Короткие рассказы о раве Ицхаке Зильбере. Глава 23

Рассказывает р. Йеуда Аврех

КАРМАНЫ

Один раз я был свидетелем случая, когда при раве Зильбере кого-то стали обвинять, что тот взял чужую вещь и не вернул. Тот человек начал очень нервничать, кричал, что «я не брал эту вещь, как ты можешь меня обвинять! Я только зашел к тебе домой, я ничего не брал! Я что, вор?»

Рав Зильбер промолчал. Ничего не сказал. Но потом, когда этот человек ушел, рав Зильбер рассказал мне историю, что однажды он был в гостях и при нем хозяин дома начал обвинять кого-то в том, что у него что-то украли:

— Я побоялся, что он подумает и на меня, и сразу начал выворачивать карманы: «Посмотрите, что я ничего не взял. Поищите. У меня ничего нет. Я ничего не брал. Проверьте».

И рав Зильбер добавил:

— Человек, который уверен в своей правоте, должен вести себя так, чтобы у других не могло возникнуть против него подозрений.

ПРОВЕРЯТЬ

Осенью 1996 года рав Зильбер был в подмосковной ешиве «Торат Хаим», и с ним была его дочь Хава. Рав Зильбер плохо себя чувствовал. Дочь хотела его развеселить, чтобы у него стало хорошо на душе, и предложила ему поехать в зоопарк.

Он сразу согласился, так как очень любил животных. Кажется, это было в воскресенье. С ними поехали и мы с женой.

Водитель не знал точно, как туда подъехать, и приехал, видимо, к какому-то боковому входу. Там были огромные, массивные ворота, которые были заперты.

Мы ходили так и сяк. Вдруг видим: из дверей выходят рабочие. Они вышли и повесили цепь. Мы их спросили:

— Где вход в зоопарк?

— Зоопарк сегодня не работает. Приезжайте в другой день.

Все расстроились, а больше всех его дочь Хава. Она очень хотела, чтобы Рав побывал в зоопарке. И, вообще, целый день потеряли. Мы предложили возвращаться обратно, но Рав сказал:

— Нет-нет. Давайте обойдем зоопарк кругом, по забору, и поищем, может быть, там есть другие ворота.

Мы начали его отговаривать:

— Вот же ворота. И вот касса. И рабочие, которые здесь работают, нам сказали, что зоопарк закрыт!

Он не соглашался:

— Нет-нет, мы пойдем.

Мы пошли вдоль забора и, действительно, нашли ворота, которые были открыты, и кассу, в которой сидела кассирша, и зоопарк работал, как в обычный день!

Через некоторое время он вернулся к этой истории:

— Что мы можем из этого выучить? — Из любой житейской ситуации он делал какие-то выводы. Это было его привычкой:

— Мы должны выучить закон о лашон а-ра. Нельзя принимать на веру то, что говорят, тем более, говорят про других людей. Иногда человек говорит очень уверенно про кого-то или про что-то. И приводит какие-то доказательства — а это неправда. Рабочие говорили, что зоопарк не работает, и они там работают, и они-то наверняка это знают, а на самом деле все было абсолютно не так.

Надо проверять все самому.

Рассказывает рав Авраам Куперман

ЗАПРЕЩЕНО

Если говорить об «охране своего языка от злословия» (шмират а-лашон), то вы не можете себе представить, сколько рассказов он убрал из книги воспоминаний! Он очень тревожился. Несмотря на то, что писал намеками: вдруг кто-то почувствует себя задетым и обидится?

Можно было бы сказать, что, исходя из интересов читателей, надо оставить, ведь можно было бы так много выучить из этих рассказов, — но рав Зильбер безжалостно удалял то, что может кого-то обидеть, он не делал мицвот за счет аверот.

Как-то один раз я подошел к нему в Йом-Кипур после молитвы минха и перед молитвой Неила и спросил:

— Когда тебе кто-то говорит плохое о другом человеке, то запрещено еврею верить в это. Разрешено слушать и принять к сведению и, может быть, опасаться, но верить — запрещено. Я работаю уже лет десять над собой, но так получается, что я невольно верю в то, что мне говорят. Что делать?

