Короткие рассказы о раве Ицхаке Зильбере. Глава 16

Рассказывает Арье Войтоловский

МИДАТ ХАСИДУТ

Дом, в котором жил рав Зильбер, был старым, и когда все соседи морили насекомых, то те перебегали к раву Ицхаку в квартиру. Был период, когда на кухне у рава Ицхака бывали тараканы. Ночью они были заняты, и когда я возвращался после двенадцати и заходил на кухню попить — там пробегали одурманенные насекомые…

Рав Ицхак всегда говорил, что они ему не мешают и что он их очень даже любит.

(Рав Ицхак очень любил животных, приносил домой бездомных котят, любил ездить в зоопарк и т.д.. Он видел особую красоту в них, как в творениях Б-га.

Но любить тараканов!?

Я убежден, что они ему, также же как и любому нормальному человеку, были отвратительны, но, видимо, он считал, что для своего удобства нельзя причинять зло даже насекомым. Он говорил, что их любит, как и все другие создания Творца.)

Один раз я пришел поздно вечером и подумал, что с этим надо как-то бороться. У нас дома папа очень следит за чистотой, проверяет, чтобы дома не было насекомых, все время брызгает…

Так я решил бороться с ними, потопал ногами, раздавил несколько, как-то подвинул их ботинком в угол, но не убрал…

(Не помню точно, по какой причине, почему я их не убрал? Я их оставил, мало ли что может быть. Как их раздавил, так их и оставил.)

Утром, когда я встал — точно не помню, перед молитвой или после, — Рав страшно возмутился:

— Как, вообще, вы посмели! Нет, кто это посмел? — он меня не винил, потому что он не знал точно, что это я, так он спросил, кто это был, и было понятно, что для него было совсем непросто, что убили его тараканов.

И похожий майс был…

На кухне около мойки лежал половник. На половник залезли муравьи. Я спросил Рава:

— А если мне помыть?..

Он ответил:

— Нельзя мыть половник, пока они на нем, нельзя! Невозможно трогать муравьев…

Я долго не понимал, почему он говорил о тараканах, что их любит, почему не убивал насекомых? Ведь по еврейскому закону можно убивать насекомых, тем более, когда есть опасность, что они попадут в еду, и уж тем более можно их стряхнуть, поморить…

Потом я услышал от рава Полищука, что это написано в каббалистической книге «Зоар»: никому не причинять зла, не трогать даже насекомых.

Но, конечно, это не алаха, это мидат хасидут.

Рассказывает Цви Патлас

В ГЕУЛУ

Я видел этот рассказ в небольшой газете, которую издавала Кармела Райз. История примерно такая:

Однажды зимой рав Ицхак поднимался в Геулу.

Шёл сильный дождь, было грязно. Он поднимался, кажется, по улице Йехезкель — наверх, в Геулу. А навстречу ему быстро спускался молодой такой, крепкий тип. То ли он не увидел рава Ицхака, то ли хотел, чтобы Рав ему уступил дорогу. Короче, он его сильно толкнул плечом и, не оглядываясь, побежал дальше, вниз. Наверное, торопился, чтобы сильно не намокнуть.

А Рав упал…

Поднялся из лужи — грязный, мокрый.

Поднял голову к Небу и прокричал:

— Я сам упал! Он не виноват! Он ни в чем не виноват!

Рассказывает Ицхак Гольденберг

СИЯНИЕ

Он излучал сияние.

В чем это выражалось?

Начиная с 1979 года, когда мы приехали в Йерушалаим после кибуца, я посещал все его уроки. Он только начинал тогда широко преподавать. Скитались с места на место, где приютили, там он и давал уроки.

Его методику проведения урока я, как старый учитель, выучил сразу. Она для меня была абсолютно неподходящей, я был категорически против этой методики.

Он не действовал на слушателей тем, чем действую я, например, — логикой. Он на них влиял, то есть это очень трудно объяснить, но…

Его вид, его глаза, его поведение, его сияние, всё это… Сияние проникало в человека, если, конечно, он мог воспринять.

И человек становился другим.

Есть немало людей, которых я прекрасно знаю, людей, которые до встречи с равом Ицхаком были одними, а после встречи с ним стали совершенно другими.

