Гадоль из Минска 17. Последние годы жизни

В дни приближающейся старости Ашем послал ему тяжелое испытание. Один еврей, которому умершая жена оставила малолетнего сироту, а также дом, являвшийся спорной собственностью, попросил раввина стать на защиту сироты — ведь раввинский суд, согласно закону, «отец всех сирот». Чтобы в случае продажи спорного дома сироту не обделили, этот человек умолял Гадоля записать дом на свое имя, самому получить деньги от продажи, а затем уже передать определенную сумму сироте, а остаток разделить между остальными претендентами на дом. После долгих и настойчивых уговоров Гадоль отправился к адвокату, который уверил его, что дело это законное и простое, и ему опасаться нечего. Ради блага сироты раввин согласился.

Через какое-то время этот вдовец пришел к раввину в сопровождении христианина, желавшего купить дом. Гадоль предупредил покупателя, что выступает в этом деле только как опекун сироты и не знает никаких подробностей о самом доме. В его обязанности входит лишь подписать договор, получить деньги и передать их по назначению — и ничего, кроме этого. Поэтому покупатель должен сам разузнать и проверить все подробности, связанные с домом, чтобы сделка была удачной и дом на законном основании перешел бы к нему. Гадоль разъяснил, что не может быть гарантом справедливости этой сделки, потому что с обстоятельствами дела он не знаком.

Христианин согласился на предложенные условия, вручил раввину деньги, и Гадоль поставил свою подпись под договором. Определенную сумму он передал, как было уговорено, для нужд сироты, а остальное — другим сторонам, спорившим за право на дом. Между тем, с разрешения покупателя бывший хозяин еще оставался жить в проданном доме. Но когда спустя некоторое время христианин попросил освободить дом, бывший хозяин отказался, казуистически утверждая, что поскольку он издавна живет в этом доме, дом принадлежит ему по «праву давности»[1], и продажа, совершенная раввином, ничего не значит. Дело было передано в суд, и во всех судебных инстанциях иск покупателя отклонили.

Увидев, что дела его плохи, христианин начал готовиться к войне с раввином. Поскольку дом так и не стал его собственностью, он потребовал, чтобы Гадоль возвратил деньги. Адвокаты не помогли, христианин выиграл тяжбу, и суд постановил, что раввин, если у него нет наличных, обязан расплатиться своим имуществом. Христианин пришел в дом Гадоля вместе с судебными исполнителями, и они описали весь домашний скарб и все книги, все перевязали и опечатали.

Гадоль оказался пленником в своем собственном доме. Рабочий кабинет утратил для него привлекательность: он боялся заходить туда, чтобы не подвергать себя соблазну взять какую-то из книг — и тогда печать с нее будет сорвана, и он будет грешен перед лицом закона. Он перешел заниматься в общую комнату, и был вынужден довольствоваться немногими взятыми взаймы книгами. Он говорил, что сейчас «исполняет Тору в бедности»[2] — не в такой бедности, когда недостает хлеба или каких-нибудь бытовых предметов, а в такой, когда человек лишен самого необходимого — слова Б-жьего. Ведь книги были его главным сокровищем, средоточием всех его помышлений, его уделом в жизни — он любил их страстной любовью и берег, как зеницу ока, — теперь эти книги были опечатаны, пленены; он их видел, но спасти был не в силах.

Однажды, когда я зашел к нему в эти дни, он был погружен в изучение сложной талмудической проблемы. Гадоль сказал мне:

— Кого я пошлю в тюрьму с вопросом к раби Акиве[3]? — он с горечью намекал на то, как ему недостает книги р. Акивы Эйгера, «арестованной» в числе прочих в его кабинете.

Услышав эти слова, его младший сын Бен-Цион, проворный и ловкий мальчик, стремглав побежал в кабинет отца и извлек из заточения необходимую книгу. Протягивая ее отцу, он сказал:

— А вот и раби Акива! Посмотри, что тебе необходимо, а потом я возвращу книгу на место, так что никто не заметит и не узнает.

Но отец не согласился на это и сказал:

— Этим бы мы нарушили государственный закон; и еще это противоречит словам Бен Баг-Бага: «Не входи тайно на чужой двор, чтобы забрать свою вещь без разрешения хозяина двора…»[4]. Ведь сам царь Давид не пожелал воспользоваться водой, полученной таким способом[5]. Верни, сынок, скорее книгу на место.

А затем он взял эту книгу взаймы у одного из соседей.

