Уровень человека 41. Пути жизни. Глава 2

Глава вторая

Не потому что Эсав был пустым, неверующим человеком продал он свое первородство. Ведь наши благословенной памяти мудрецы говорят, что прежде он спросил, в чем суть служения первенцев. Значит, он все-таки верил во Всевышнего, и если бы первородство не обязывало его отказаться от вина, он бы его не продал. Необходимость отказа от вина была в его глазах главным недостатком первородства. Т.е. человек может верить в Творца и во всю Тору, но, следуя за своим воображением, он во всей Торе будет находить недостатки, считая, что своими заповедями она ограничивает человека. Поэтому в состоянии расслабленности и довольства человек не может ручаться за свое поведение в час испытания. Эсав ведь тоже весьма ценил свое первородство до того, как в нем взыграло воображение. Тем не менее, при виде манящего красного блюда он свое первородство продал.

И, находясь внутри испытания богатством, человек не может знать, как бы он повел себя в испытании бедностью, и наоборот. Поскольку пока человек только представляет себе в уме то или иное испытание, ему кажется, что он сам останется тем же в любом состоянии, будто ему все равно. Это — заблуждение. В состоянии довольства и временного покоя человек мысленно будет полон решимости, но в момент испытания душевные силы совсем не те, и вся решительность испаряется. И эмоциональное воздействие испытания может сказаться на каждом точно так же, как сказалось на Эсаве.

Вполне возможно, что и Эсав до самого испытания воображал, что испытание не произведет на него ровно никакого впечатления. Но факты доказали обратное. И так обстоит дело с каждым. Даже когда есть вера, но работа над собой еще далека от совершенства, и у человека остаются душевные слабости, вся его решимость и решительность ровным счетом ничего не стоят, и полагаться на них — бессмысленно. Сколько раз человек уже заблуждался, что с легкостью сможет отнестись к своему умалению по сравнению с другими, но когда это случается в действительности, он понимает, что был похож на того, кто, наевшись досыта, считает, что ему ничего не стоит попоститься и три дня. Но подобные мысли могут прийти в голову только в состоянии сытости, когда испытание далеко от человека. А в сам час испытания у него вдруг нет сил, и голова не на месте. Так привязанный к ножке кровати петух уверен, что если его пустить на волю, он сможет пробежать сто километров. Доказательство? Ну, вот же он бегает по два метра в любую сторону, насколько ему позволяет веревка. Но почему-то этой веревкой ограничивается все его движение, и при всем желании отбежать дальше, больше ему не сделать ни шага.

Так и человек, полагающий, что всегда может согласовывать свой выбор с требованиями Торы. Но на деле весь его выбор ограничен «веревкой» его желаний. И там, где его желания «не пускают его дальше», и его характер склоняет его к ослушанию Творца, человек не может сдвинуться с места. Дух жизненности, который он получает от различных побочных интересов в служении Творцу, склоняет выбор в их пользу. И там, где человека никто не знает, и он сталкивается с испытанием, в его душе пробуждаются такие силы, которые лишают его разума и отдаляют его от познания Творца. И те поступки, о которых человек не мог и помыслить, задним числом становятся свершившимся фактом.

Поэтому человек должен стараться всеми силами ломать свои привычки и духовно расти, чтобы умение достойно выдерживать испытания вошло у него в привычку. Без изучения мусара, еврейской этики, нет никакой гарантии, что человек не продаст свое первородство за чечевичную похлебку. Сначала он совершит эту сделку со своей совестью. Как написано: «Ибо взятка ослепляет глаза мудрецов»[1]. А затем все это станет для него уже настолько дозволенным, что он заявит прямым текстом: «К чему мне это первородство?»

Еще одно свойство души — искать благовидные предлоги для оправдания собственной опрометчивости. Как сказал Эсав: «Вот, я умираю». По его утверждению, он не сможет уберечься от смерти, поэтому предпочитает первородство продать. Как объясняют наши благословенной памяти мудрецы, Яаков рассказал ему обо всех наказаниях и предостережениях, сопряженных с первородством. Например, что употреблением вина и взлохмаченным видом он подвергает себя смерти[2]. И если это такой уж великий грех, за который следует столь суровое наказание, то не лучше ли заведомо спастись, вообще не вступая на этот опасный путь?