Рассказывает Яков Цацкис

ЗАКОН ФИЗИКИ

Он умел убеждать и доказывать. И не всегда ласково. Есть один врач-анестезиолог в больнице «Бикур Холим» — атеист, но не воинствующий. Человек очень грамотный, об иудаизме он читал и знает. И он мне как-то рассказывает:

— У рава Зильбера есть какая-то необычайная сила внушения. Допустим, он со мной разговаривает, и я ему говорю, что «вот негодяй такой-то, я этому самому негодяю…» А он меня берет и трясет так, что даже голова дергается:

— Как ты можешь так говорить!

И такая физическая сила у этого человека, физически, казалось бы, тщедушного. Он мог взять за ворот пиджака и так затрясти — и не всегда ласково. Так он доказывал ему. Допустим, разговаривали об истории еврейского народа и врач объяснял, интерпретировал по-другому, а реб Ицхак брал его и тряс.

Он умел убеждать… Но он не был сторонником, что называется, «головой об стенку». К нему часто приходили ребята, которые начинали возвращаться к истокам, и спрашивали:

— Что нам делать? Как быть? Вот я прихожу домой, а у нас дома молочное и мясное вместе, кашрут не соблюдается…

У меня был один парень из России, который говорил: «Я всю жизнь считал, что бутерброд с колбасой и маслом — это чисто еврейская еда. Почему? Потому что у нас в школе только еврейские дети кушали хлеб с маслом и с колбасой».

Так его спрашивают:

— Что делать?

Реб Ицхак отвечал:

— Ты не должен грубо себя вести с родителями, не надо с ними прерывать отношения. Старайся говорить мягко. Выкручивайся. Скажи, например, что у тебя живот болит, поэтому ты не можешь мяса есть! Что у тебя аллергия. Старайся так: они мясное некошерное покупают, ты не можешь есть мясное, значит, ты должен есть молочное и овощи и фрукты постоянно. Скажи, что тебе врач сказал, что можно овощи, и фрукты, и молочное… И ты увидишь, что родители сами постепенно… не надо давить…

А я знаю, был один такой, советовал: «Пойди домой, выбрось все тарелки, всю посуду новую купи».

Помню, мы были у одного учителя математики в Гиват Царфатит, и сын у него… хазар бе-тшува, и он нам жаловался, что вот «вы только портите детей и я теперь у себя дома не могу курить в субботу!»

— Слушай, не надо действовать грубо. Всегда на грубую силу есть другая сила, это — закон физики, — говорил реб Ицхак.

Есть семьи, где действительно ничего не знали и где поступали по его слову и рекомендации, мягко себя вели, и так постепенно переворот сделали, — родители завели кошерную кухню потому, что хотели, чтобы их чадо, сын или дочка, приходили и кушали.

— Не надо, не надо, не проявляйте к родителям грубость! Потому что уважение к родителям — это одна из главнейших заповедей, — так говорил рав Ицхак. — Надо во всем слушаться родителей, но если родители идут против Торы — то Тора важнее…

Если, допустим, он знал, что к другим надо относиться снисходительно, как-то иначе, то к себе его требования были жесткими. Во время войны, когда кусочек мяса был на вес золота, как-то раз случилось, что его мать забыла сделать мясо кошерным, причем они жили в комнате, где зимой не нужен был холодильник… Мясо замерзло на подоконнике, и не сделали кошер, и прошло три дня, и его отец рав Бенцион велел его выбросить, потому что не откошеровали. Хотя мясо было от кошерной коровы и зарезана она была по всем правилам. При таком голоде… значит, они к себе относились очень строго. Другой, может быть, сделал бы послабление — можно было поджарить, я знаю, или обменять…

Его отец, зихроно ливраха, на Песах разрешил многие послабления ашкеназским евреям. Он разрешил есть горох — ашкеназы его обычно в Песах не едят. Но поскольку был голод, так он разрешил. Сами они, я уверен, не ели.

Он разрешил послабления и с посудой, потому что посуды не было. Но к себе… Они голодали, как и все остальные, а может быть, даже больше.

Рассказывает Рика Гдалевич

ЧУДЕСА

Приехала к нам новая группа, студенческая. Взрослые девушки. Мы делаем вечер у рава Кальмана, — там шикарная квартира, фортепиано, серебро в шкафу, всё такое… Пригласили для этого вечера скрипача Бен Ханана. Всё очень трогательно.

И вдруг в эту шикарную комнату входит рав Зильбер в совершенно страшном драном пальто, с заплатками! В этом пальто он обычно никогда не ходил.