Он мне ответил:

— Я не понимаю — написано же в Торе: запрещено!

Первый раз я ясно понял, что праведник не понимает того что ты говоришь, ведь для него все это просто и ясно.

Рабби Нахман из Бреслава написал в своей книге (хотя я не бреславский хасид, но стараюсь у всех подсмотреть понемножку):

«Если ты хочешь добиться чего-то в преодолении себя, в улучшении себя, — не спрашивай праведника, а спрашивай того, кто раскаялся. Потому что праведник не грешил, он не знает, о чем идет речь. А тот, кто грешил и преодолел себя, — он-то знает, как себя победить».

Рассказывает рав Йеуда Гордон

ЭТОТ!

Рав Энах Коэн, глава хинух ацмаи в Америке, рассказал мне эту историю про рава Зильбера. Какой-то известный еврейский филантроп — то ли в Бостоне, то ли в Вашингтоне — давал ежегодно большие деньги на сеть независимых еврейских учебных заведений — 300-400 тысяч долларов в год, но дела у него пошли хуже, и вот услышали, что он решил «донейшн» снизить. А это большие деньги!

Поехали к нему рав Шнеур Котляр, глава ешивы в Лейквуде, рав Эйнах Коэн и другие важные раввины Америки, и взяли с собой рава Ицхака. Это было через несколько месяцев после того, как Зильберов выпустили из СССР, и рав Ицхак был одет так же, как приехал оттуда: в пиджачке каком-то коротком, в шляпе такой советской, в ботинках, не знаю, где он их нашел…

Приехали в Бостон к этому богачу. Сидели там у него в богатом доме полчаса или час: птицы летают, золотые рыбки в аквариуме, слуги шныряют… А миллиардер жалуется, что не может давать так много, как раньше. Только половину. Только тысяч сто, сто пятьдесят, максимум — двести.

— В этом году плохо дела пошли. Могу дать только половину.

Ему показывают и фотографии, и фильмы, и счета, а он:

— Нету, нету у меня…

Угощение, пирожные. Величайшие раввины Америки приехали! Весь разговор шел на идиш. Длилось это уже около часа.

Вдруг рав Ицхак обратился к нему и сказал, что хочет задать несколько вопросов.

— Пожалуйста!

Его представили. Сказали, что это рав Зильбер — он только что приехал из России, сидел там в лагере у Сталина. Задает первый вопрос:

— Пять лет назад вы дали какую сумму — 400 тысяч долларов?

— Да.

— А четыре года назад вы дали такую же сумму?

— Да, дал то же самое.

— И три года назад вы дали такую сумму? И два года назад, и год назад?

Так рав Ицхак говорит:

— Что вы хотите от человека? Он хочет дать, он каждый год дает, у него уже хазока, но у него нет. Если у него сейчас нет, так что вы от него хотите? Что он, не хочет? У него нет. Нет у него!

Миллиардер покраснел, как индюк. Кто это говорит ему, что у него нету? Этот?! Открыл чековую книжку и выписал чек — не помню — миллион или полтора!

Это мудрость рава Ицхака! Какой ум! Он точно знал, как подойти к каждому человеку. Даже, если было вокруг него сто человек — к каждому он подходил по-своему, особо.

Рассказывает р. Александр Хаят

МУДРЕЦ

Окончив «Махон Лев» и получив диплом программиста, я оказался перед выбором. С одной стороны — перспектива стать офицером израильской армии, получив назначение по специальности, с другой — возможность пойти в ешиву…

Желание быть евреем пересилило честолюбивые мечты, и я направился в ешиву «А-Ран»…

Почувствовав вкус учёбы и радуясь правильному выбору, я узнал, что не имею права на отсрочку от службы в армии, и, как любой еврей, попавший в тяжёлую ситуацию, пошёл к раву с вопросом «Что делать?» Ситуация оказалась настолько запутанной и тяжёлой, что рав Игаль Полищук решил направить меня к раву Ицхаку Зильберу, которого я тогда уже немного знал.

