Гадоль из Минска 13. Отъезд из Сельцов

Когда глава общины Пружан гаон Э.-Х. Майзель был приглашен занять место раввина в городе Ломже, жители Пружан обратились к р. Йерухаму с просьбой возглавить их общину. Они были наслышаны о его величии и славе — ведь Сельцы располагались поблизости от Пружан, да и их бывший раввин Э.-Х. Майзель, всегда превозносил молодого раввина из Сельцов; поэтому они единогласно остановили свой выбор на р. Йерухаме.

Разумеется, жители Сельцов попытались отстоять своего раввина и удержать у себя — собрались все евреи местечка, и было принято решение повысить «содержание», выплачиваемое р. Йерухаму, а также предоставить ему различные льготы, значительно превосходящие их возможности. Женщины Сельцов собрались отдельно и пришли к жене раввина с уговорами и посулами, они просили ее повлиять на р. Йерухама, чтобы он остался. Но он отвечал в шутку, что вмешательство женщин в назначение раввина или судьи не может принести никакой пользы, ведь сказали наши мудрецы: «Если женщины властвуют над мужчиной, значит нет суда и нет судьи»[1].

Жители местечка пустили в ход все мыслимые средства убеждения и обольщения, но они были не в состоянии противостоять общине Пружан — большого и богатого города, славного в мире Торы, ведь в прежние времена раввинами Пружан были величайшие законодатели р. Йоэль Сиркис, прозванный Бахом[2], и его зять р. Давид Алеви, прозванный Тазом[3]. Кроме того, Пружаны были уездным городом, а Сельцы — лишь одним из его окрестных местечек. А поскольку в последнее время расходы р. Йерухама значительно увеличились — ведь его семья росла и все больше малолетних детей оказывалось на его попечении — маленькая община Сельцов не могла уже обеспечивать своего раввина по его достоинствам и заслугам.

И когда жители Сельцов вынуждены были смириться и уступить, они попросили р. Йерухама, чтобы он рекомендовал им законоучителя, который смог бы занять его место. От ответил:

— Недавно я получил письмо от своего друга р. Лейбцига Харифа, с котором я сблизился еще в юности, когда жил в Ковно. Сейчас он глава раввинского суда в Ритаве, но он пишет мне, что в силу разных причин хотел бы поменять место. Я бы вам советовал пригласить именно его — это большой человек и по своим качествам он подходит для вас.

Община Сельцов последовала его совету. (В конце своих дней р. Лейбциг Хариф был приглашен раввином в местечко Высокое, и там погребен).

Раввин из Пружан

Хотя и сказали наши мудрецы: «Не место красит человека…»[4], они имели в виду подлинную славу, но преходящая слава безусловно зависит от места, которое человек занимает.

Когда р. Йерухам был раввином в крошечных Сельцах, о нем знали только в близлежащих местах, да и то лишь избранные знатоки Торы, называвшие его в своем кругу по-прежнему «Илуй из Бриска». Слово илуй, хотя и говорит об исключительности человека, однако в известной степени преуменьшает его значительность, потому что несет на себе отпечаток детства — оно близко по значению к понятию «вундеркинд». Теперь, перебравшись в Пружаны, р. Йерухам приобрел новый статус и стал известен как один из величайших мудрецов своего поколения. Его стали называть «Раввин из Пружан», а прежнее имя — «Илуй из Бриска» — скоро забылось и больше не упоминалось.

Приехав в Сельцы, он был новичком на раввинском поприще. И несмотря на то, что уже тогда он был велик и могуч в знании Торы, придирчивые знатоки могли различить и нащупать его слабые места: то сказывалось недостаточное знание реальной жизни, то проявлялись признаки слишком краткого обучения у законоучителей старшего поколения. В те времена задиры и спорщики могли подловить его и обнажить его слабости. Только его личная праведность и глубочайшее знание Торы поднимали его на недосягаемую высоту и позволяли благополучно миновать все ловушки и препятствия.