И садится напротив девушек.

Оправдывается, что Хава забрала у него всю одежду, чтобы он не смог выйти из дому, так как врач запретил ему выходить, и он поэтому нашел это пальто в каком-то чулане, и вот, пришел, и поэтому — вы не очень обращайте внимание.

Девочки — снобки. Абсолютно все нерелигиозные. Они вообще не знали, что такое Раввин…

А он начал им что-то рассказывать, не помню даже, что…

Они вышли совершенно обалдевшие. Это было через несколько дней после их приезда. Они только-только приехали.

Все, кто сидели тогда в комнате, — все стали баалот тшува!

Вы скажете: чудеса!

Рассказывает Ципора Айзенштадт

СИРЕНА

Вспоминаю время, когда была война в Персидском заливе.

Наверху, в квартире над нами, был ульпан — там проводились занятия. Ульпан для новых репатриантов — иврит, а также занятия по Торе, по Геморе… И, в том числе, рав Ицхак приходил. Помогали людям возвращаться к истокам.

И вот, во время одного из таких занятий вдруг завыла сирена! Идет ракетный обстрел, страшно вопит сирена. Ожидается газовая атака! И надо спускаться в бомбоубежище, или в каждой квартире есть специальная герметичная комната, где надо закрыться.

Все всполошились:

— Рав Ицхак! Рав Ицхак!

— Что?

— Газовая атака!

— А, это? — говорит, — вот сейчас мы дверь поплотнее закроем, возьмем тряпочку, намочим ее водой, положим. Никакой газ сюда не пройдет, не волнуйтесь. Окна мы с вами все закроем! И будем продолжать занятие.

И все как-то успокоились.

Причем это сделано было так: он взял тряпочку, намочил ее водой, положил ее под дверь. Опустил шторы.

— Все в порядке.

Нам кричат:

— Газовая атака!

— Не волнуйтесь. Мы с вами полностью защищены…

Он умел внушать спокойствие.

Рассказывает Рика Гдалевич

БЛАГОДАТЬ

Мы в России не сделали обрезание нашему ребенку, маленькому, потому что у него были проблемы с аллергией.

Нам сказали:

— Поезжайте в Израиль и сделаете там. Здесь нет таких-то лекарств.

Мы приехали в феврале 1991. Мальчику был годик.

Как приехали в Рамот, сразу нашли моэля. Моэль велел нам назначить дату обрезания, собрать стол, позвать гостей и всё такое…

И вот в этот день пришел моэль, начал смотреть ребеночка, курица запекалась, — запах такой, что соседи уже начали собираться, суетились, даже разлили бутылку йода на стол…

Вдруг моэль говорит, что он не будет делать брит, и возраст у ребенка не тот, и поищите большего специалиста!

Повисло страшное напряжение.

Муж убежал искать другого моэля. Все расходятся. И стол остается накрытым, и никого уже нет. И папа ходит из угла в угол, в очень тяжелом состоянии, переживает — непонятно, что делается и что будет с его маленьким внуком. Такое тяжелое ощущение.

Курица остывает. Слова сказать мы никому не могли — иврита не знали, только-только приехали. Соседка из другого дома увидела, что новенькие въезжают, и принесла нам торт очень красивый — в честь нашего прибытия сюда. (И мы теперь стараемся встречать наших новеньких соседей тортом).

Даже спросить совета было не у кого… Единственный деятельный мужчина — Лева, мой муж, — уехал. И мы сидим дома и не знаем, что делать…

Вдруг открывается дверь (кажется, без стука), и входит, точнее, вбегает старичок. На пороге, с тогдашней моей точки зрения, старичок, такой, — я знаю? — обыкновенный… И он пробегает по комнате и подбегает к моему папе, жмет ему руку и спрашивает:

— Вы тфилин уже одевали сегодня?

И папа, который был не из робкого десятка и мог сказать кому угодно и что угодно, вдруг, совершенно онемев, сразу протянул свою руку раву Ицхаку и подставил голову. И рав Ицхак наматывает ему тфилин.

Я сразу почувствовала, что все будет хорошо. В тот момент, когда он показался на пороге, стало хорошо.

И моэля еще не было, и ничего не было решено. Может быть, действительно, что-то не то с ребенком, есть какая-то проблема? Родителям всегда очень тревожно… Но в тот момент, когда он показался на пороге, — стало хорошо.

