Авраам бен Авраам 22. Франкфурт: дом, поделенный на части

Мир? В стенах древнего гетто Франкфурта-на-Майне его не было. Внутренние и внешние противоречия разделили общину на два лагеря.

Вокруг Иеуды, сына Менделя Кульпа, уважаемого человека, понимающего все трудности эпохи, собрался большой круг людей, материально и духовно обездоленных. К ним присоединилась беспокойная молодежь, требующая более свободного доступа к управлению общиной. Они настаивали на четком своде постановлений, гарантирующих права и облегчающих жизнь «маленького человека» в общине. От казначеев требовалась регулярная отчетность; привилегии рава и глав общины, по их мнению, должны были быть ограничены. Новый закон о выборах должен отменить особые права, которыми пользовалась та часть общины, представители которой занимали почетные должности. Каждый, кто поддерживал новые веяния и имел причины для недовольства существующим порядком, оказывался в группировке Кульпа.

Бэр и Моше, сыновья Лейба Канна, были приверженцами старых методов управления. Моше Канн, глава общины и ее рав, был зятем венского рава Шимшона Вертхаймера, а также пользовался поддержкой правительства. Широкий круг его учеников и друзей группировался вокруг клойза. Бейт-дин и община считались с мнением Моше Канна. Оба брата завоевали уважение людей знанием Торы, мудростью и добрыми делами. Бэр являлся директором благотворительных организаций,основанных еще отцом, фонды которых щедро пополнялись из его собственного кармана.

Имена Канна и Кульпа стали знаменами, рубежами, разделяющими левых и правых.

Если вам по душе старый порядок, значит, вы принадлежите к каннистам. Если вы проявили себя по-новому и вас раздражают замшелые устои, тогда вы относитесь к кульпистам.

То было замечательное время для людей, подобных Баруху Штурмфусу. Его левая нога была постоянно поднята, чтобы шагнуть вперед, тогда как правая безвольно волочилась позади. Такие как Барух были в каждом гетто: чахлая бородка, одежда в вечном беспорядке, — казалось, он всегда тут как тут. Ни одно общинное или семейное событие не обходилось без него. Ни одна свадьба, похороны или собрание не проходили без его участия. Порой казалось, что Барух Штурмфус присутствует одновременно в нескольких местах.

Никто не знал, чем он зарабатывал себе на жизнь. Это был холостяк неопределенного возраста, который принимал горячее участие в сватовстве, но никто не мог с уверенностью сказать, удалось ли Баруху составить хоть одну пару. Он никогда не проходил мимо рынков, хотя никто не знал, какой товар он покупал или продавал. Он никогда не пропускал миньян или лекцию, между тем никто не ведал, когда он молился и умеет ли он читать. Барух должен был там присутствовать ради людей, ради новостей.

Звезда Баруха Штурмфуса взошла одновременно с возникновением конфликта между кульпистами и каннистами. Настал его час. Каждый день он совершал обход: «Шалом алейхем, реб Моше. Вы уже слышали, что они решили в доме Иеуды Кульпа? Злятся на семью Каннов и на Вас, мой учитель. Что же им нужно, в конце концов? Новых постановлений. Что это за разговор? Неужели они хотят выбрать сапожника Нахума Мейера или ночного сторожа Бэра Вахтеля в Совет общины? Плохие времена настали для нас. Молодежь хочет все разрушить… Хуцпа растет. Времена Машиаха, как обычно говорит мой хороший друг, рав Яаков Иеошуа. Или…»

«Рад Вас видеть, реб Иеуда. Вы слышали, что говорили в шуле после лекции реба Моше? Они хотят, чтобы рав отлучением наказал всех, кто требует справедливости для бедных. Я направляюсь к моему другу, ребу Моше Раппу, чтобы услышать его мнение».

Никто не придавал его словам никакого значения. Но, когда хотели узнать, что делается в лагере противника, прибегали к услугам Баруха Штурмфуса и ему подобных.

Назначение рава Яакова Иеошуа Фалька главным равом Франкфурта усилило разногласия между враждующими группировками.