В Пружаны он прибыл как выдающийся раввин и мудрец, известный не только своими гениальными исследованиями алахических проблем, — ведь его величие в Торе могли по достоинству оценить только немногие, теперь он был обогащен опытом законоучителя и глубоким знанием различных народных обычаев и истории их возникновения. Он уже приобрел необходимые познания в житейских делах и мог к месту, просто и понятно пошутить — его слова, окрашенные удивительным юмором, проникали в самое сердце.

Сразу же, как только р. Йерухам прибыл в Пружаны, люди потянулись к нему — в первые же дни у него перебывали чуть ли не все жители города. Один визитер высасывал из пальца алахический вопрос, другой сообщал свое новое толкование трудного места в Торе, третий, рядясь в чужую тогу, выдавал за свое открытие то, что услышал от кого-то или вычитал в старой-престарой книге, четвертый извещал о проблемах, существующих в городе, и предлагал меры, которые, по его мнению, необходимо предпринять для их разрешения. В общем, каждый изобретал подходящий предлог, чтобы на нового раввина посмотреть и себя показать. Все жители города смогли убедиться в том, какой выдающийся гаон и знаток Торы оказался среди них. Беседуя на любую из затронутых тем, обсуждая любую талмудическую проблему, р. Йерухам проявлял удивительную эрудицию и силу ума, повергающую всех в трепет.

В те дни к р. Йерухаму пришел замечательный знаток Торы р. Йеошуа Шапиро, известный своим удивительным благочестием. Он любил заниматься разъяснением трудных мест в писаниях Виленского Гаона, расшифровывая смутные намеки и беглые тезисные заметки. Одной из проблем он и поделился с р. Йерухамом, сообщив, что не сумел найти удовлетворительное решение даже в только что вышедшей в свет книге Дамэсек Элиэзер[5]. Рав Й. Шапиро покинул приемную р. Йерухама настолько пораженный глубиной и точностью его разъяснений, что только и смог сказать: «Не иначе, как дух самого Виленского Гаона глаголет его устами».

Мне рассказывал гаон р. Авраам Липа, удивительный знаток Талмуда и Шульхан аруха, дававший уроки в главном бейт мидраше Пружан, что он задал тогда р. Йерухаму вопрос, касающийся одного очень трудного места в книге Тософот Йом тов[6]. Над его пониманием р. Липа бился долгое время и уже спрашивал величайших знатоков Торы, но никто не смог разрешить проблему. Рав Йерухам неспешно разъяснил ему истоки этой проблемы, восходящие к Вавилонскому и Иерусалимскому Талмудам, изложил ему мнения древних мудрецов по затронутому вопросу, а также то, что добавили к пониманию проблему знатоки последующих поколений до раби Акивы Эйгера и автора Тиферет Исраэль[7]. В результате «темное» место в Тософот Йом тов оказалось совершенно ясным, простым и понятным. А весь материал был изложен настолько четко и последовательно, как будто р. Йерухам сию минуту завершил изучение этой проблемы.

Глава пружанской ешивы раввин Ицхак Нотэ, глубокий знаток Талмуда, который был особенно силен в понимании сложнейших комментариев Маарши и Маарама Шифа, рассказывал мне, что и он тогда пришел к р. Йерухаму со сложнейшим вопросом, поставленным этими величайшими комментаторами. И р. Йерухам, используя, по своему обыкновению, средства глубочайшего анализа, как бы играючи, разъяснил всю проблему, переходя к все более тонким умозаключениям и выводам, так что, в конце концов, рав Ицхак Нотэ запутался и потерял нить рассуждений. Завершив анализ, р. Йерухам сказал ему:

— Все это я изложил, используя ваши методы рассуждения. Но когда я сам изучаю Тору, то обычно избегаю подобных путей, потому что моя душа не принимает такого стиля исследований, ведь к ясному пониманию Торы он не приведет. Простое же объяснение этой проблемы такое-то. Но сначала я как бы встал на ваше место и отмерил вам вашей меркой. Праведный гаон р. Я.-М. Падве учил меня в детстве, что кроме самого изучения Торы существует также «тренировка ума»[8]. Вот я и пошел сначала путем «тренировки ума», который вы так любите.

