Авраам бен Авраам 41. Удивительное дерево

Двор перед церковью был окутан ночным мраком, словно тяжелым черным покрывалом. Луна скрылась за далеким облаком, и ни одна звезда не светила сквозь плотный туман. На траве появились холодные капли росы. Купол церкви очертаниями напоминал силуэт шапки, застывшей на голове уснувшего стоя великана. По краю лужайки двигались два слабых огонька. Вот они опустились в яму, окруженную железными прутьями, и снова поднялись над остатками веток и полусожженного хвороста. Свет исходил от свечей, которые держали два человека, ползавшие в яме и собиравшие останки в маленький кусок белого полотна.

Цемах и Эстер провели Шавуот в Вильне, потому что не могли больше оставаться в Илие. Весть о смерти гер цэдека черной накидкой покрыла радость праздника. Еврейские сердца в тот день слились в одно, бившееся с гордостью и болью.

Как только закончился праздник, два человека отправились в христианский квартал, чтобы совершить для мученика мицву истинного хеседа. По извилистым переулкам они добрались до улицы Тумы, держа в руках кусок белой материи, приготовленной для тахрихим (савана). Прежде чем отправиться в путь, который мог оказаться последним, они произнесли видуй (признание грехов).

В течение получаса они работали, старательно прикрывая огоньки своими телами. Им приходилось внимательно рассматривать золу и вплавленные в уголья кости. Останки были разбросаны по относительно большому участку земли. «Если ты услышишь шаги, — предупредил отец, — сразу же погаси свечу и прижмись к земле».

«То самое место, — прошептала Эстер. Она не расслышала ни слова из сказанного Цемахом. — Здесь мы лежали, когда он пришел и подобрал меня, омыл мои раны, он, чей прах мы собираем сегодня…» Слезы душили ее.

«Тс-с, шаги…»

Эстер не услышала отца и не погасила свечу. Через мгновение было уже слишком поздно делать это. В ночной мгле перед ними возникла куча грязной одежды, в которой с огромным трудом можно было различить фигуру человека. Лишь два горящих вольчих глаза подтверждали, что перед ними живое существо. В правой руке этот страшный призрак держал палку, а левой прижимал к груди фонарь.

«Что вы здесь делаете? — зловеще прокричал он. — Черти нашли теперь новое место для игр по вечерам! Прямо перед церковью! Прямо перед святой девой!» Он резко засмеялся. «Идите к ч…, говорю вам, пока я палкой не научил вас уму-разуму!»

«Ваше Преосвященство», — начал Цемах, мысленно готовясь, тем временем, к своему последнему видую.

«Какое Ваше Преосвященство? — перебил его призрак. — Я — Петрушка, ночной сторож. Моего жалованья недостаточно даже для того, чтобы согреться в кабаке. Почти ничего — вот что я получаю за свою службу… Пусть дьявол заберет всю эту компанию! Итак, наконец, что вы здесь делаете ночью? Что это? Вы что, зарыли здесь клад? Ха-хаха…»

«Мы бедные люди, — сказал Цемах. — Живем торговлей тряпьем, золой и костями, которые собираем по ночам, а продаем — днем. Ну, будьте так добры, пан, разрешите нам продолжить. Не лишайте нас заработка».

Всегда мучимый жаждой сторож не смог удержаться от смеха: «Пепел и кости. Да, в церкви иногда они попадаются. Это правда. Церковь преисполнена любви. Она никогда не проливает кровь. Она только сжигает людей. Нет, дьявол. Прах здесь принадлежит церкви. А церковь — это я. Особенно по ночам». Цемах понял, на что намекает Петрушка, и вложил монету в руку сторожа. Петрушка при свете фонаря разглядел монету и удалился, бормоча что-то себе под нос.

В Исру Хаг (день после праздника) члены Хевры Кадиши (Похоронного общества) собрались на кладбище. С черных носилок они сняли маленький сверток из белого полотна и опустили его в могилу. Они тихо плакали в глубокой печали. Они не рыдали громко и не сказали кадиш, потому что боялись привлечь излишнее внимание. Они воздержались также и от эспеда, ибо в исру хаг не произносят поминальных речей. Могилу закрыли и установили плиту с надписью:

«Здесь лежит мученик Авраам бен Авраам, гер цэдек».

* * *

На старом кладбище Вильны на могиле гер цэдека выросло чудесное дерево. Его крепкие ветви образовали шатер над могилой. Никто не знает, когда появилось это дерево, кто посадил его и было ли оно вообще посажено человеком. Более ста лет назад отцы, деды и прадеды с благоговейным трепетом стояли перед ним.

Крепкий ствол, весь покрытый трещинами и рубцами, уходил корнями глубоко в землю. Годы отметили его своими метами. Ближе к земле дерево широко, словно гигантские ладони, раскинуло свои ветви, откуда они поднимались ввысь, подобно стволам отдельных деревьев. Ветви поменьше соединялись в верхней части дерева, образуя целую рощу. Люди забирались на нижние ветви дерева и сидели там, будто в шатре. Летом ветви и листья образовывали шалаш. Корни глубоко проникали в землю, касаясь останков всех праведников, похороненных на кладбище. Наверху, в зарослях, со всей округи собирались птицы, которые пели каждое утро, на рассвете, как будто желая разбудить мертвых своим пением.

«Знаете, — говорил старый кладбищенский сторож, — время от времени, когда проносятся ураганы, бури и грозы, кажется, что среди шепота листьев слышен скорбный плач и слова предостережения. И если, Б-же упаси, отломится ветка, то это верный признак, что какая-то трагедия вот-вот обрушится на еврейство».

Ночью в Тиша Беав 5664, в день, когда началась Первая мировая война, над виленским кладбищем бушевала гроза. Ветер завывал в ветвях чудесного дерева, и казалось, будто стоны доносятся из святой могилы под ним.

А потом отломилась большая ветвь и упала на землю со страшным треском.

Утром того дня птицы не пели в ветвях удивительного дерева на кладбище Вильны…

C разрешения издательства Швут Ами

Читайте обзор по теме Граф Потоцкий