Словами скрытые миры 8. Мудрость

Эта мишна — первая из четырех, которые трактат Пиркей Авот приписывает раби Акиве. Мне кажется, что эти четыре мишны составляют единое целое и вместе ведут нас к конечной станции «Трапеза» (והכל מתוקן לסעודה — «И все готово к трапезе»), ожидаемой в четвертой мишне. Вся жизнь, со всеми ее трудностями и проблемами, имеет одну конечную цель — трапезу, которая придает ценность всему, что происходило до этого.[1] И мудрость, о которой сказано, что она является самым щедрым подарком Творца, приведет нас к назначенному месту.

Первая мишна цикла, начинающаяся порицанием насмешливости и легкомыслия (которые можно рассматривать как антитезу рекомендуемому в конце мишны молчанию),[2] говорит о четырех סייגים — оградах, предназначенных для сохранения наиважнейших ценностей. Но почему в последнем афоризме обычный порядок изложения нарушен и вместо שתיקה סייג לחכמה написано לחכמה שתיקה סייג?[3]

Интуиция подсказывает, что именно последний афоризм, указывающий, что является оградой для мудрости, важен для раби Акивы. Остальные три можно считать преамбулой к четвертой. Прочтем эту мишну таким образом. Тора позаботилась об оградах для трех важнейших ценностей, которые она желала сохранить: для Торы — это традиция, для воздержания — обеты, для богатства — десятины. Очевидно, если нечто действительно важно, Тора заботится о его охране. Но почему же в Торе нет указаний, как сохранить наиважнейшую ценность — мудрость? Раби Акива учит нас, что лучшей оградой для мудрости является молчание. Конец мишны должен звучать примерно так: если, осознав важность оград, вы спрашиваете, какова же ограда, подобающая важнейшей вещи — мудрости, так знайте, что это — молчание!

Молчание — хранилище неоткрытых миров

Почему и каким именно образом молчание охраняет мудрость? Согласно нашему предположению, что четыре высказывания раби Акивы неразрывно связаны между собой, мы будем искать ответ в следующей мишне и найдем его в последнем из трех афоризмов.

Для начала мы должны объяснить и оправдать свой перевод слова חביב как «несет огромную ответственность» вместо обычного «любим». Основанием послужило замечание Раши по поводу слов חביב אדם. Он пишет: לכן מוטל עליו לעשות רצון קונו — «Поэтому на него возложено бремя поведения в соответствии с волей Творца». Б-г сотворил человека בצלם — «по образу», для того чтобы внушить тому его ведущую роль в Б-жественном плане. Человек призван стать хранителем планов Творца, относящихся ко всему Творению. В таком контексте חביב указывает не на любовь,[4] а на важность роли.[5]

Слова раби Акивы חבה יתירה означают, что мы должны рассматривать возложенную на нас ответственность как знак безграничной Б-жественной любви. Сочетая серьезность с радостью, мы не должны позволить тяготам судьбы сокрушить нас. Мы включены в отношения, где возложение ответственности является признаком любви.

Все вышесказанное направлено на защиту нашего новаторского перевода. А сейчас обратимся к последнему из трех афоризмов, который, как нам кажется, является ключом к пониманию, почему из всех качеств именно молчанию суждено играть роль ограды мудрости. Этот афоризм отличается от первых двух. Если в них חביב и חבה יתירה относятся к одному и тому же, то в последний афоризм слова חבה יתירה вносят нечто новое. חביב говорит лишь о כלי חמדה — «желанном даре», тогда как חבה יתירה расширяет это понятие доכלי חמדה שבו נברא העולם — «желанного дара, которым был сотворен мир». Что из этого следует?

Каждый из нас достаточно четко представляет, что означает слово «Тора». Конечно, никто не претендует на то, чтобы любое отдельное определение точно передало ее многогранность. Я уверен, что для Хазон Иша это слово означало не совсем то, что означает для меня. При этом речь идет о различных подходах, а не о разных вещах.[6]

Все это верно по отношению к Торе, с которой мы знакомы, Торе бытия, по которой мы живем. Но о Торе как о כלי חמדה שבו נברא העולם — «желанном даре, которым был сотворен мир», Торе сотворения, нам ничего не известно. Это — Тора бесконечности. Это воистину особый подарок, дар безграничной любви.

