в старом здании аэропорта. Нравилось снова оказаться среди своих, услышать разговоры на иврите, увидеть улыбки пограничников.

Покидая самолет, мы попрощались с парой пожилых израильтян, с которымипознакомились в полете. На прощание они пожелали нам легкой абсорбции («клита калá!»), мягкой посадки на новой земле.

«Мы так мечтали уехать в Израиль! Конечно, у нас будет легкая абсорбция, ведь подготовительное отделение уже прошли там, заочно!» — пронеслось у меня в голове.

Я иронично отнесся к их пожеланию и потом часто вспоминал и те слова, и свою иронию.

В тот день, когда мы прилетели в Израиль, папе сделали операцию. Он не смог приехать в аэропорт. Только через пару недель приехал к нам в Иерусалим вместе со своими братьями. Три брата вошли в наш дом: папа — старший, его брат Борис, который приехал в Израиль из Мельбурна встретиться с папой, и младший — Айзик, доктор из Афулы.

Через две недели я с детьми отправился в Хайфу, в гости к папе. Он жил в центре абсорбции вместе с семьей моего младшего брата.

После нашего отъезда папа стал жаловаться на боли в сердце, его положили в больницу.

Через неделю после его возвращения из больницы мой брат шел с работы, увидел машину скорой помощи у подъезда и подумал: «Папа хорошо чувствует себя после больницы, и врачи приехали не к нему». Ошибся, приехали к нему, но поздно.

Было тяжело. Папа всю жизнь мечтал приехать в Израиль и удостоился прожить здесь всего десять месяцев. Нашел свое место на красивом склоне горы Кармель с видом на Средиземное море.

Прошло несколько месяцев после папиной смерти. Я шел по улице Агрипас в Иерусалиме. Переезд в новую страну — тяжелое испытание для человека. Новый строй, другой язык, изменение пейзажа, климата. Надо строить и запоминать новую карту жизни. А тут еще такое случилось! Я часто вспоминал прощальное пожелание легкой абсорбции, которое услышал от своего соседа в самолете из Вены. Не всегда было легко!

Целью похода был местный рынок Махане Йехуда, где фрукты и овощи немного дешевле, чем в магазинах.

Тогда, более двадцати лет назад улица Агрипас была полна магазинов, которые больше походили на склады, темные и сырые. В них не было лакированных витрин и красиво разложенных коробок и баночек. Простые ящики и коробки с выложенными сверху простыми товарами. Пластиковые или матерчатые мешки с рисом, орехами, макаронами и прочей бакалеей. И среди этого я увидел мешок с длинными сухими стручками. Неужели это боксер? Те самые, из папиного рассказа?

— Что это? — спрашиваю у продавца.

— Стручки рожкового дерева, херув. — ответил он.

— Боксер?

— Да, — ответил продавец. Его брови сдвинулись. Он явно не ожидал, что я знаю это название рожков.

Я положил в бумажный пакетик пригоршню, продавец бросил его на весы. Стрелка качнулась. Заплатил несколько шекелей и из прохлады магазина вышел в знойную летнюю жару. Было интересно сразу попробовать шоколадные бобы, про которые так вкусно рассказывал папа. Остановился, достал один. Сломал, вынул несколько бобов и отправил их в рот. Сладкий мыльный привкус обволок небо. Шоколадным вкусом рот не наполнился. Никакого восторга я не почувствовал. Положил остатки бобов в сумку и отправился домой.

Дома я выгрузил купленные на базаре овощи и обнаружил пакетик со стручками.

— Дети, я купил что-то интересное на базаре, хотите?
Конечно, младшие — Мирьям и Йосеф — были рады. Папа что-то принес

для них, вкусное. Я рассказал им историю про шоколадные бобы, про мешки из Палестины, про зубы моего папы, который в детстве часто ел шоколад. Они внимательно слушали. Они любили шоколад. Смерть дедушки для них была первой смертью в их жизни.

Мы раскрыли пакетик, достали стручки, сказали на них нужное благословение и…

— Как вкусно! — сказали дети. — Спасибо. Очень вкусные бобы. И, правда, похоже на шоколад!