Авраам бен Авраам 24. Крушение надежд

В канун Шабата еврейская улица и шул были взбудоражены. Заканчивалась подготовка к встрече рава: заменили и поставили новые лампы так, как обычно это делалось перед праздником. Дом рава тоже был убран, а улицы от ворот гетто до его дома были выстланы сосновыми иголками. Барух Штурмфус возбужденно бегал туда-сюда, отдавая распоряжения, на которые никто не обращал внимания, произносил высокопарные слова, которые никто не понимал, и называл никому не известные имена.

Все были готовы выйти к городским воротам (кто пешком, кто на повозках), чтобы приветствовать возвращающегося рава. Вдруг в гетто стремительно ворвался гонец: «Рав Яаков Иеошуа опасно заболел. Он остановился в Оффенбахе в доме местного рава. Очевидно, рав не сможет приехать во Франкфурт на Шабат».

Наступила тишина: община была потрясена. Лишь Барух Штурмфус произнес: «О, это как раз то, о чем я говорил…» Но никто не обратил на него никакого внимания.

За час до Шабата возвратились люди, посланные ветречать рава. Его состояние ухудшилось. Доктора поставили диагноз: двусторонняя пневмония; они делали все возможное. Перед встречей Шабата вся община читала Теилим за выздоровление рава. Многие поняли, как они обидели его и какую причинили боль. К началу Леху Неранена слезы и стоны постепенно прекратились; когда они запели Леха Доди, надежда осветила их лица.

Моше Раппа и Моше Канна не было в шуле. Они остались в Оффенбахе у постели рава Яакова Иеошуа.

Утром, как раз, когда община собралась, чтобы начать молиться, Йоган Вегмайстер, один из немногих гоим, рабо-

тавших в гетто извозчиком и почтальоном, вбежал в шул. Его лицо раскраснелось от волнения, и он, стуча палкой по полу, объявил потрясенным людям: «Я приехал из Оффенбаха. Ваш раббинер умер этой ночью. Вечером его привезут во Франкфурт».

Он закончил говорить и исчез, будто боясь, что его накажут за плохую весть. В шуле стало так тихо, словно наступил конец света. Кантор молчал, мужчины прятали лица в талиты. Вдруг заплакал маленький мальчик. Казалось, его слезы послужили сигналом, и тотчас волны плача заполнили шул.

Завернувшийся в талит незнакомец за бимой прислонился к колонне, молясь и размышляя: «Отец, Отец Небесный, еще одной надеждой стало меньше. Вспыхнул луч, и тучи тьмы погасили его. Ашем, Ты — справедливый судья…»

Короткий, холодный день Шабата сменился ночью. Слабый свет от барок с зерном и плотов едва освещал Майн. На каменных столбах, державших мост, висели лампы, тусклый свет которых тоже был не в силах разогнать темноту. Холодный ветер дул с северо-запада. Полная луна плыла по небу в море серых облаков, любуясь своим отражением в воде всякий раз, когда выглядывала из-за облаков. Ни Майн, ни те, кто каждый день сидели на рыболовной пристани, никогда не видели такого множества людей, двигающихся вдоль берега. Гоим молча разглядывали темные фигуры евреев, шествовавших навстречу своему покойному раву. Городская охрана несла службу, наблюдая, чтобы траур евреев не был потревожен оскорблениями или хулиганством.

С церковной башни зазвонили колокола, оповещая, что наступило воскресенье.

Несколько часов спустя похоронная процессия подошла к дому. Мужчины с факелами и фонарями шли впереди. Судьи и главы общины во главе с равом Моше Раппом везли похоронные дроги по тихим улицам. По обоим берегам реки стояли толпы гоим, внимательно наблюдая за странной процессией. Многие из них в знак уважения обнажали головы.

У входа на Еврейскую улицу дети и учителя прошли перед процессией и дрожащими от сдерживаемых слез голосами прочитали Йошев бесетер элион…

Женщины причитали, стоя в дверях своих домов. Зелень, которой была устлана улица на Эрев Шабат, отражая тусклый свет фонарей, излучала мрачный потусторонний свет: Рава везли по улице, украшенной, чтобы почтить его при жизни.

Свечи, которые должны были осветить его первый Шабат после возвращения во Франкфурт, теперь осветили шул, переполненный как в ночь на Иом Кипур. Гроб с телом рава поместили между амудом и арон кодешом.

По одну сторону украшенной бимы стоял старейшина судей, рав Моше Рапп, по другую — рав Моше Канн, глава общины.

Канн, верный друг рава, начал: «Мы хотели чествовать Вас в этом доме, а приходится прощаться с Вами. Вы запретили совершать эспед и превозносить Вас после смерти. Мы считаем Вашу волю священной».

Рав Моше Рапп, редко выступающий публично, говорил взволнованным шепотом так, что его могли слышать лишь стоявшие рядом люди. «Мой отец, мой отец, колесницы Израиля и его всадники (// Царей 2:12). Мы, как Элиша, видели, что нашего господина забирают от нас, и так же просим принять нашу двойную молитву: пусть смерть Ваша станет искуплением наших грехов, и пусть нашей общине будет дарован ми…»

Он запнулся на последнем слове, слезы душили его. Медленно толпа двинулась вперед за гробом. Слова судьи воспламенили их души. Воск струился по мерцающим свечам, и уста людей всю дорогу непрерывно шептали молитвы. Процессия вошла через распахнутые восточные ворота. В это время случилось небольшое волнение.

Барух Штурмфус возбужденно бегал от одного человека к другому. На сей раз его слушали. Он указывал на странных незнакомцев, которые еще в Оффенбахе пытались приблизиться к дрогам с телом рава. Тогда от них вежливо отделались. Здесь же нарушители спокойствия старались ухватиться за похоронные дроги; расталкивая людей, они прокладывали путь широкоплечему мужчине в тяжелой шубе и русской меховой шапке. Штурмфус тараторил: «Это оффенбахцы во главе с Яаковом Франком».

Похороны — чересчур торжественное событие для того, чтобы можно было применить силу. Спокойно, без суеты судьи и главы общины окружили дроги и открытую могилу. Посторонние смогли прорваться сквозь окружение, лишь когда комья земли перестали ударяться о крышку гроба.

Опечаленные люди исчезали в темноте. Слышались отдельные голоса, звучавшие словно из-под земли. Какое-то время продолжали гореть огни, но вскоре и они один за другим погасли.

В почетном ряду на кладбище, среди покрытых снегом дубов, появилась свежая могила. Покой наконец-то снизошел на жизнь, полную борьбы и страданий.

В то же воскресенье Авраам бен Авраам с разбитым сердцем покинул Франкфурт и отправился на восток. Его надежды на успех здесь были похоронены вместе с равом.

C разрешения издательства Швут Ами