Придя к нему, я застал рава Ицхака, как всегда, в окружении людей. Некоторые из них пришли, как и я, получить ответ на тяжёлый вопрос, а некоторые — только ради того, чтобы услышать слова Торы и впитать немного той удивительной энергии, которую он излучал. Рав Ицхак энергично жестикулировал руками, и его светлое лицо часто оказывалось повёрнутым ко мне, невольно приковывая взгляд.

Подходя к очередному посетителю, он брал его за руку, увлекал в сторону, по дороге внимательно выслушивая проблему, затем задавал несколько уточняющих вопросов и отвечал, поводя плечом и положив одну руку в карман пиджака. Ободряюще похлопав собеседника по плечу, он уже мчался к другому, готовый принять на себя груз проблем очередного еврея. Эту картину я видел впоследствии много раз. Вдруг рав Ицхак посмотрел на меня, ожидая, когда я начну говорить…

На то время я уже был окончательно замучен поездками на призывную базу «Бакум». Во время каждой встречи я пытался объяснить новому чиновнику, что пользы от меня в ешиве для защиты еврейского народа будет гораздо больше, чем если я стану таким же военным чиновником, как и они, но те разводили руками, и я слышал безразличное «не положено». Менее терпеливые грозились тут же отправить меня к кцин-миюн (офицер, распределяющий по местам службы), который зашлёт меня в такую тмутаракань, что не то что ешивы, а и родного дома я долго не увижу!

Всё это на одном дыхании я выпалил раву Зильберу. Рав Ицхак, совершенно не смутившись, повернулся к столу, взял чистый лист бумаги и написал от моего имени письмо. Вот его перевод:

«Уважаемому офицеру по распределению, да пошлёт Вам Б-г лучших дней жизни!

Я изучаю в ешиве “А-Ран” трактат “Ктубот” и начал раздел “а-Мадир”, и я очень заинтересован и хочу закончить его. Просьба дать мне время около трёх-четырёх месяцев закончить раздел». (Дальше моё имя и подпись).

Я стоял потрясённый и не мог поверить своим глазам — как?! Ведь я же только что всё объяснил! И это я должен показать офицеру по распределению? Я ещё не знал и не понимал, какой мудрец рав Зильбер! Мне только представилось лицо остолбеневшего офицера, держащего в руках это письмо…

Можно было бы писать ещё долго о том, что произошло дальше. Но могу лишь сказать, что армии формально избежать мне не удалось, и я «прослужил» там два с половиной года, но, будучи солдатом, учился практически непрерывно в ешиве!

Вот вам и письмо!

Рассказывает р. Шимшон Валах

МАРГЕЛАНЕР

Рав Зильбер был очень, очень близок с равом Ицхаком Винером. О нем рав Зильбер пишет в своей книге. Рав Винер был хахамом Маргелана. На идише принято называть евреев по месту: «Маргеланер».

Рав Винер рассказывал мне, что во время Гражданской войны он был раввином какого-то местечка на Украине. Почти каждую неделю приходила новая банда. Евреям тогда плохо пришлось — их либо убивали, либо требовали выкуп. Каждая новая банда требовала выкуп. Так рав Винер как раввин обходил всех, собирал деньги.

И вот наступил момент, когда ничего уже не осталось, ни копейки, а тут новая банда пришла, и сказали, что если к вечеру не принесут такую-то сумму — всех евреев перережут, в живых не оставят ни младенца, ни старика.

Было несколько самых уважаемых евреев, которые обходили дома, собирали деньги, но смогли наскрести лишь малую часть того, что требовалось.

И вот дело дошло до того, что надо отнести эти деньги. Что делать? Неизвестно, что будет. Никто не хотел идти. Идти — значило идти на самоубийство.

Так рав Ицхак Винер сказал:

— Я отнесу. Я не боюсь. Убьёт — так убьёт!

Месирут нефеш! Он был такой крепкий, спокойный, тихий. Будь, что будет… Если надо, я отдам себя, — может, это поможет другим! Душа такая…

Точно я не помню, но примерно так было:

Он пошел туда и прошел через всю охрану, сказал, что принес для их главного деньги. Он не боялся. Он все время подчеркивал: «Я не боялся. Будет, что будет».

