Уровень человека 12. Исправление качеств. Глава 6

Пасхальная Агада делит людей на четыре типа — «о четырех сыновьях говорится в Торе». В Торе говорится именно о них, потому что они отражают четыре уровня действительности. Четыре сына — четыре уровня, четыре ступени. Мудрец, злодей, простак и тот, кто не умеет задавать вопросов.

Злодей задает вопрос: «Зачем вам эта работа?» Его возмущают те средства и способы, благодаря которым праведник достиг своего уровня праведности. К чему все эти промежуточные ступени? К чему вся эта педантичность, все эти тонкости, возвышенные намерения и отсутствие личной заинтересованности? По его мнению, совсем необязательно бороться с каждой волосинкой, с каждой дурной склонностью. А в промежуточных ступенях, низводящих человека до уровня злодея, он не видит ничего особо ужасного. Неужели из-за малейшего нежелания поступиться своей жаждой почета он будет считаться злодеем? Да у него полно отговорок! Это — ему жизненно необходимо, на то — он физически неспособен, от третьего ему тяжело отказаться, четвертое — слишком уж завышенное требование. В его голове не укладывается необходимость прилагать усилия ради всех этих «бесполезных тонкостей». Зачем, как огня, сторониться погони за величием или любования своими успехами? В конце концов, это — не ересь. Так «зачем вам эта работа»? К чему все это?

Что же мы можем ему ответить? «И скажешь ему: Ради этого (служения) Всевышний все сделал мне при выходе из Египта»[1]. Как сказано: «Я помню милость твоей юности, твою любовь, когда была ты невестой, как ты шла за Мной в пустыне, в незасеянной земле»[2]. Другими словами главным проявлением милости со стороны еврейского народа была его самоотверженность, готовность пожертвовать всем, отправиться в безлюдную пустыню только по слову Творца. Сделаем и услышим, причем «сделаем» стоит на первом месте. И никаких вопросов на тему «а как же мы будем жить-то в пустыне?» Воля Творца — превыше всего. И это — великая милость еврейского народа, и благодаря ней евреи оказались достойными выхода из Египта. А если бы они испугались, отказались выступить в пустыню? Тогда их вечным уделом было бы рабство под игом фараона.

Потому-то достойный ответ злодею, спрашивающему «зачем вам эта работа» и отвергающему самоотверженность в работе над собой: «Ради этого (служения) Всевышний все сделал мне при выходе из Египта — мне, а не ему». Мне — который готов был пожертвовать всеми личными интересами и пристрастиями, вплоть до самых будничных и естественных, отдав себя на волю Творцу — было даровано избавление. А окажись он в Египте, он бы так там и остался, побоявшись выступить по зову Творца в пустыню — ведь в повседневной жизни он не готов отказаться даже от своих простых привычек!

Отсюда нам урок, к чему может довести человека нежелание отказаться даже «от волосинки». И если человек не научится брать себя в руки, властвовать собою, своей природой и своими дурными наклонностями, они просто изведут его из этого мира, ибо чего он хочет, не добьется, а чего добьется — не захочет. И не будет ему покоя ни днем, ни ночью, потому что велики и многочисленны страдания злодеев.

А что спрашивает мудрец? «Каковы разновидности законов, которые дал вам Всевышний?» Ему ясно, что все законы имеют свою подоплеку, и вся Тора зависит от способности трезвого анализа человека, и человеческие ошибки происходят только там, где он ошибается в своем расчете и по большому счету — в мелочах и нюансах, тончайших волосинках, связанных со складом характера и логичностью суждения. И если человек не будет заинтересован до конца прочувствовать свои слабые места и личные пристрастия, то там, где у него найдется малейшая личная заинтересованность, он будет следовать ей по инерции, даже не задумываясь, по принципу «прислушивается к каждому облегчающему»[3]. И в принятие любого решения его вожделения будут перевешивать, веления сердца будут его основным расчетом.

