Короткие рассказы о раве Ицхаке Зильбере. Глава 24

Рассказывает Хава Куперман

ИНСТРУКЦИЯ

Папа не внушал нам, что мы должны стремиться к каким-то высотам. В нашем доме не говорили никаких громких слов, от нас ничего неописуемого не требовалась. Надо вести себя, как все нормальные люди. Нас воспитывали быть простыми людьми — и никогда мы не думали о величии нашего отца или его призвания.

Понятие совести у папы было очень высоким. Он считал, что все, что написано в Торе, — это инструкция, как себя надо вести человеку. В иудаизме есть такое понятие — быть Человеком. Совесть — прежде всего. Совесть подтекст Торы. Папа называл это: «Пятая часть Шулхан Аруха». Книги еврейской этики, — например, Ховот аЛевавот, Хафец Хаим — были для него очень важны. Он знал наизусть Шаарей тшува и Сефер хасидим.

Первая книга Торы Берешит рассказывает, в основном, о жизни праотцев, о том, как себя вели Авраам, Сара, Ицхак, Яаков. А почему Тора не начинается сразу с заповедей, с мицвот? Одно из объяснений этому: она показывает, как нам быть людьми, как нам себя вести, Тора нас воспитывает. Когда мы уже научаемся быть людьми, с середины книги Шмот, нам можно изучать заповеди. Тора — это от слова «ораа» — «орэ» — родитель. Мы же не компьютеры, которым дают команду: можно, нельзя. Тора воспитывает нас.

У папы не было того, что называется на иврите: «рош катан» — нежелания брать на себя ответственность, «узколобости» — как написано, так я и делаю. Папа никогда так себя не вёл — это можно, а это нельзя. «Нит уфтон, нит оптон, нор тон». Он приводил эту пословицу на идиш — не достигать, не поставить галочку, а делать. Не отделаться, а делать. Папа рассматривал всё в глобальной форме: «Что хочет от меня Всевышний? То я и буду делать.»

Скажем, были влиятельные люди, его ученики. Но это не значило для папы, что те ему обязаны, он так не считал. Никто нам ничем не обязан, мы никого не порабощаем. Никто не должен ему ничего возвратить, отплатить. Это был его подход. Такое несовременное понятие — благородство. Папин иудаизм был непрагматичным…

Человек должен быть Человеком.

Иудаизм — не формальный кодекс законов, он прежде всего тебя воспитывает, и каждое действие, каждая заповедь должны тебя изменить…

Рассказывает р. Йеуда Аврех

НАВЕРХУ

У меня однажды был сложный вопрос, и я не мог его решить.

Не зная, что делать, я спросил рава Зильбера.

— Почему ты не можешь решить этот вопрос сам? — переспросил он. — Потому что у тебя есть много негиёт, заинтересованности. Ты ведь думаешь, что скажут об этом люди и т.д., — поэтому ты не можешь на него ответить непредвзято.

И сказал, как, по его мнению, надо поступить.

Тогда я его спросил:

— А как мне быть в следующий раз?

— Я могу только сказать тебе, как я принимаю решение сложного вопроса. Есть доводы и в ту, и в другую сторону. И я тоже думаю о том, что скажут люди, что они подумают обо мне, и выгодно ли мне это лично или невыгодно. Когда мне надо решить сложный вопрос, а у меня есть личная заинтересованность, и трудно принять правильное решение, — что я делаю? Ложусь на кровать и представляю себе, что я умер. И вот я уже наверху. И думаю про себя в третьем лице: что вот Ицхак умер, и ему все равно, что скажут о нем люди. Какое бы решение он принял в таком случае, если бы все остальное не мешало ему? Вот так я принимаю решение, — закончил Рав.

Я попробовал однажды применить этот способ, но мне оказалось очень тяжело представить себе, что я умер…

СЧЕТЧИК

Каким бы усталым ни был Рав, он всегда, когда ехал в такси, рассказывал водителю что-нибудь из недельной главы Торы. Даже когда поездка была на самое короткое расстояние.

Но он не говорил в пустоту, это не было обязанностью — оттараторить, а сначала Рав пытался узнать, кто этот человек, с кем он едет, подстраивался под него, рассказывал именно то, что подходило для этого человека. Иногда даже шел на хитрости.

Как-то мы взяли такси от улицы Шамай до Санэдрия Мурхевет. Это с самыми большими пробками примерно минут двадцать. Водитель оказался тель-авивский и сказал, что не знает дороги:

— Я вас отвезу, но я не знаю дорогу. По счетчику?