Он сказал:

— Вы знаете, какое у нас положение — вы совершенно не первые, и я тебе отдаю все, что осталось. У людей не осталось ни копейки, жить не на что, все что смог содрать — содрал. И прошу, чтобы ты посчитался с этим и пожалел нас.

Главарь посмотрел на рава Винера — человека, который был готов принести себя в жертву — и сказал:

— В другом случае я бы никого не оставил в живых. Я бы не посчитался ни с чем. Но ты пришел, и твои слова меня тронули…

Человечность такая…

Еще до войны рав Винер поехал к Ребе из Островцев, тот еле жил — все время постился, каждый день, кроме субботы… Он чувствовал, что идет страшное время, приближается Катастрофа.

Когда к этому Ребе приходили, он говорил так:

— Если бы вы видели, знали, сколько рек крови сейчас прольется, вы бы тоже постились…

Рав Ицхак Маргеланер был большой знаток Торы. Около двадцати лет он просидел в тюрьмах, а потом жил в ссылке где-то в Узбекистане, недалеко от Ташкента. Знание Торы там у людей было небольшое, а у него была смиха от двух великих людей предыдущего поколения.

Там, в ссылке, рав Винер был хахамом — раввином. И понятно, ему приносили маасер — десятину, но он ничего себе не брал, ни копейки. Хотя у него самого ничего не было, и он всю неделю недоедал, экономил, чтобы на субботу у него осталось два небольших куска хлеба… Голодал, но ничего не брал себе из денег цдаки, передавал их в Ташкент, где был большой центр Торы.

Потом уже он получил неплохую работу в аптечном управлении, и тогда тоже почти всю свою зарплату отдавал…

Однажды в Ташкенте возникла опасность. Делали брит-милу, и вдруг — проверка, облава, не помню точно. И для рава Зильбера это тоже было опасно, ведь он тоже сидел…

Так он рассказывал:

— Я смотрю на рава Винера: а он — как будто ничего не случилось. Идет веселый, поет. Такая у него была душа — все время был в радости, бэ-симха. Он верил, что все пройдет. Ничего не боялся.

Они друг друга очень уважали и любили… Они оба были большими людьми в Торе. Рав Зильбер именно его просил учить Гемаре своего сына рава Бенциона. Когда рав Ицхак Маргеланер освободился из лагеря, он был совсем один. Думали, что у него и семьи не было. А потом стало известно, что у него была жена — ее немцы убили…

Он считал, что «меламед бен шель хаверо кеилу ялдо», — тот, кто учит Торе сына своего ближнего, — как будто его родил. И рава Бенциона считал своим сыном.

Рассказывает р. Александр Айзенштат

СТАНДАРТ

У нас было ощущение, что рав Зильбер видит весь этот мир, все наше поколение в несколько жалком свете…

Его папа и люди, с которыми он вырос, кем был воспитан в плане идишкайт, — его папа прежде всего, — так вот, эти люди находились на высочайшем уровне самоотверженности.

А наш современник — как бы ненастоящий, он ему не верит до конца, на сто процентов. То есть рав Зильбер относился к нему с определенной долей недоверия. Наше поколение по сравнению с ними — жалкое. Конечно, он ко всем относился уважительно, но он не мог не видеть, кто перед ним…

В Казани Советская власть все изменила, практически невозможно было остаться соблюдающим евреем… Он несколько раз рассказывал мне про одного человека, что «вот до революции они были соблюдающие люди, а потом все изменилось, разрушилось, — и этот человек такой подлец, стал есть трефное только потому, что изменилась общая ситуация».

Все действия рава Ицхака — и молитва, и учеба, — были такого уровня, что это делается любой ценой, с максимальными усилиями. Для него многие вещи были неважны… Он как бы закрывал на это глаза.

Когда он сталкивался с религиозными людьми, раввинами, даже очень уважаемыми, он судил более строго. Например, он сказал, что уважаемый и очень известный раввин Моше Соловейчик — настоящий бен Тора. То есть, по понятиям его папы, рав Моше Соловейчик настоящий бен Тора. Не то, что называем мы: бен Тора — это просто хороший парень, хорошо учится.