Реб Михл-Залман Пинес, очень состоятельный человек и знаток высказываний мудрецов древности, пришел к р. Йерухаму, чтобы разобраться вместе с ним в одном из преданий. Для разъяснения этого предания р. Йерухам привел другое предание, затем некий закон, а от этого закона перешел к другому закону. Так он забирался дальше и дальше в дебри Талмуда, и в конце концов р. Михл-Залман утерял связь предметов и недоуменно спросил: «Как мы добрались до этой темы?». Тогда р. Йерухам, не упуская ни малейшей детали, шаг за шагом возвратился по цепи своих рассуждений обратно, к исходной точке.

И точно так же, проявляя исключительную эрудицию и знание источников, он отвечал на вопросы, касающиеся различных редакций в текстах молитв, гимнов и песнопений. Учителям и меламедам, приходящим к нему с вопросами, он разъяснял трудные для них стихи Торы, стараясь привести как можно более простое и не противоречивое толкование. А «просветителям», которые пытались проверить его на прочность и заманить в ловушку, задавая каверзные вопросы, касающиеся комментариев Ибн Эзры[9] на Тору или различных лингвистических трудностей в Писании, р. Йерухам отвечал: «Я не занимаюсь разгадыванием загадок и расшифровкой тайнописи, если написавший желал, чтобы его слова были скрыты от непосвященных. Пусть скрытое останется скрытым, и я не хочу и не вправе посвящать свое время подобным изысканиям, — они только уводят от подлинного изучения Торы и пользы от них немного. Мне дорого мое время, и оно мне необходимо для более важных и неотложных дел, чем это. В науке о языке я не силен, потому что не изучал ее в молодости, а сейчас у меня нет лишнего времени, чтобы выкроить часы для этих занятий. Если ты сам найдешь верный ответ на этот вопрос или услышишь объяснение от кого-то из знатоков Торы, скажи мне, и я тоже буду знать».

Однако в большинстве случаев посетители уходили от него, удовлетворенные полученным ответом или советом. Благодаря своей природной способности глубоко вникать во всякую проблему, добираясь до самой сути, он во многих случаях находил верное решение даже по вопросам, затрагивающим незнакомые ему сферы жизни.

Я хочу упомянуть об одном случае, когда р. Йерухам нашел остроумный выход из положения. В те дни в Пружанах проживали два склочника, которые баламутили весь город. Один из них — образованный «просветитель», который своими нововведениями в духе времени стремился осчастливить народ Израиля; второй — невежественный хозяин, но оба властные и грубые, привыкшие добиваться своего силой. И поскольку оба они были близки к городским властям, то причиняли много бед и неприятностей евреям Пружан своими наветами и доносами. В конце концов, терпение горожан лопнуло, и вся община объединилась, чтобы выселить склочников из города. Поняв, что дело их плохо, склочники явились к р. Йерухаму, который тогда только что приехал в Пружаны.

«Просветитель» — хитрый, изворотливый и к тому же считавший себя большим знатоком талмудических преданий — обратился к р. Йерухаму в таком стиле: «Да наставит нас наш учитель! Жители этого города, невежественные и глупые люди, верят во всякую чепуху, опутаны суевериями и предрассудками, дурно себя ведут в синагогах и бейт мидрашах, и все, что они творят, не соответствует духу и чистоте нашей еврейской веры; они выставляют нас, евреев, на посмешище перед нашими соседями, неевреями. Но никто не пытается встать на защиту нашей веры и исправить положение. И только я и мой друг, вхожие в дома иноверцев, — и представителей властей, и простолюдинов — понимаем и чувствуем, какая опасность нависла над евреями из-за их поведения. Поэтому мы стараемся внести в еврейскую жизнь изменения и поправки, отвечающие духу времени и новейшим потребностям современности. И вот ополчились на нас все жители города, чтобы истребить нас и уничтожить, отплатив нам злом за добро, — и ныне мы в великой опасности. Скажи нам, наш учитель, есть ли большая заповедь, чем творить добро для всей общины, как это делаем мы?! Почему же не сбываются для нас слова мудрецов[10]: “Беда не коснется того, кто занят выполнением заповеди”?».