В данной ситуации Эсав похож на человека, который, боясь грома, чтобы его не слышать, прячет голову под подушку. Так и ход мысли Эсава: лучше мне вообще не идти на такое испытание, дабы спастись от смерти. Как будто, спасаясь от этой смерти, он избегает другой, за прочие свои грехи. И все же он думал, что, избавившись от бремени первородства, сбросив его ярмо со своей шеи, он избегнет заслуженной смерти. Поэтому и говорит: «Вот, я умираю, так к чему мне это первородство?»[3]

Но все это лишь предлоги и отговорки. Самолюбие не позволяет человеку признать, что он находится на более низком уровне, чем кто-то другой. Поэтому он ищет, как бы «прикрыть» свои недостатки. В случае Эсава — чтобы это не выглядело, будто ему приспело отказаться от первородства со всей налагающейся из-за этого ответственностью, поскольку он уже погряз в грехах. Вместо этого он обставляет свое решение так, будто им движет исключительное благочестие, опасение не удержаться на слишком высоком духовном уровне. И тогда уж лучше отказаться от первородства, чем подвергать себя опасности в качестве первенца. Но все это — отговорки, не более. Интересовало его лишь то, что он видел перед собой, и это было главным стимулом его продажи. Все тонкости первородства никакого значения не имели.

Таковы и все компромиссы, на которые идет человек. Все они порождаются стремительным потоком воображения. Но как же признаться в этом себе и окружающим? И человек обставляет свой путь компромисса различными благовидными предлогами, что слишком высокий духовный уровень — это не для него. В действительности же он просто не стремится к духовным высотам, а ищет лишь дух этого мира. Но так действуют силы души, ссылаясь не на затягивающую их низменность, а на то, как трудно следовать истине. Но истина состоит в том, что трудно не следовать истине, а отказаться ото лжи. Доказательством может служить тот простой факт, что любая попытка оправдать себя под предлогом невозможности устоять, сопряжена в той или иной форме с блеском воображения.

Кроме того, если бы единственным препятствием было то, что человек, в самом деле, не может устоять, с каким же уважение и трепетом он должен бы относиться к тем, кто сумел достичь недоступных ему высот лишь за одно это их достижение. Но так как «мерзостей жаждала его душа», он просто не может выносить тех, кто идет другим путем. И можно со всей определенностью заявить, что душа того, кто насмехается над теми единицами, что стремятся к духовности, извращена и искалечена. И для него просто невыносимо, что кто-то преуспевает в том, что ему самому недоступно. Ибо это — гниль в его костях.

Об этом свидетельствует нам Тора, открывая, что уже после продажи своего первородства «и презрел Эсав первородство». И комментируют наши благословенной памяти мудрецы, что Эсав презрел служение Творцу[4]. Вот мы и видим, что он просто не хотел, не мог вынести, что Яаков смог выстоять там, где он сам споткнулся. И тот, кто не может устоять перед манящим видом, не может выдержать и свое ничтожество по сравнению с другими. Это — тесно связанные порывы души. И при всех своих оправданиях и предлогах ему мешало, что для Яакова все эти предлоги не играли никакой роли: он взял на себя первородство и радовался своему жизненному пути.

И если вначале Эсав сомневался (как мы можем судить из того, что он интересовался сутью служения первенцев), все его расспросы служили лишь почвой для отговорок, чтобы он с чистой совестью мог заявить: «Вот я умираю». И даже если предположить, что вначале сомнения были искренними, без всякого самообмана, таков путь дурного начала. Он начинается с сомнений, а дальше природа ловко берет свое, и вот уже человек выражает свое презрение тем, кто ведет себя совсем не так, как он.

Но Яаков, чей разум был крепок, не терял головы и не соблазнялся манящим видом, а потому сумел отличить истину от лжи, добро от зла и поспешил действовать в полной противоположности Эсаву: обменяв чечевичную похлебку на первородство. И в этом — отличие Яакова от Эсава. Отличие, оставшееся на все поколения. И если один смотрит на внешний блеск и лоск, другой — на внутреннюю прелесть.

[1] Дварим 16:19.

[2] Раши на недельный раздел Толдот.

[3] Берешит 25:32.

[4] Берешит раба, там.

С любезного разрешения главного раввина Литвы, р. Хаима Бурштейна