Каждый может себе представить нужду, испытываемую раввином, и его душевное состояние в те дни, ведь кроме осквернения Имени Всевышнего и позора на глазах всей общины, вызванных самой тяжбой, на него обрушились потоки клеветы и самой беззастенчивой, в изобилии фабрикуемой лжи. Надо сказать, что и на этот раз нашлись исключительно праведные люди, которые хотели предоставить Гадолю требуемую сумму, но он не согласился, сказав, что этот случай подпадает под запрет мудрецов: «При выкупе пленных не платят больше средней стоимости» — чтобы не приохотить иноверцев к захвату пленных[6]. И он считал, что раз уж он сам провинился, пусть даже невольно, и согрешил, он не имеет права обременять других, злоупотребляя их щедростью. Ведь эти деньги как бы отбирались у действительно нуждающихся и обездоленных, которым необходима благотворительная поддержка, — и поэтому, возможно, что и сами жертвователи не имеют права отдавать деньги ему. В подтверждение этого Гадоль привел слова из Писания: «А щедрый… в щедрости своей устоит»[7] — т.е., по-настоящему щедр не тот, кто под властью минутной жалости, готов жертвовать деньги каждому, потому что это не щедрость, а просто легкомысленное разбазаривание денег. Получившие такие подачки в большинстве случаев не спасутся ими, а такой «даритель» обеднеет, а порой и разорится в конец. Но «устоять в своей щедрости» сможет только тот, кто постиг законы благотворительности и действует всегда в соответствии с ними — он дает только тому, кто, согласно закону Торы, заслуживает помощи, только там, где закон предписывает, и тогда, когда положено по закону, — такого человека по праву называют щедрым. И подобно этому сказал псалмопевец: «Благо человеку милосердному и дающему взаймы»[8], но только в том случае, если он «тратит свои деньги согласно закону»[9], поскольку пренебрежение законом может привести к печальным результатам — даже при самых благих намерениях. И он подытожил свое решение об отказе от предлагаемых денег:

— Я сам провинился и буду терпеть со своей семьей, пока у нас хватит сил.

Дело тянулось несколько месяцев. Христианин убедился, что еврейская община не собирается выкупать своего раввина (а именно на это была вся его надежда). И зная, что на самом деле раввин совершенно не виноват в случившемся, — ведь он с самого начала предупреждал, что в этой сделке необходимо проявить осторожность и осмотрительность, христианин внял советам посредников и, в конце концов, склонился на компромисс. Гадоль потерял на этом деле около пятисот рублей и пометил в своей записной книжке: «за плохо выполненное дело». Позже он шутил: «Моя записная книжка богаче, чем у раби Хии[10]. То, что стоило ему всего лишь динар, обошлось мне в 500 рублей».

И хотя на поверхностный взгляд казалось, что Гадоль в те месяцы был удручен и подавлен всем происшедшим, но на самом деле, тот, кто имел возможность более внимательно вглядеться в его состояние, ясно видел, что из самой глубины его печали и горечи пробивается сияние душевного света, свидетельствующего о высоком духовном подъеме, потому что именно тогда он достиг особой духовной высоты в служении Ашему. Подобно раби Йеошуа бен Леви, который, изучая Тору среди больных смертельно опасным заразным недугом, был уверен, что Тора защитит его от болезни[11], так и Гадоль во время своих невзгод погружался в изучение Торы. Когда до него доходили слухи и сплетни, распространяемые по городу, и печаль одолевала его, он запирался на несколько часов в комнате и отдавался изучению самых сложных разделов Талмуда. В эти часы его мысли сосредотачивались на проблемах, над которыми бились величайшие мудрецы, сокровенные тайны Торы открывались ему, и душа воспаряла ввысь. Шум и переполох, поднятый толпою его противников, выглядел тогда смешным и ничтожным. Гадоль выходил из комнаты для занятий совершенно другим человеком, лицо его было просветленным и умиротворенным, и казалось все его существо говорило: «У меня есть моя Тора, и я ничего не боюсь. Что может сделать мне человек?». И при виде его радостного настроения и счастливого расположения духа в часы занятий каждому, кто знал, в какой запутанной ситуации находился в те дни Гадоль, хотелось воскликнуть: «Счастлив человек, чья сила в Тебе»[12]. И действительно, как счастлив человек, у которого всегда есть надежное убежище, укрывающее и избавляющее его от любой беды и напасти!

Я помню, что в час, когда судебный исполнитель вошел, чтобы опечатать его книги, Гадоль в своем кабинете обсуждал алахические проблемы с одним из выдающихся знатоков Торы. Когда гость понял, что происходит, он сразу же поспешил уйти, — ведь написано в Пиркей авот: «Не старайся увидеть своего друга в час его падения»[13]. Гадоль понял причину его поспешности, придержал гостя за руку и сказал:

— Ты не должен так поступать. Мудрецы не говорили: «Не оставайся с ним в час его падения», но только «не старайся его увидеть…». Не ты пришел ко мне, чтобы «постараться увидеть», а беда пришла, когда мы уже были вместе. Это подобно сказанному в мишне о статуе Афродиты: «не я пришел в ее пределы, но она в мои»[14]. — И Гадоль поделился с гостем своими новыми идеями, относящимися к этой мишне, а затем они обсудили еще несколько похожих талмудических ситуаций, где одно явление предшествовало другому: один сосед вырыл колодец на границе своего участка, а затем другой на границе своего участка посадил дерево, корни которого постепенно проникли в колодец и закупорили его[15] и т.п. Так они перешли к обсуждению более общей дискуссии между раби Йоси и другими мудрецами по поводу того, кто в таких случаях обязан предпринимать превентивные меры, например, изначально отдалить колодец или дерево от границы участка — сторона, которой угрожает ущерб, или сторона, которая может его нанести[16].