Рав Йерухам сразу же отпарировал:

— Ты сам ответил на свой вопрос. Ведь там дальше сказано: «Но в опасных местах это правило не действует». А поскольку, как следует из твоих слов, все жители города дурные и грешные, а хороших людей, кроме вас с твоим товарищем, нет, разве может быть место более опасное, чем это?

Таким образом, р. Йерухам произвел большое впечатление на все слои пружанской общины. А поскольку Пружаны — город состоятельных коммерсантов и купцов, деловые связи которых распространяются по многим странам, имя р. Йерухама вскоре приобрело широкую известность, и из самых отдаленных мест к нему стали обращаться с алахическими вопросами.

В самих Пружанах авторитет р. Йерухама был очень высок, но все же его положение было не таким, как в Сельцах. Ведь чем больше и богаче город, тем быстрее распространяется в нем дух «свободомыслия» и «просвещения» и тем выше самомнение его жителей. Таким людям труднее было принимать и, тем более, безоговорочно выполнять постановления и решения раввина. Время от времени находились в городе критики его указаний, выражающие свои сомнения. Как-то даже случилось, что один мясник открыто выступил против р. Йерухама. И хотя вся община вступилась за своего раввина, и строптивый мясник, не выдержав морального и экономического давления, был вынужден покорно подчиниться, тем не менее, горький осадок от этого конфликта еще долго оставался в сердцах. Почувствовав это, Рав Йерухам стал руководить общиной все более мягкими методами. И когда один знакомый из Сельцов спросил его: «Теперь-то наш учитель уже постиг, что он не генерал-губернатор?», р. Йерухам ответил шуткой: «Ведь даже о Творце, да благословится Его имя, сказали мудрецы: “Как мы смотрим на Него, так и Он смотрит на нас”[11] — имеется в виду, что Всевышний обращается с нами в соответствии с природой каждого человека.» И еще сказано: «Иногда Он является мудрым старцем, иногда — богатырем или воином»[12].

Само собой разумеется, что обремененный множеством дел и забот, обычных для раввина большого города, он уже не мог посвящать изучению Торы столько времени, как прежде. Но и сейчас его усердие в занятиях Торой вызывало всеобщее удивление.

Квартира раввина располагалась в принадлежащем общине доме, который примыкал к большой синагоге. На первом этаже находились комнаты членов его семьи, а также помещение раввинского суда, а на втором — спальня и рабочий кабинет раввина, а рядом — его книгохранилище.. В будние дни он спускался вниз только для молитвы и в случаях, когда на заседаниях суда необходимо было его присутствие. Во все остальное время он оставался у себя наверху, занимаясь Торой и отвечая на письма с алахическими вопросами, присылаемые ему и из близких, и из далеких мест. И когда он занимался у себя наверху, никто не смел заходить к нему, кроме тех случаев, когда судьи не могли полностью положиться на свое мнение и принять решение без него. Горожане часто говорили: «Святой и могучий — у себя, наверху»[13].

В первый же год жизни р. Йерухама в Пружанах ему пришлось вести длительное судебное разбирательство, связанное с крупной коммерческой сделкой. Обе тяжущиеся стороны упирались и упрямились, отвергая все компромиссы и не желая ни в чем уступить друг другу. Теперь все зависело от решения суда. А поскольку это дело затрагивало интересы многих коммерсантов и купцов, им заинтересовались все знатоки Торы в городе. Они погрузились в изучение книг и кодексов, трактовавших законы, подходящие к этому случаю. Почти всем было ясно, что истец прав и выиграет дело. И в конце концов даже ответчик согласился заплатить часть суммы, но истец ни за что не соглашался на половинчатое решение вопроса. И вдруг раввин ко всеобщему удивлению вынес приговор в пользу ответчика, полностью оправдав его. Было много знатоков Торы, сомневающихся в справедливости приговора, а истец, не в силах владеть собой, спросил раввина:

— Объясни мне, мой наставник, на каком основании ты вынес свое решение?!