Потом, когда я начала учиться, я узнала слово «Шхина» — Присутствие Всевышнего. Это было что-то такое. Ощущение тепла, правильности, что всё будет хорошо.

Дальше я ничего не помню… представляете, что такое память? Я помню всё избирательно — не помню ничего, что было дальше. Кто был моэль, кто пришел в гости…

Но следующее, что вспоминается, — что все сидят за столом, а рав Зильбер говорит речь. Я помню своё ощущение. Это было такое сильное ощущение благодати, которая окружала нас, — ощущение Б-жественного присутствия.

Все хорошо, все на своих местах, все правильно.

Рассказывает Йеуда Мендельсон

ЛЕГЧЕ

Он всегда старался сказать добрые слова, сказать что-то хорошее, подбодрить…

Это было за несколько дней до кончины его жены. Я пришел к нему перед свадьбой моего сына — было большое напряжение, это касалось больших сумм, я очень переживал и хотел спросить, а он сразу начал рассказывать, как он женил старшую дочь, и других дочек, и как они с женой пять лет не делали дома шаббаты — она все время работала, у них не было ни гроша…

Он как будто ответил на мой вопрос, и мои собственные проблемы ушли на второй план, стало легче… Но как он узнал?

Рассказывает Ривка Фельдман

РУАХ А-КОДЭШ

Он видел человека насквозь — бааль руах а-кодэш.

Только потом, когда Рав Зильбер мне сказал, я поняла, как мне это мешало. Я сама никогда на этом не концентрировалась… Почему-то на свадьбах мне всегда было грустно, и я даже плакала. Но никогда об этом не задумывалась. Ма еш? Чего плакать-то? Ну, наверное, типус рагиш.

Однажды была свадьба женщины, которую я готовила к замужеству. Как обычно, мы делали свадьбу в «русском садике» в Рамоте, и он прекрасно знал и её и прекрасно знал меня. Она опаздывала, и вдруг он спросил меня:

— Ты невеста?

— Рав Зильбер, вы что, меня не узнаёте? Она сейчас подойдёт.

И через пять минут:

— Ты невеста? Ты невеста?

Так повторялось несколько раз.

Он никогда не договаривал, говорил полунамёками. И если он хотел что-то сказать, то он не делал это «в лоб», и требовалось потом достраивать, додумывать то, что он имел в виду:

— Хватит, Ривка, хватит уже об этом думать!

Я никогда и не думала об этом. Что мне грустно на свадьбах потому, что у меня самой не было белого платья, и свадьба была невесёлая…

Мои родители были категорически против, и со мной перестала разговаривать вся моя большая мишпуха. Мой муж был соблюдающий еврей, а я была совсем молодой… За нами следил КГБ. Надо было всё предусмотреть: что делаем, если кто-то постучит, как все расходятся и т.д. Все полуподпольно, на квартире. Женщин вообще не было. Было грустно и очень одиноко…

Потом я приехала в Израиль, начали рождаться дети, и я никогда об этом не задумывалась, что на свадьбах мне всегда грустно… И с равом Ицхаком, конечно, я тоже об этом никогда не говорила.

И там, в «русском садике», он вдруг мне говорит:

— Ну, хватит, Ривка, хватит…

Я даже не поняла.

В следующий раз, когда я была у него, я спросила, что он имел в виду. Рав Зильбер ответил:

— Ну, не было, так не было.

Или, не помню точно, может быть:

— Барух а-Шем, что было, то было.

Не помню точно даже слова, это не прозвучало прямо, он посмотрел как-то так… Скорей, даже, по интонации я поняла: нельзя всё время в себе копаться, всё есть, как есть.

У меня наступило колоссальное облегчение, меня отпустило…

Рассказывает Давид Мацкин

РАДУЙСЯ!

В бизнесе не всегда бывает гладко. Бывает иногда хорошо, иногда бывает плохо. Неизвестно, чего больше.

Один раз был момент, когда было очень плохо. Я пришел к раву Ицхаку, говорю:

— Так, и так, и так… Что мне делать?

Он сделал паузу, посмотрел на меня и спрашивает:

— Жена здорова? Дети здоровы?

Я не понял, я ему рассказываю нормальные вещи, спрашиваю нормального совета, а он:

— Дети здоровы?

Еще раз рассказываю. Он опять сделал паузу и говорит:

— Жена здорова? Дети здоровы? Прыгай до потолка! Радуйся! Прыгай до потолка!