Это и есть разница «между тем, кто служит Творцу и тем, кто Ему не служит»: умение разглядеть все тонкости и прочувствовать самую мизерную заинтересованность, понимая, что даже минимальная пристрастность способна уничтожить все возвышенные намерения и его собственный дух жизни. Тот, кто не служит Творцу, на эти тонкости не обращает внимания и считает все это излишним и никому не нужным. Тот же, кто служит Творцу, готов в поте лица работать над собой, чтобы достичь совершенства во всех деталях и тонкостях. Тому, кто не служит, кажется, что чересчур скрупулезное отношение к мелочам лишит его жизненности.

Люди прошлых поколений отличались крепостью ума и силой мужества, и к решению каждого вопроса подходили с истинным расчетом, благодаря чему удостоились соблюдать Тору и работать над собой, достигнув совершенства и вечной жизни. Как мы находим у наших благословенной памяти мудрецов[4]: «Раби плакал: Есть зарабатывающий свой удел в Грядущем мире за один миг». Почему же осознание этого факта доводило Раби до слез? Потому что тем самым он ощущал свое несовершенство: ведь если у человека существует реальная возможность достичь совершенства за один миг, то почему же у него этот процесс занимает долгие годы?

Известна история раби Ханины бен Досы, который принес в дом учения опасную змею со словами: «Не змея умерщвляет, а грех умерщвляет»[5]. И там, где человек делает простой расчет, что лучше убежать подальше от опасности даже за счет уменьшения служения Творцу, стоя под шаткой стеной, расчет раби Ханины был кардинально противоположным: «не змея умерщвляет, а грех умерщвляет» и «с соблюдающим заповедь не случится ничего плохого»[6].

Потому что истинный расчет — преданность Торе, и от степени самоотверженности, самоотречения человека ради Торы зависит чистота его расчетов. И наоборот: чем больше себялюбия, тем извращенней, дальше от истины расчеты.

Есть история[7] о раби Йеуде сыне раби Илая, который заметил брешь в ограде вокруг своего поля и решил, что надо бы позаботиться о восстановлении ограды. Но тут он вспомнил, что сейчас суббота, и тогда он предпочел проявить благочестие, отказавшись в дальнейшем чинить ту самую брешь, мысль о починке которой пришла к нему в столь неподходящий момент. И хотя по закону запрещено говорить о запрещенных в субботу делах, но не запрещено о них думать, и запретить себе эти мысли — акт особого благочестия, но не строгой буквы закона, тем не менее, он решил никогда не ставить там ограды.

Если вдуматься, тем самым он объявил ничейным свое поле, потому что иначе — не исправив заграждения, но не отказываясь от самого поля, он ставил бы препоны перед другими людьми, у которых в таком случае возникал бы соблазн нарушить запрет грабежа[8]. На что же был готов пойти человек, чтобы исправить малюсенький свой недостаток! Из-за не совсем подобающей мысли отказаться от всего поля! И мысль уже испарилась-то, и ее уже не вернуть. Так разве можно что-то с этим сделать, как-то исправить?

Праведник попытался докопаться до корня проблемы, и для него стало очевидным, что обезвредить мысль можно лишь, не материализовав ее в реальности. Только тогда мысли не воплощаются в жизнь, в нашем мире действия. Следовательно, выбор существует и после каждой мысли — реализовать ли ее или нет. И можно пресечь реализацию неподобающей мысли, отказавшись чинить ограждение поля и, соответственно, от всех прав на него. Другими словами, остаться без поля. В данном случае пресечение действия будет служить пресечением желания. А если человек все же сделает свой выбор в пользу ремонта ограждения, он сделает свою мысль существенной, осуществимой. Так неправедная мысль окажет определенное влияние на его жизнь, проецируясь на более легкое, поверхностное отношение к нарушению шабата. С другой стороны, если не воплощать свою мысль в реальности, отношение к нарушению шабата не только не будет поверхностным, но станет более суровым: ведь из-за одной мысли о запретном в шабат действии человек чувствует себя обязанным лишиться всего поля. Таким образом, влияние мысли окажется противоположным: благодаря ней отношение к субботе станет серьезней и скрупулезней.

