Авраам бен Авраам 10. Амстердам

В Голландии, и в Амстердаме в частности, евреи были свободны, в отличие от своих собратьев в других странах, которых в лучшие времена сковывали запретами и ограничениями, а в худшие травили и гнали открыто. Даже до того, как правители Голландии закрепили свободу в официальных документах, добросердечное отношение простого народа согревало евреев и давало ощущение истинной свободы.

* * *

В Элуле 5310 года, спустя шестьдесят лет после того, как Фердинанд ввел инквизицию в Испании, в те времена, когда костры аутодафе горели в Мадриде, Севилье и Лиссабоне, более десятка изможденных евреев в испанском платье постучались в дом на Еврейской улице в городе Эмдене. Позади у них осталось многодневное плаванье на парусном судне, во время которого моряки забрали то немногое, что у них было. Едва живые от истощения, не оправившиеся от звона колоколов и костров, пожиравших их собратьев, они просили лишь об одном: «Рабби, прими и признай нас. Мы — кающиеся сыны еврейских отцов, тайно учивших нас почитать Ашема. Но церковь зажала нас в стальные тиски. Нам удалось спастись. Прими нас!»

Учтивый человек невысокого роста, молча открывший дверь беженцам, рав Моше Ури с любовью принял несчастных. Их было слишком много для его маленькой квартиры, поэтому он открыл шул и бейт мидраш для беженцев. После непродолжительного отдыха рав переправил их из крошечного Эмдена, где каждый незнакомец был на виду, в большой Амстердам, жители которого были слишком заняты, чтобы обращать внимание на рабби и его спутников.

В нескольких квартирах рядом с Амстелем была основана первая еврейская община. Юношам, еще не вступившим в завет Авраама Авину, рав Моше, опытный моэл, сделал обрезание. Он учил Торе тех, кто был насильственно с ней разлучен, и они впитывали все новое, как будто уже слышали его ранее.

Наступили первые для амстердамской общины Дни Трепета. В глубоком подвале старого заброшенного рыбацкого дома, среди запахов гнили, смолы и рыбы евреи наспех соорудили шкаф для хранения свитков Торы и биму — возвышение, необходимое для праздничного чтения Торы. Новообращенные, одетые в белое, с бледными лицами, стояли вокруг рава Моше, который трогательно говорил о возвращении сынов к своим отцам. Слезы подступали к глазам слушающих, в ушах все еще звучало ужасающее потрескивание пламени, они до сих пор ощущали качку уносимого штормом парусника. Но все это исчезало, когда мощные волны радости поднимались из глубины их еврейских сердец. Гордое пение звучало громко, его было слышно даже на улице.

На Рош Ашана соседи впервые заинтересовались незнакомыми людьми и их странным языком, но, как только те ушли, о них позабыли. Однако, когда их снова увидели на Иом Кипур, подозрения разгорелись с новой силой. Кто знает, что на уме у этих чужестранцев? Соседи вызвали полицию: раз люди говорят по-испански и выглядят, как испанцы, то они вполне могут быть шпионами, ведь Голландия воевала с Испанией.

Дом был окружен.

«Эй вы, шпионы, выходите!»

Несчастных, бежавших из Испании, спасая свои жизни, подозревают в Голландии в том, что они испанские агенты. Вот вам типично еврейское счастье!

Полицейские были ошеломлены, увидев облаченных в белое «шпионов». И вот в который раз евреи дрожали перед полицией. Им был известен только один тип следователя — инквизитор. Неужели исповедальной молитве, которую они только что прочли, суждено стать последней в их жизни? Но рав Моше Ури знал язык этой страны. Он объяснил сержанту, в чем дело, тот был крайне удивлен и отвел рава к своему капитану, который, в свою очередь, отправил главу еврейской общины к одному из членов городского совета. «Испанцы» были отпущены, а рав Моше… приглашен на ближайшее заседание городского совета. Все от души поемеялись над «шпионской» историей. Мэр города от имени всех собравшихся сказал: «Если это все, что вам нужно, молитесь, сколько душе угодно. Молитва еще никогда не приносила вреда. Но мы хотим поставить одно условие: молитесь открыто, здесь не Испания, вы знаете».

* * *

Итак для первой еврейской общины в Амстердаме наступила эпоха полной свободы вероисповедания. Благодаря притоку эмигрантов и детям, которых Ашем даровал евреям во множестве, численность общины быстро росла. Двести лет спустя, когда Потоцкий и Зарембо появились в столице Голландии, имея при себе паспорта дворян и рекомендательные письма, в городе существовало уже три еврейские общины; в каждой был свой рабби, бейт мидраш и кладбище.

Огромной общине выходцев из Португалии, возглавляемой хахамом равом Давидом Исраэлем Элияу, принадлежал самый красивый и большой шул в Европе. Немецкая община, которая была ненамного моложе португальской, славилась своей ешивой. Эту общину возглавлял рав Арье Лейб Лёвенштамм, зять великого Хахама Цви. Кроме того, существовала община недавно прибывших польских евреев. Здесь Борис и Валентин почувствовали себя как дома. Они не спеша объехали весь Амстердам; за последнее время их бороды и пейсы отросли, и, когда они надели польские сюртуки, то стали абсолютно похожи на учеников ешивы.