Раввин ответил ему:

— Согласно букве закона я не обязан перед тобой отчитываться, но поскольку я слышу, что и знатоки Торы полны сомнений, я хочу разъяснить всем мои аргументы и доводы.

И когда он объяснил им ход своих рассуждений, все были поражены, как это они сами не понимали до сих пор таких простых и ясных вещей.

Один из тогдашних судей в Пружанах р. Яаков, большой знаток Торы, праведный и скромный человек, наделенный проницательным и ясным умом, рассказывал мне однажды:

Я не был поражен и даже удивлен, услышав, с какой точностью и удивительной эрудицией новый раввин отвечает на алахические вопросы, ведь это естественно и легко при его чудесных способностях, и возможно, что в этом я и сам не уступаю ему. Но меня потрясло, как однажды он признался посетителю:

— Решение этого вопроса мне не известно, и я не знаю, что тебе отвечать. Подожди, пока придут другие законоучители.

И он послал за мной и за раби Менделем, который был вторым судьей в Пружанах. И когда мы пришли, он сказал нам так:

— Вот послушайте, господа, я сейчас столкнулся с вопросом, который не знаю, как разрешить. Может быть, вы, опытные судьи, уже встречались с такими делами или слышали о чем-то подобном?.

А когда выяснилось, что и мы не можем найти решения, он послал своего служителя Орцеля с запиской на постоялый двор Харовера, где остановился гаон и праведник раби Пинхас-Михаэль Рокеах из Антиполя, ближайший ученик гаона р. Ашера, автора книги Биркат рош, чтобы узнать не попадался ли ему подобный вопрос. Раби Пинхас-Михаэль ответил тоже запиской: «Решения этой проблемы я не видел в книгах и не слышал от мудрецов, но нечто похожее мне встречалось… И из той ситуации можно вывести решение вашей проблемы. Но не полагайтесь на мое мнение, потому что это лишь догадка в новом для меня вопросе».

Бедный ремесленник, пришедший с этим вопросом, устав дожидаться в коридоре, саркастически сказал другим посетителям:

— Долго жители Пружан искали себе раввина, и кто же, в конце концов, им достался?! Раввин, который не может ответить на простейший вопрос без помощи других судей и раввинов из чужих мест! В результате я среди белого дня должен тратить столько времени и сидеть тут голодный!

Рав Йерухам услыхал из своей комнаты его жалобу и решил, что этот человек прав. Он вышел к нему и сказал:

— «Ропот твой дошел до моих ушей»[14]. Действительно, из-за меня ты потратил свое время, и я должен заплатить тебе за твой вынужденный простой. И если ты пожелаешь, я велю своим домашним, чтобы накормили тебя, потому что я все еще не могу ответить на твой вопрос и должен еще над ним поразмыслить.

Ремесленник был богобоязненным человеком и, обеспокоившись, что обидел раввина, сказал:

— Прости меня, наш наставник, за мою дерзость и за грех моих уст. Б-же меня упаси, чтобы я взял хоть грош! Наоборот, я рад, что дал повод мудрецам разобраться в алахической проблеме, ведь я слышал от магида в бейт мидраше, что дочери Цлофхада получили награду за хороший вопрос, который они задали нашему учителю Моше[15]. А награду за выполнение заповеди я не продам ни за какие деньги.

Тем временем вернулся Орцель с ответной запиской от р. Пинхаса-Михаэля. Прочитав ее, р. Йерухам сказал:

— Поскольку и в его практике не встречалось подобного случая, он пытается найти решение по аналогии, но эта аналогия не кажется мне удачной. Попробую разобраться в этом вопросе своими силами. Посмотрим, посмотрим…, — и около получаса он углубленно занимался этой проблемой, а затем сообщил нам свое решение, противоречащее мнению р. Пинхаса-Михаэля.

Раби Пинхас-Михаэль, который, не утерпев, пришел, чтобы узнать, как разрешилась проблема, и все мы единодушно признали справедливость его решения, согласившись с его доводами и доказательствами. И тогда я спросил у р. Йерухама:

— А что было бы, если бы р. Пинхас-Михаэль ответил, что такое дело уже попадалось ему и он разрешил его так, как советовал в своей записке?