Таков был истинный расчет раби Йеуды сына раби Илая. Как только он заметил недостаток в себе, никакие потенциальные ущербы и неприятности, связанные с принятием подобного решения, в конечном счете, на него не повлияли. Наш расчет, вероятно, был бы иным. Мы не пошли бы на столь крайний шаг, ссылаясь, в том числе, и на духовные расчеты будущего — ведь поле служило бы ему и его домочадцам источником дохода. И разве сегодняшние мысли стоят духовного будущего? А что будет завтра? Ведь завтра тоже существует, и завтра необходимо жить, соблюдая Тору, так же, как сегодня?! И даже если соблюдение Торы на сегодняшний день несовершенно (чем частично, возможно, мешает и ее соблюдению завтра, а также в обозримом и дальнем будущем), может, лучше все-таки худо-бедно прожить сегодняшний день, но позаботиться о своем будущем — и материальном, и духовном. Тем более, что причина его беспокойства в сегодняшнем соблюдении, всего лишь вопрос особого благочестия, а не строгой буквы закона, а соблюдение Торы в будущем обязывает в любом случае. Так как же можно ради «преувеличенного» благочестия сегодня ставить под вопрос возможность соблюдения Торы завтра? Неужели и в этом случае необходимо сторониться «волосинки», не принимая в расчет духовную ситуацию в будущем?

Однако мы видим, что раби Йеуда сын раби Илая думал по-другому и отказался от своего поля. И когда перед ним возник вопрос, а что делать с завтрашним днем, он привел себе контраргумент: а что мне делать со своей мыслью уже сегодня? Это ведь не просто единичная, оторванная от всей остальной жизни мысль! Если ее не исправить, она так и останется пробелом в вечности! А это подобно смерти! Его душа была настолько чиста, что прежде заботы о духовной стороне завтрашнего дня, он ощущал необходимость соблюдать Тору здесь и сейчас, тем более, что завтра-то еще не наступило! Что думать о соблюдении Торы, которого еще нет, когда у тебя возникла запретная мысль, и она уже есть, и это необходимо срочно исправить? И забота о сегодняшней духовности аннулирует все, что связано с абстрактным «завтра», и настоящее — дороже всякого будущего. И он не желал лишиться жизненности даже в том, что считается уделом особо благочестивых. Забота о сегодняшнем благочестии была в его глазах настолько жизненно важной, что все остальное, включая завтрашнее духовное состояние, отходило на второй план. И, приняв решение отказаться от всего, он ни о чем не жалел.

Но был у него еще один довод. Если вопросы и сомнения завтрашнего дня препятствуют активному совершенствованию в настоящем, это свидетельствует о том, что сила завтра имеет больший вес, чем сегодня. И эта сила не только мешает ему подниматься, но еще и тянет вниз. И вот как сейчас он мог бы отказаться от «излишнего благочестия» в пользу будущего, то кто поручится, что если возникнет конфликт между новым будущим и уже не благочестием, а буквой закона, сила будущего не перевесит и там? Другими словами, он воспринял свою неблагочестивую мысль и отношение к ней как поворотный пункт, отверстие для дурного начала, через которое оно постепенно перейдет от мыслей к разговорам, а от разговоров — к действиям. Так уж работает злое начало. И потому даже там, где можно было бы поступиться своим благочестием ради духовного будущего, он не захотел избрать этот путь. Отказываясь от ограждения поля, он ограждал себя от дурного начала. И что толку думать о завтрашнем дне?! Что принесет ему это завтра, если его сегодня не в порядке?! На кривом фундаменте прямого здания не построить. Так и в вопросах времени: кирпичики дней ложатся один на другой, и если один из них крив, то последующий автоматически следует за его кривизной. Поэтому он рассматривал настоящее как неотъемлемую часть будущего. И, крепко стоя на ногах в настоящем, когда его не сможет поколебать никакое будущее, он будет цельным человеком и в настоящем, и в будущем.

А у того, кто не придает значения малейшим недостаткам и не готов на самоотверженность ради настоящего, существует большое различие между тем, каков он в настоящем, и каким он рисует себя в будущем. Но как же можно рассчитывать на то, что будущее будет в порядке, если его фундамент, формируемый сегодня, не в порядке?! И только когда сегодня построено на принципах Торы, работы над собой и самосовершенствования, когда человек собирает все свои душевные силы, чтобы бороться за настоящее, добровольно отказываясь от многочисленных побочных расчетов, тогда можно рассчитывать на то, что будущее будет в полном порядке.