Рав согласился:

— Да, включай счетчик.

Несколько минут Рав смотрел на него. Это был вечер бдикат хамец перед праздником Песах. Рав начал тихонечко рассказывать водителю, как кашеруют посуду на Песах.

У таксиста не было никакой реакции, он не принимал участия в разговоре. Рав Ицхак несколько раз менял тему и интонацию, пока не нашёл что-то интересное для водителя. Так мы ехали, рассказ за рассказом, и так как водитель не знал точно, как ехать, дорогу показывал Рав. Он прекрасно знал короткий путь, но стал указывать таксисту дорогу через Геулу по маленьким переулкам, так что мы плутали и делали круги за кругами…

Мы ехали, наверное, около часа. Все это время Рав рассказывал ему про Песах.

Когда мы приехали, счетчик показал круглую сумму. Мы вошли домой:

— Ты видел, какой он был вначале? Совсем-совсем далекий, ничего не хотел слушать. Вначале с ним не о чем было говорить, а потом он потеплел к концу… Я подумал, что это не было гнейва, — я же ему плачу по счетчику, так это не воровство, — сказал рав Ицхак.

Как-то я встретил другого таксиста, который уже был с кипой на голове, и он мне рассказал, как он стал бааль тшува.

Они ехали с равом Зильбером, и тот, как обычно, стал рассказывать ему недельную главу Торы. Водитель слушал и иногда спорил.

Когда они приехали к дому, Рав сказал:

— Пожалуйста, не выключайте счетчик, поднимитесь ко мне домой, я заплачу вам деньги по счетчику — я хочу показать вам одно место в Талмуде.

Водитель не хотел:

— Я выключу счетчик.

— Но это же ваше рабочее время! Не выключайте счетчик!

Они поднялись, Рав открыл Тору и полчаса рассказывал ему про гемору в трактате Хулин, на пятьдесят восьмом листе.

Когда водитель вышел из комнаты Рава, он понял, что стал другим человеком. И не хотел брать у него деньги, но рав Ицхак настоял и заплатил столько, сколько показывал счетчик. Кстати, водитель этот не был русскоязычным, кажется, он выходец из Марокко. Его зовут Хаим.

Рассказывает р. Йосеф Швингер

МИЛЛИОН

Уже после того, как у него был инфаркт, его пригласила какая-то синагога на Симхат Бейт а-Шоэва — праздничный вечер в сукке. В тот вечер я его взял к Стене Плача и он плохо себя чувствовал, ему было трудно дышать…

Было уже полдвенадцатого ночи, и я предложил, что поеду туда сам, и рав Бенцион тоже сказал, что, может быть, ему не стоит ехать, но рав Ицхак сказал:

— Если там есть хотя бы один еврей, то как ты можешь брать на себя такую ответственность — сказать мне нет?

Я ответил:

— Я беру это на себя, я объясню этому человеку, что вы плохо себя чувствуете.

Он очень остро ответил, что нельзя так делать, и мы поехали…

Приехали без четверти полночь, и до часу он рассказывал им свои истории, и все были очень довольны. На обратном пути рав Ицхак сказал:

— Как ты мог даже так думать, что можно было не поехать? Ну, реб Йосеф, не равнялось ли это миллиону долларов?

Рассказывает р. Хаим Шаул

УРОК

Насчет уроков Торы — их время, их регулярность были для него святы. Если только что-то невозможное случалось — например, если нужно было спасать агуну, — тогда Рав мог задержаться, но все равно он приходил и обязательно давал урок.

Один раз утром я увидел, что он еле-еле, потихонечку идет на молитву… Я сразу понял, что он плохо себя почувствовал, видимо, сердце. Еле-еле шел, но с молитвы завернуть его домой было невозможно. Довел его до синагоги, вызвал детей, врача. Мне надо было бежать. Посадили кого-то из внучек, чтобы она его охраняла. Я успокоился и уехал.

В этот день в полпервого в «Ор Самеах» должен был начинаться урок Рава. Я заехал около двенадцати его проведать, — дома его уже не было: обманул «охрану» и убежал.

Я рванул в «Ор Самеах». Там был бейт-мидраш на втором этаже — пройти надо было один этаж и подняться на второй.

Я его увидел на лестнице, он лежал и пытался ползти… Он уже на втором этаже находился, так, ползком, держась за перила, поднимался на урок!