Но зачем он нам? Что же нам делать сכלי חמדה שבו נברא העולם? По-видимому, мы тоже призваны стать творцами. Наше существование в каждое отдельное мгновение можно рассматривать как תהו ובהו — «первозданный беспорядок» будущностей, полных возможностей и подсказок. Это призывает нас построить уникальную жизнь из «сырья» наших личностей.

Тора поддержит нас. Но решение подобной задачи требует большой мудрости. Наш путь будет усеян возможностями, ошибками, ловушками, и только глубочайшая мудрость поможет нам дойти до победного конца. Эту мудрость необходимо ревностно беречь. И ее защитная ограда — молчание. Почему?

Да потому что слова подавляют и создают препятствия. Они малы там, где мечты велики, ограничивают там, где требуется простор. Слова означают то, что диктует общественное мнение. Они безжалостно кромсают все неоднозначное, что придает жизненность и творческую новизну нашим мыслям. Они ценят точность, тогда как сердце вопроса скрывается в интуитивном тумане ощущений. Наша мудрость должна проникнуть в глубину, не доступную словам. И ограждать ее будет молчание, защищающее право истины не быть ограниченной лишь тем, что произнесено вслух: לך דמיה תהלה — «Только молчанием можно славить Всевышнего должным образом» (Теилим 65:2).

То же самое можно сказать о нашей собственной мудрости. Попытка втиснуть ее в рамки слов похожа на ловлю весеннего ветерка сачком для бабочек или на стремление уместить чувство необъятной любви в круг обручального кольца. Не слова, а молчание — путеводная звезда в построении нашего уникального мира.

[1] Метафора торжественной трапезы часто используется для описания счастья, уготованного тем, кто живет так, как следует жить (см. трактат Шабат 153a).

^[2] Есть и другое объяснение тому, какое отношение имеет эта фраза к четырем последующим наставлениям той же самой мишны.

В Авот де раби Натан 26 мы находим следующие слова: רבי עקיבא אומר סייג לכבוד שחוק, которые, по-видимому, означают: «Умение сдерживать свою склонность к насмешкам может служить оградой чести» (см. Биньян Йеошуа к Авот де раби Натан). Без особой натяжки можно предположить, что слова нашей мишны שחוק וקלות ראש מרגילים לערווה являются парафразой этой более краткой формулировки. А если так, то первое высказывание прекрасно вписывается в ансамбль четырех последующих.

[3] Было бы поучительно сопоставить нашу мишну с Авот де раби Натан 26:1. Там сказано: סייג לכבוד שחוק, סייג לחכמה שתיקה, סייג לנדרים פרישות, סייג לטהרה קדושה, סייג לענוה יראת חטא. В этом отрывке формулировка всех примеров, включая סייג לנדרים פרישות, которая кажется искаженной версией нашей мишны и, по-видимому, должна звучать так: סייג לפרישות נדרים, идентична סייג לחכמה שתיקה в нашей мишне.

Вроде бы не существует однозначной, «правильной» формулировки этих афоризмов. Но отличие одного из них от других не должно остаться без объяснений.

Тосафот Йом Тов выдвигает гипотезу, по которой иное построение четвертого афоризма объясняется тем, что он — завершающий, и утверждает, что такая заключительная инверсия является достаточно стандартным приемом. Я не смог найти подходящего примера для сравнения. И в афоризмах Авот де раби Натан, которые мы обсуждали выше, нет инверсии в заключительной фразе.

[4] Я подозреваю, что это значение присуще и фразам вроде יהי כבוד חבירך חביב עליך כשלך (Авот 2:10) или יהי ממון של חבירך חביב עליך כשלך (Авот 2:12). Нас призывают уважать честь и имущество близких, а не любить.

[5] Это приемлемое прочтение слова. Например, в трактате Негаим 12:5 мы находим: אם כך חסה התורה על ממונו הבזוי קל וחומר על ממונו החביב — «Если Тора так защищает его мелкую утварь, тем более это верно по отношению к важным вещам». חביב используется как антоним בזוי — «лишенный какой-либо ценности».

[6] Рав Гутнер однажды заметил, что при любой возможности побеседовать с равом Аароном Котлером он пытался повернуть разговор так, чтобы рав Аарон обязательно использовал слово «Тора». В его устах оно звучало так сладко, оно воспевало невообразимую даль, недосягаемые просторы. Я не могу, да и не мог слышать этой музыки, но я представляю себе, что имел в виду рав Гутнер. В конечном счете, мы говорим об одном и том же.

с разрешения издательства Швут Ами