Характерно, что до возникновения предательской мысли эта ступень была ему недоступна. Потому что, пока он был абсолютным праведником, ему незачем и не от чего было отказываться, и он сам не мог знать, выдержит ли он без поля, сможет ли отказаться от него в случае надобности. А сейчас неподобающая мысль повлекла за собой раскаянье, благодаря которому он убедился, на какое максимальное самопожертвование он способен! И об этом говорят наши благословенной памяти мудрецы: «Там, где стоят раскаявшиеся грешники, не могут стоять абсолютные праведники»[9].

Чем же, однако, закончилась вся эта история? Как ведет себя человек, так ему и отмеряют. Назавтра место бреши заросло каперсовым кустом. Ибо тот, кто соблюдает заповеди, не будет знать горя.

И вот мудрец, видя путь прошлых поколений, спрашивает: а как же законы, данные нам Творцом? Где же мы? Почему мы не следует этими путями? Почему нам не хватает этого истинного расчета? Почему мы не отказываемся от своих многочисленных выкладок ради легкого удовлетворения потребностей в настоящем? «И расскажи ему из законов Песаха (и в частности), что после афикомана не едят ничего». Ответь ему, что следует брать пример с законов Песаха. Во-первых, принять твердое решение, что все существующие доводы и отговорки в его глазах, — ничто по сравнению с соблюдением Торы. И так же как нет ничего после пасхального афикомана, так и кроме требований Торы — нет ничего. И руководствоваться в своем выборе нужно только выбором Торы.

Во-вторых, как говорят наши благословенной памяти мудрецы: из двоих приготовивших свои пасхальные жертвы — тот, кто ест с намерением набить свой желудок — совсем не служит Творцу. Поэтому необходимо обращать внимание на все промежуточные ступени по пути к уровню праведника, стремиться к совершенству всех намерений и действий, избегать, как огня, всех «волосинок», вроде намерения набить желудок, и быть готовым ради исправления малейшей неправедной мысли в настоящем оставить на произвол судьбы все свое будущее. И тот, кто будет так жить, будет следовать путями первых поколений.

Простак спрашивает: «Что это?» Между ним и злодеем — существенная разница. Злодей изначально настроен против заботы о кристальной чистоте намерений, отказа от личных пристрастий, скрупулезной работы над собой. Простак по своей наивности считает, что можно добиться чистоты намерений и без скрупулезной работы над собой, и интересуется, зачем нужно пренебрегать этим миром и знать свои недостатки и слабости, и работать над всеми чертами своего характера, и тщательно разбираться между добром и злом. Разве недостаточно просто знать, что «Всевышний всегда передо мной», и «праведник верой своей будет жить»? К чему обременять себя дополнительными усилиями? Такой человек не понимает, что «все пути ее (Торы) — пути приятные», и не видит, насколько человек полностью зависит от мельчайших тонкостей, и, не работая над собой, подобен слепцу, в жизни не видавшему света. Одна малейшая личная заинтересованность, которой он может и не заметить, в состоянии разрушить ему всю Тору. А он не только не будет даже подозревать об этом, но напротив, еще и будет считать, что поступает по закону. Поэтому он спрашивает каждого, кто ищет в себе «до волосинки», — что это?