Мышлением и манерой говорить они не отличались от других польских евреев, а в знании Торы — превосходили многих. Больше года молодые люди углубленно изучали Тору, привыкали к местным обычаям и уже почти забыли странный мир, из которого пришли. Прямодушие Валентина не позволяло ему продолжать этот маскарад. Он чувствовал, что обязан официально порвать с прошлым и всецело посвятить себя служению Истине и Вере, которую он сам выбрал. В польской общине не было человека, наделенного такими полномочиями, чтобы помочь обращению в иудаизм, поэтому друзья отправились к раву немецкой общины.

Они застали рава Арье Лёвенштамма за томом Гемары. Этот высокий седобородый человек приветствовал юношей так же, как всех учеников ешивы, многие из которых посещали его ежедневно. Он часто видел Бориса и Валентина в бейт мидраше и поэтому принял посетителей так естественно и просто, что молодые люди сначала не могли решиться изложить свою просьбу. Он спросил, что привело их к нему в дом, явно предполагая какие-то сложности в понимании текста Писания. Юноши поняли, что у них нет другого способа общения с Равом, кроме как посредством Гемары; в противном случае это было бы равносильно попытке проникнуть без ключа в закрытую дверь. Валентин вдохновенно процитировал высказывание мудрецов, соответствовавшее их ситуации.

«Рабби, имеет ли гой свою долю в Торе?»

«Мы знаем из слов Хазал (Мудрецов, благословенна их память), что даже идолопоклонник, изучающий Тору, может достичь уровня Первосвященника.»

Но разве Гемара не провозглашает: «Ты зовешься адам (человек), но народы мира не зовутся адам!»

Противоречие в Гемаре. Зачем же написано так много томов, зачем столько еврейских ученых появилось на свет, для чего существует Лейб Лёвенштамм, если не для того, чтобы разрешить столь очевидное противоречие?

Рав проанализировал оба утверждения, разъяснил каждое в отдельности, сравнил их и противопоставил. Кроме того, он рассказал, что думает по этому поводу рабейну Элияу, Гаон из Вильны. Молодые люди были поражены, насколько же всеобъемлющей была духовная мощь иудаизма, если затворник, скромно живший в Вильне, был источником света, дошедшего до Амстердама! Поистине, дом еврея везде, где изучают Тору. Он не может быть чужестранцем.

Кроме того, рав Элияу дает ответ на вопрос, поставленный Валентином, и на основе лингвистического анализа.

Среди различных синонимов слова человек только слово адам не имеет множественного числа, потому что в нем заложена идея индивидуальности, будь то отдельная личность или отдельная нация. Только еврейский народ называется адам, потому что он единое целое.

«Мы бы тоже хотели принадлежать к адам».

«Что? Что вы имеете в виду?»

Юноши обо всем рассказали. Рав не верил, не мог поверить в то, что услышал.

«Но… как могут бородатые евреи с длинными пейсами… хотеть стать евреями?» Он решил посовещаться с хахамом из португальской общины, который лучше разбирался в этих вопросах, т. к. к нему с подобными проблемами постоянно приходили маранос. Рав Давид Элияу, грузный пожилой человек, с мудрыми глазами, выслушал юношей. Он не удивился, так как был убежден, что они также из испанских или португальских маранос. Рав не поверил им даже после того, как Валентин и Борис предъявили польские документы.

«Это не является достаточно убедительным, потому что маранос бежали и в Польшу, где становились графами и министрами, как и у себя на родине. Наверняка вы потомки маранос. В ваших жилах, должно быть, течет еврейская кровь», — и он повернулся к раву Лёвенштамму. — «Таких людей мы просто обязаны обратить в иудаизм, для нас они просто баалей тшува — вернувшиеся. Тем не менее даже в этом случае мы придерживаемся стандартной процедуры предостережения геров перед обращением».

«Сначала мы должны убедиться в чистоте их намерений. Существует ли какая-нибудь сторонняя причина, по которой они решили переменить вероисповедание? Любовь к женщине, например?».

«Главная причина, — заговорил Зарембо, — это действительно любовь, наша огромная любовь к Б-жественной Истине, которая притягивает нас, как солнечный свет растение».

«Кроме того, — заметил рав, — мы должны предупредить искателей Правды о тяжелой доле евреев, что подобна участи одинокой овцы среди семидесяти волков».

«Но Великий Пастух охраняет ее», — заметил Валентин.

«Кто бы ни присоединился к Его стаду, он должен принять всю тяжесть ярма, называемого галутом».

«Да, нам известно об этом, — сказал Зарембо, вспомнив случай на улице Тумы. — И мы принимаем это». Потоцкий кивнул в знак согласия, подумав: «Неужели я никогда не забуду ту испуганную еврейскую девочку? Неужели ее образ никогда не перестанет преследовать меня?»

«Ашем требует жертв от Своего народа. Тарьяг мицвот — шестьсот тринадцать заповедей и запретов; заповедей столько же, сколько органов в человеческом теле, число запретов соответствует количеству дней в солнечном календаре. Новый запрет — каждый день. Каждый рассвет заново соединяет нас с Хозяином Вселенной. Это отличает нас от всех других, связанных с Б-гом лишь семью заповедями».

Юноши это хорошо знали: они уже целый год прожили как благочестивые и усердно занимающиеся евреи. Итак, к раббаним присоединился третий рав, это позволило им образовать Бейт-дин, который наблюдал за последними этапами: обрезанием и погружением в микву. В Португальской общине моэли были опытнее многих хирургов. Более чем за двести лет своего существования община приняла немало маранос, искавших пристанища в Голландии.

Так граф Потоцкий и Борис Зарембо стали кашерными, настоящими евреями. Валентин получил имя Авраам бен Авраам, а его друг — Барух бен Авраам.

с разрешения издательства Швут Ами