Любой город мог бы быть счастлив, имея равом величайшего из гаонов, автора знаменитого комментария Пней Иеошуа. Однако Моше Канн продемонстрировал излишнюю заинтересованность и чрезмерную активность при выдвижении рава Фалька,что позволило предположить, что рав обязан своим положением этой семье. Моше первым поставил подпись под назначением рава. Оппозиция мгновенно поняла, что новый рав благословит старый путь и будет плясать под музыку, заказанную Каннами: все в ущерб «маленькому человеку, который платит налоги, а с его мнением не считаются». Именно с таких позиций оценивалось все, что делал рав. Народ, не могущий по достоинству оценить его гениальность, принимал его честность и объективность за непоколебимую приверженность старым порядкам. Люди стали роптать. Талмидей хахамим в группировке Кульпа поддерживали мир «во имя чести Торы», но они не останавливали провокаторов и доносчиков; они ничего не видели, ничего не слышали и ничего не делали.

Сначала мятежники не осмеливались действовать открыто. Их сдерживал авторитет бейт-дина, честь которого находилась под неусыпной охраной Совета общины. Однако, когда волны альтонского раздора достигли Франкфурта, конфликт разгорелся с новой силой. Центром его стал рав Иеошуа, которого вынуждали занять определенную позицию в отношении спора в Трех общинах. Несмотря на то что он отказывался вмешиваться в этот спор, на него оказывали давление из Альтоны-Гамбурга, Амстердама, да и в самом Франкфурте. Наконец, рав был назначен арбитром для вынесения окончательного решения. Он тщательно изучил все обстоятельства и постановил: часть рукописей должна быть спрятана, дабы незапятнать чести автора; раву Йонатану следует публично признать свои ошибки и отречься от амулетов.

Альтона отказалась принять этот вердикт, расценив его как оскорбление рава Йонатана. Как только рав Яаков Иеошуа, побуждаемый равом Хельманом из Майнца, объявил херем на амулеты, не упоминая, однако, имени их создателя, огонь вражды вспыхнул во Франкфурте. Внезапно у рава Йонатана появилось столько же друзей,сколько врагов было у рава Иеошуа. Все они объединились под лозунгом борьбы за рава Йонатана, а на самом деле — в надежде сломить человека, поддерживающего их противников.

Ламданим (знатоки Торы) и «лучшие» люди в группировке Кульпа восприняли это обстоятельство как возможность выйти на передовую в сражении против рава Франкфурта. Они считали, что война ведется во спасение преследуемого знатока Торы из Альтоны.

Участились случаи проявления непокорности и хуцпы по отношению к раву: в шуле, в бейт мидраше и даже в залах бейт-дина. Рав Яаков Иеошуа с опущенной головой и разбитым сердцем был окружен раздраженными лицами и враждебными глазами. Но он ни на йоту не изменил своим принципам.

После рава Моше Канна самым уважаемым членом общины был рав Моше Рапп, старейший судья и преданный друг рава Йонатана Эйбешюца. Рав Моше Рапп почитал рава Йонатана, поэтому все происходящее очень огорчало его. Но, по обыкновению, он сохранял спокойствие. Все попытки вовлечь его в войну против рава были обречены. Он признавал гениальность Пней Иеошуа и склонял перед ним голову в знак любви и уважения.

Но рав Моше Рапп, тем не менее, не мог помешать другим упоминать его имя в разговорах о конфликте. Были даже такие, кто считал необходимым защищать рава Фалька от рава Моше Раппа. Когда рав Моше слышал о подобном, он твердо отрицал глупые домыслы. Если люди все же настаивали на обсуждении разногласий в его присутствии, то рав старался строго придерживаться предмета разговора. Эти раздоры глубоко ранили его сердце.

Постепенно дело дошло до открытых оскорблений рава Иеошуа. Его слова откровенно игнорировали, распоряжения не выполняли, большая часть общины была настроена против него. Наконец, однажды в Шабат он объявил общине, что это его последний драш во Франкфурте, что он уезжает туда, где люди любят и правду, и мир. Возможно, в Эрец Исраэль. В воскресенье он собрал вещи и уехал с женой и детьми сначала в Майнц, а затем вверх по Рейну в Вормс. Его провожали рав Моше Канн с друзьями и рав Моше Рапп, который от всего сердца пожелал: «Возвращайтесь скорее, в мире и здравии».

Борьба продолжалась, тщательно разжигаемая и направляемая возмутителями спокойствия. В отсутствие рава работы у Штурмфуса было в изобилии.

C разрешения издательства Швут Ами