Какой-то внутренней силой он сумел дать урок — не все поняли, что он сегодня не такой, как обычно.

Потом уже вызвали амбуланс и повезли его в больницу…

Рассказывает рав Игаль Полищук

ВЕДРА

Мой сын, когда был ребенком, участвовал в программе изучения Мишны в память еврейских детей, погибших во время Катастрофы. Потом всех детей собрали в «Биньяней а-Ума» — Иерусалимском Центре Конгрессов. Там были выступления многих раввинов, и пригласили рава Зильбера тоже.

Cын рассказывал, что рав Ицхак приехал с ведрами, налил в них там воду в туалете и бегал перед детьми, показывая, как он бегал в лагере с ведрами, научившись не расплескивать воду…

Для чего он бегал? Чтобы сэкономить себе время для учебы Мишны — и это то, что он хотел показать детям, — что нужно и можно учиться в любой ситуации…

Рассказывает р. Йеуда Аврех

ПАРСИ

У рава Ицхака был большой урок в пятницу. На этот урок приходило много людей, даже те, кто не ходил каждый день. Приезжали из разных городов. Он проходил в очень живой форме.

Вдруг однажды на урок пришел какой-то парси — выходец из Ирана. Урок начинался в одиннадцать часов, а этот парси кончал молиться примерно к двенадцати. В это время он и подошел к нам. Вокруг Рава сидело человек двадцать, шел урок по «Пиркей Авот».

Этот парси стал довольно грубо возмущаться:

— Что вы тут говорите по-русски? Я ничего не понимаю!

Рав стал ему рассказывать недельную главу — минут двадцать на иврите. Не всем это было приятно и понятно. Но все терпеливо ждали, когда Рав закончит.

Парси понравилось приходить каждую пятницу и просить Рава рассказывать ему недельную главу на иврите. И Рав Ицхак каждый раз соглашаться и говорил ему несколько минут на иврите…

Некоторые стали выражать неудовольствие:

— Что он приходит к нам? Пусть он идет на уроки на иврите. Мы же пришли слушать на русском!

Раву это очень не понравилось:

— Как можно отпустить человека, если он пришел слушать Тору?

На возражение, что не все понимают иврит, рав Зильбер ответил:

— Пусть не все понимают, но пусть слушают иврит!

Рассказывает р. Яков Цацкис

ВОРОВАТЬ!

Как он учил Тору? Он всегда говорил, что надо воровать. Если ты можешь своровать минуту на изучение Торы, то ты должен, ты обязан своровать. И он мог учиться и в автобусе, и в трамвае…

Когда он встречал тебя и начинал разговаривать, то все разговоры сводились к тому, что он хотел внедрить в тебя знание Торы. Он этим жил.

У нас дома в Казани по субботам и праздникам собирался миньян. После молитвы устраивался кидуш, все садились есть и немного поговорить, а он тут же брал том Талмуда и, пока все остальные ели, начинал рассказывать какой-нибудь хидуш, или открывал недельную главу, или еще что-нибудь…

Кидуш затягивался, чтобы можно было уже помолиться минха, а он сразу же брал книгу… Времени зря не тратил. Я уже не говорю, что в автобусе или в трамвае он в окошко не смотрел.

Рассказывает р. Йеуда Аврех

РОДЫ

Один человек мне рассказал, что когда его бабушка рожала, а ее муж в соседней комнате учился, то бабушка сжимала зубы и старалась не кричать во время схваток, чтобы не помешать дедушке учить Тору…

Когда я пересказал это раву Зильберу, он ответил:

— Да-да, я помню, что мне мама рассказывала (не помню точно, про кого — наверное, про папу мамы), что, когда плакали его дети, он брал их на руки и вместе с ними учил Гемору, чтобы они не плакали.

Он это рассказал, как пример: можно дать мужу возможность учить Тору, но можно при любой помехе и учиться, при этом помогая жене.

Рассказывает рав Авраам Куперман

АИН ТОВА

Есть в Талмуде трактат, который называется «Брахот», и там глава «Трое, которые ели вместе», которая рассказывает о заповеди благословлять вместе — зимуне. Это одна из тех заповедей, к которым некоторые небрежно относятся.

Рав очень ответственно относился к этой заповеди и следил за тем, чтобы, когда присутствуют трое мужчин, делать зимун с бокалом вина. Не подумайте, что ему так уж можно было пить вино. Были времена, особенно в последние годы, когда врачи запрещали ему вино вообще, даже кидушное. Но он всегда выпивал большую часть бокала во время кидуша и также большую часть бокала во время зимуна. Как он ответственно относился к этому — я не могу передать!