И еще Гадоль сказал, намекая на арестованные книги:

— Вот наши мудрецы на время нас покидают. Так давай расстанемся с ними, «обсуждая слова закона»[17].

И какое бы изречение мудрецов они бы ни упоминали по ходу беседы, Гадоль брал книгу с полки, находил это изречение, показывал гостю, целовал книгу и возвращал на место. И видно было, что он делал это не для того, чтобы удостовериться, правильно ли было упомянуто изречение, но только из любви к книгам, с которыми он расставался на неопределенное время. И я видел, что когда он брал некоторые из книг, в его глазах блестели слезы, но и в эти минуты обычная мягкая улыбка не исчезала с его уст — в соответствии с написанным: «И радуйтесь в трепете»[18].

Судебные чиновники застыли на почтительном расстоянии, а один из них сказал истцу-христианину:

— Стыдись, неужели ты не смог найти себе иного занятия, как только вредить этому святому человеку?!

А Гадоль продолжал свои занятия Торой до тех пор, пока чиновники не опечатали все его книги и имущество. В тот час к раввину зашел минский проповедник р. Исраэль, Городнер магид[19], и воскликнул:

— Мир тебе, мой наставник и учитель! Тебе нечего страшиться, наставник! Ведь сказано в Писании: «…Запечатай Тору при учениках… И буду я ждать Ашема»[20]. Спрашивается, какая связь между одним и другим стихом? А связь вот какая: если человек поднимается до такого уровня, что даже, когда связывают и опечатывают его Тору, он увлеченно и преданно продолжает изучать ее, такому человеку, безусловно, следует ждать и уповать на очень скорое избавление, уготовленное Ашемом.

[1] «Право давности» — юридический принцип, признающий преимущественное право собственности за тем, кто в течение долгого времени является фактическим владельцем спорного имущества.

[2] Ср. «Раби Йонатан говорит: “Кто исполняет Тору в бедности, со временем будет исполнять ее в богатстве…” (Авот 4:11).

[3] Даже когда раби Акива был брошен римлянами в тюрьму, к нему по-прежнему обращались за разрешением сложных алахических вопросов (См. Иерусалимский Талмуд, Йевамот 12:5).

[4] См. Бава кама 27б.

[5] См. IIШмуэль 23:15—17: “И захотел Давид пить… И пробились трое храбрецов сквозь лагерь палестинцев, и зачерпнули воды из колодца, что у ворот Бейт-Лехема; и понесли, и принесли Давиду, но он не захотел пить ее”.

[6] См. Гитин 45а.

[7] Йешая 32:8.

[8] Теилим 112:5.

[9] Там же.

[10] В трактате Бава кама (99б) рассказывается, что некая женщина попросила раби Хию определить, годный ли у нее динар. Раби Хия осмотрел монету и определил, что динар годный. Однако назавтра женщина возвратилась и сообщила, что динар у нее не приняли, сказав, что эта монета уже вышла из употребления. Тогда раби Хия приказал своему казначею выдать женщине новый динар из своей казны, а в графе убытков пометил: “за плохо выполненное дело”.

[11] См. Ктубот 77б.

[12] Теилим 84:6.

[13] См. Авот 4:23.

[14] См. Авода зара 44б: “Однажды в Акко рабан Гамлиэль мылся в бане, где была установлена статуя греческой “богини” Афродиты. Один из идолопоклонников Прокл, сын Плосфоса, спросил: “…Разве Тора разрешает тебе пользоваться купальней, посвященной нашей богине?” Рабан Гамлиэль сказал ему: “Не отвечают на такие вопросы в бане”(поскольку обнаженному и в присутствии обнаженных запрещено обсуждать алахические проблемы). Когда они вышли, рабан Гамлиэль объяснил: “Не я пришел в ее пределы, но она в мои (т.е., баня существовала здесь задолго до того, как в ней была установлена статуя Афродиты), и не баню построили в честь идола, а наоборот, идола поставили, чтобы украсить баню”.

[15] См. Бава батра 25б.

[16] См. там же 18б.

[17] Ср. Брахот 31а: “Расставаясь с другом, обсуждай с ним слова закона, и тогда ты будешь помнить о нем”.

[18] См. Теилим (2:11) : “Служите Ашему в страхе и радуйтесь в трепете”.

[19] См. о нем также в главах “Раввин из Пружан” и «Последний день”.

[20] Йешая 8:16—17.

с разрешения издательства Швут Ами