Марьина Роща

Поступив в МИИТ, я обнаружил, что под боком у него есть синагога. Это потом я понял, что наоборот… В ней я нашёл замечательных стариков, ставших впоследствии моими учителями: реб Аврома Генина, реб Ехиеля, реб Меира, реб Саню. Реб Авром был особенно близок с молодёжью, начавшей появляться в марьинорощинском шуле[1] с середины семидесятых годов. Это был инвалид, потерявший ногу на войне, ходивший в синагогу по субботам на костылях по часу в один конец — я дважды прошёл с ним этот путь его темпом… Он, потомственный кузнец, на правах инвалида войны держал на рынке будку «Металлоремонт» и помогал синагоге материально.

Под каждым сиденьем в шуле был ящик. Обычно в нём лежали талес, тфилин (филактерии), сидур (молитвенник). У реб Аврома в ящике была дюжина бутылок водки. После молитвы, складывая и убирая талес, он доставал две бутылки и брал их с собой на второй этаж на субботний стол. Он пел нам старые еврейские песни — на идише, на белорусском и на русском (песни кантонистов, николаевских солдат). От него я услышал местечковые шутки — грубоватые и бесконечно добрые. Ради смеха мы просили реб Аврома сложить вместе кулаки — каждый из его кулаков был с мои два. Он не только смешил нас и был душой компании и мостиком между нами и другими стариками, но и воспитывал нас, останавливал, когда мы переходили за рамки синагогального приличия, решал наши споры.

Молодёжь, а её в «Марьинке» была чуть не половина (к началу восьмидесятых), чувствовала себя здесь как дома. Тут были Гена Хлопотин, делавший вечерний кидуш, Ури Камышов, руководивший кидушем дневным, Довчик, Зеев, Мойше, Гена «Массажист», много новичков и «ветеранов» (таковыми считались соблюдавшие больше года).

В шуле по субботам было два миньяна[2] — хасидов Махновского Ребе, который к тому времени уже уехал из Союза, и хабадско-литвацко-бессарабский (ведь покойный раввин синагоги Олевский[3] был литваком). Синагогу махновских хасидов в Черкизове сломали и их миньян переехал в марьинорощинский шул. Махновские молились пораньше, в малом зале и без пения, даже «Кель Одойн[4]» они читали без нигуна. А большой миньян молился позже, долго и с хазонусом. С ним молились и молодые. Хазаном был реб Меир из Бердичева, а чтецом Торы был реб Ехиель Элькинфрид.

Постепенно, преодолевая недоверие стариков и несмотря на опасность со стороны властей, молодёжь стала играть всё большую роль в жизни Шула. Чтецом Торы, выучившись, стал Лёва Фридлендер. Ури приобретал авторитет в общине. Меня стали ставить иногда хазаном (ведущим молитву) в Шабос.

Кидуш[5] в Марьиной Роще, как вечерний, так и дневной, стал частью моей жизни. За столом собирались, в основном, молодые ребята восемнадцати — двадцати пяти лет, причём преобладали начинающие соблюдать и просто интересующиеся. К столу садились и некоторые старики, пользовавшиеся большим уважением у нас, те, которые не боялись дружбы с молодёжью. Ури Камышов или Гена Хлопотин, иногда кто-то ещё, делали кидуш, броху на хлеб, говорили слова Торы. Мы пели традиционные змирос (субботние песнопения), хасидские нигуним и песни Карлебаха. Всё выучивалось и запоминалось легко и весело. Мне с моей КСП-шной закалкой это было особенно близко.

Как-то во время вечернего застолья я вышел в соседнюю комнату и нашёл в шкафу раввинскую капоту. Надев её, я вернулся к столу. Это — покойного раввина Олевского, сказали мне ребята. Я тут же снял капоту и вернул её в шкаф, но был очень горд, что примерил на себя одежду мудреца Торы.

Однажды я сказал, что хотел бы иметь молитвенник с русским переводом. Тебе какого нусаха[6]? — спросил Довчик Конторер. Я ничего не слышал о нусахах. А какие бывают? — Ашкеназ, Сфарад, нусах Ари, — ответил Довчик. Но я же знал из энциклопедии, что мы — ашкеназские евреи. Значит — «Ашкеназ». Так я стал «миснагедом[7]»…

\

[1] Синагога.

[2] Молитвенное собрание минимум из десяти евреев.

[3] Рав Носон-Нота Олевский, благословенной памяти — раввин Иркутска, затем Марьиной Рощи, автор трудов по законам микв и других книг.

[4] Часть субботней молитвы, пиут.

[5] Освящение Субботы над бокалом вина с последующей трапезой.

[6] Версия молитвенника. Различия в тексте незначительные. Ашкеназ — нусах нехасидов, Сфарад — нусах хасидов нехабадников, Нусах Ари — любавических хасидов.

[7] Противник хасидизма.