Причем он всегда сам делал зимун и именно сам выпивал вино, хотя это мог бы делать кто-то другой из троих участников трапезы. Он не давал это другим. Сам начинал: «Рабосай, неворех!»

Почему он так делал?

Написано в Гемаре: кто должен благословлять? Тот, у которого глаз хороший — аин това. И поскольку он знал, что у него хороший глаз, а также потому, что это очень большая мицва и все мудрецы Талмуда стремились выполнить ее сами, — он тоже стремился выполнить ее сам.

И как он пил вино? Я много раз говорил ему:

— Папа, вам же нельзя пить вино!

А он пил и проверял, выпил ли он большую часть стакана. Смотрел и говорил:

— Вот еще чуть-чуть.

Я не могу передать, как важно было для него — точно соблюсти закон, все правильно сделать по алахе. А я сам вырос в месте, где не было принято делать зимун на стакан вина, и только благодаря Раву я узнал, что это значит. Как раз недавно я учил трактат «Брахот»: без того, что я видел у Рава, все было бы для меня там непонятно и чуждо.

Мне вдруг стало ясно, что зимун — это новая браха, и что даже рабочие не освобождены от нее, потому что это благословение из Торы, хотя в молитве после еды они не обязаны говорить большую часть.

Рассказывает р. Авраам Прессман

ВОПРОС

Так как хедеров у нас в Ташкенте не было, мой папа, приходя с работы домой, учил со мной Хумаш — Пятикнижие. Я прошел с папой пару раз весь Хумаш с комментариями Раши и до сих пор помню, что он говорил на разные псуким.

Как-то мы учили в недельной главе Трума, что шесты, на которых несли арон кодеш, должны были всегда оставаться прикрепленными к нему. Потом, спустя много времени, в книге Бэмидбар мы учили другой пасук — когда надо собирать Мишкан — переносной Храм, написано: придут священники, и снимут занавесь, и поставят шесты. Я спросил:

— Ты же мне говорил, что нельзя вынимать шесты. Это один из 613 законов — не вынимать шесты! А здесь получается наоборот?

Это был хороший вопрос. У нас в Ташкенте был один пожилой украинский еврей, Йосеф. Он учился у большого хасида, старого ребе Махновкера. Йосеф к годовщине его смерти заканчивал весь Вавилонский Талмуд, он учил каждый день семь листов Гемары.

Папа сказал:

— Будет какая-нибудь трапеза, какой-то фарбренген, и ты спросишь у реб Йосефа, он проходит весь Талмуд за год, может быть, он это заметил…

И вот однажды папа сидел рядом с реб Йосефом, а рав Ицхак по своей привычке успевал и слушать кого-то, и одновременно отвечать на другие вопросы. Он услышал, как мой папа спросил реб Йосефа — тот покачал в ответ головой и не смог вспомнить. Так реб Ицхак перегнулся через стол и сказал, что в трактате «Йома» про работу в Храме в день Всепрощения, — там комментаторы Тосафот отвечают на этот вопрос так…

Когда я читал Тосафот, я нашел там эти слова (это было уже годы спустя). Вот такие у него были знания!

Когда реб Ицхак приходил к нам домой — он обучал меня. У моего папы не всегда было время, а реб Ицхак изъявил желание. Я благодарен Всевышнему за такую возможность. Но, честно сказать, он не смотрел в текст и не вникал в него, а, объясняя, лишь вспоминал…

Молодым ребятам было трудно у него учиться. Он всегда вспоминал, что он учил двадцать-тридцать лет назад. Его память была совершенно неповторимой. Если упоминалась какая-то другая сугия в Раши или в Тосафот, он тут же подходил к шкафу и вынимал второй или третий том Гемары, — и находил то, что ему нужно. Однажды папа пришел и увидел, что сидит его пятнадцатилетний неуч, а вокруг него на столе лежат пять трактатов Талмуда! Сидит, открыв рот, и слушает рава Зильбера…

Рассказывает р. Йеуда Аврех

СОН

Я не раз видел, как поздним вечером Рав засыпает в одежде с томом Талмуда в руках… Потом, около полуночи он просыпался и шел спать. Однажды я спросил:

— Может, вас разбудить, если так, одетый, заснете за учебой? Разденетесь — лучше спать будете?

— Ни в коем случае! Это самый дорогой сон для Б-га, когда человек засыпает за учебой!