Его внутренний стандарт был очень высоким. Как было дома, как было у его папы. Так прослеживалась преемственность…

Были вещи, в которых он был экстремистом. Например, мы были вместе в Москве в одном религиозном месте, где были некошерные книги. Рав Ицхак эти книги сложил в пакеты, а потом на обратной дороге мы сбросили их с моста в реку…

Рассказывает р. Авраам Коэн

НАСТОЯЩИЙ

Я долго приставал к раву Зильберу:

— Кто такой «талмид-хахам»? Является ли им каждый еврей, который знает большую часть Талмуда? Сколько их в Иерусалиме: десять, сто, тысяча? Кто по вашим меркам талмид-хахам?

Он сказал, что покажет…

Как-то, спустя несколько месяцев, мы оказались с ним на одном вечере «шева брахот» в честь молодожёнов. Он сидел у той части стола, где сидели раввины, а я — в другом конце комнаты. Неожиданно он позвал меня жестом.

Я подошёл, и он незаметно показал на своего соседа:

— Видишь его? Это реб Велвл Розенгартен. Он талмид-хахам. Настоящий. Он бы мог быть раввином города или руководителем ешивы, мог быть важным человеком, а он всю свою жизнь отдал спасению и укреплению Торы. Он на все свои деньги помог покупке документов для студентов ешивы «Мир», чтобы они спаслись. Да и в последние годы он собирает деньги на ешиву «Торат Хаим», и благодаря ему многие люди учат Тору. Он пожертвовал всю свою жизнь Торе. Он — талмид-хахам.

Рассказывает р. Даниэль Левенштейн

ТОРА И СОВЕСТЬ

Возвращаюсь домой на обед, захожу в подъезд и вижу: лежит стодолларовая смятая бумажка. Поднимаюсь выше — прямо около моей двери лежат еще сто долларов! Конечно, я взял. Как раз у меня был минус на счету в банке примерно на такую сумму. Я даже подумал — Сверху послали!

На всякий случай зашел к соседке спросить, может быть она потеряла, потому что только моя и ее дверь выходят на лестничную площадку, и я видел, что она поднималась передо мной. Она ответила, что недавно пришла, у нее были какие-то деньги, может быть, это она потеряла, а может быть, и нет. Возможно, когда она доставала из сумочки ключ, а может быть и нет, — она не может точно сказать.

Если на найденных деньгах нет симана — знака, отличительной особенности, показывающей, кому они принадлежат, и ты не знаешь, кто их потерял, то можно их взять. Я пришел в синагогу и на всякий случай спросил одного знающего человека, что мне делать — можно взять деньги себе или нет?

Тот сказал — можно.

Я обрадовался: мне же как раз не хватало этой суммы! Но мой хавруса сказал:

— Пойди посоветуйся с равом Зильбером, что-то здесь не так…

И я пошел к раву Зильберу. Он меня выслушал и был очень недоволен. Он даже повысил голос:

— Что ты делаешь! Говоришь, что разрешено по закону? Одно дело закон, алаха, другое дело — совесть! Тора нам иногда разрешает поступить так, как нам хочется, но жить надо по совести! Тора нам иногда разрешает брать деньги, о которых мы не знаем, кто их потерял, но поступать надо по совести!

— Но мне разрешили взять!

— Знаешь, кто раввин? Кто знает все пять частей «Шулхан Аруха». Все пять — не четыре! Не просто умеет читать, а знает, что между строк написано тоже…

Помолчал и добавил:

— Что тебе говорит здравый смысл? Просто так, ниоткуда, не взялись же доллары! Кто их потерял? Как деньги оказались на твоей лестничной площадке — ты же видел перед собой соседку! Пойди еще раз к ней и спроси у нее: наверное, это она потеряла. Надо расспросить соседку хорошенько.

Я еще раз к ней пошел, и что выяснилось? Оказывается, она была в гостях у родителей, и они незаметно положили ей в сумочку деньги, — так она даже не знала точно — что и сколько. Видимо, когда она доставала ключи из сумочки, деньги и выпали.