И скажешь ему: «Ибо силой руки вывел Всевышний нас из Египта». Если следовать твоей теории, согласно которой необязательно заниматься самоанализом и работой над собой, а достаточно следовать принципу «праведник верой своей будет жить», то зачем нужны были все эти чудеса, мощь руки Творца, весь этот угнетающий страх? Достаточно было одного, последнего удара — казни первенцев, и евреи могли бы сразу покинуть Египет! И ясно ведь, что Творец не сделал этого не из-за того, что это было для Него невозможно. Но Он специально увеличил число и разнообразие египетских казней, чтобы они могли послужить нам наглядным уроком, насколько важно работать над собой вплоть до мельчайших деталей, умея распознать малейшую личную заинтересованность. Ведь все египетские жрецы признали за происходящим руку Всевышнего, но все это не возымело должного влияния на фараона, который все отказывался и отказывался отпускать еврейский народ. И так все развивалось по одному и тому же сценарию: после каждого удара фараон раскаивался, но затем ужесточал свое сердце. И вот вам типичный пример влияния личной заинтересованности и того, сколь трудно отказаться от своих пристрастий. Поведение фараона было обусловлено не тем, что он не признавал Творца и не верил в Него, а только силой его упрямого характера

Мы же все можем видеть на этом примере, что, если человек не будет работать над собой, ему не помогут никакие очевидные чудеса. И даже тот, кому кажется, будто он — человек верующий и преданный Торе, если не будет заниматься самоанализом и работать над собой, останется при своем, пытаясь согласовать Тору со своими желаниями.

И на примере этой «силы руки» простак должен понять необходимость работы над собой, потому что тончайшая волосинка личных пристрастий способна разрушить все самые возвышенные намерения человека.

«А тому, кто не умеет задавать вопросов, — ты открой ему». Тот, кто не умеет задавать вопросов, — хуже всех. Злодей отвергает значимость намерений, простак ошибается в своих предпосылках насчет необходимости работать над собой, а тот, кто не умеет задавать вопросов, вообще не имеет никакого отношения к соблюдению Торы.

Это напоминает историю о споре двух евреев насчет того, как должен выглядеть бокал для кидуша: согласно мнению Турей заав или по мнению Маген Авраам. Тут в спор вмешался третий: «Я не знаю, кто и что говорит, но прав тот, кто говорит, что вино не должно наливаться до краев». Двое удивились — откуда у него такая информация? На это он ответил с завидной простотой: «Это же очевидно! Если наполнить стакан до краев, вино прольется и запачкает одежду!»

Таков тот, кто не умеет даже спрашивать. Он вообще ничего не знает о том, что такое Тора, что такое служение Творцу, чистота намерений, работа над собой. Его интересует лишь одно — не запачкать бы свою одежду. Не человек, а робот. Такому человеку мы сами должны открыть то, чего ему не хватает, — объяснить ему, что Всевышний вывел нас из Египта и дал нам Тору, раскрыть ему глаза, направить его ум на то, чтобы анализировать свою жизнь, видеть, в каком мире он живет, и к чему должен стремиться.

А то его жизнь похожа на ситуацию пса, который знал, что в один день планируется две свадьбы: одна в городе, другая за городом, и он хотел бы погулять на обеих. Сделав простейший расчет, он пришел к следующему выводу: городская свадьба и так почти что у меня в руках, это тут, в двух шагах, и ее я уж точно не пропущу, а вот загородная свадьба далеко, и я могу ее пропустить. Что же мне делать? Побегу-ка я сначала на дальнюю свадьбу, перехвачу там, а потом поспею на ближнюю. И он даже не понимает всей абсурдности своих расчетов: ведь если он окажется загородом, то городская свадьба будет от него уже далека. Поспешил он загород, и… опоздал. Побежал обратно в город, и… тоже опоздал. Воистину: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

Так и наша жизнь: тот, кто хочет сразу всего — и денег, и славы, плясать на всех свадьбах одновременно, — не хочет того, что у него есть, и хочет только то, чего у него нет, — в погоне за последним теряет и то, что у него есть.

Все это необходимо объяснить тому, у кого даже не возникает вопросов, чтобы он раскрыл свои глаза и уши и начал разбираться, к чему стремиться, а от чего отстраниться.

[1] Шмот 13:5.

[2] Йирмияу 2:2.

[3] На основе Псахим 52б.

[4] Авода зара 17.

[5] Брахот 31.

[6] Коэлет 8:8.

[7] Шабат 150б, см. также ТаЗ на Шулхан арух, Орах хаим 307—100:14.

[8] Бава мециа 30б с Тосафот.

[9] Брахот 34.

С любезного разрешения главного раввина Литвы, р. Хаим Бурштейна