Р. Йерухам ответил:

— Тогда бы я, разумеется, положился бы на его решение и не занимался бы этим делом так долго.

Я снова спросил его:

— Но ведь мудрецы говорят по-другому: «До того, как законоучитель вынес свое решение, он еще объективен, и мы прислушиваемся к его мнению; но после того, как законоучитель вынес решение, он уже пристрастен в своих оценках и мы не прислушиваемся к его мнению»?[16]

Р. Йерухам ответил:

— Это касается исключительно тех случаев, когда мы подозреваем, что у этого законоучителя есть личная заинтересованность в деле. Но если решение вопроса зависит лишь от верности логических доводов и глубокого понимания, тогда все обстоит как раз наоборот. В таком случае мудрецы говорят: посмотри, как поступали до тебя большие знатоки Торы. И этому — две причины. Во-первых, если большой знаток Торы уже вынес какое-либо решение, можно предположить, что он основательно разобрался в этом вопросе и дошел до его корней. А второе, надо добавить, что Святой, благословен Он, не вершит несправедливости руками праведников и не позволяет оступиться мудрецам Торы. Скорее всего, решение, вынесенное большим мудрецом, справедливо. Но в нашем случае, когда р. Пинхас-Михаэль еще не принимал подобных решений, но просто поделился с нами своей догадкой, — он как бы вместе с нами обсуждает этот вопрос, и у нас есть право оспаривать его точку зрения. Тут мы обязаны в меру своих сил самостоятельно исследовать всю проблему.

— С тех пор, — закончил свой рассказ р. Яаков, — авторитет р. Йерухама неизмеримо вырос в моих глазах, ведь не знаю, смог бы я сам устоять в таком испытании и ответить посетителю на его вопрос: «Я не знаю»[17].

В 5633 (1873) году жители городка Мир предложили р. Йерухаму встать во главе их общины. Он был склонен согласиться, потому что Мир — благодаря расположенной в нем прославленной ешиве — был признанным центром Торы. Однако жители Пружан уговорили его остаться.

Все, о чем я рассказывал до сих пор, было мной услышано от других. Все, о чем будет поведано дальше, я передаю как свидетель и очевидец.

Когда мне выпал жребий стать меламедом, мой тесть реб Э. Вархафтиг, который мечтал увидеть меня раввином, позаботился, чтобы я начал свою работу в доме р. Йерухама, которого он безмерно ценил и почитал, как мы выше упоминали[18]. Мой тесть лелеял надежду, что это будет для меня первой ступенью к званию раввина.

Впервые я пришел в дом р. Йерухама в один из дней между Рош ашана и Йом кипуром 5637 (1877) года, чтобы он проверил мои возможности. Я поднялся к нему на второй этаж и вошел в рабочий кабинет. Он попросил проэкзаменовать в его присутствии его сына, имея в виду испытать меня самого. Само собой разумеется, когда я осознал, что стою перед величайшим знатоком Торы, мне стало страшно. Но он вывел меня из растерянности, раскрыв передо мной одну из страниц Талмуда (трактат Бава кама, лист 43), где говорилось о быке, случайно ставшему причиной смерти раба-нееврея, и начал высказывать свои соображения по поводу этой талмудической ситуации. Но затем, все более увлекаясь, р. Йерухам, по своему обыкновению, перешел от одной проблемы к другой, пустился в плавание по могучим водам Талмуду, погружаясь все глубже и глубже в сложнейшие аналитические построения древних мудрецов и мудрецов последних веков. Время от времени он обращался к своему юному сыну, который, трепеща перед отцом, как бы волочился вслед за ним на буксире. Так продолжалось около часа. Я сидел и молчал.

Сделав перерыв, р. Йерухам обратился ко мне:

— Что ты думаешь о моих занятиях с сыном?

Я ответил:

— Да простит меня мой наставник, если я скажу: это напрасный труд. Для обучения ребенка такой метод не подходит. Я и сам-то недостаточно подготовлен и одарен, чтобы обсуждать с вами талмудические проблемы на таком высочайшем уровне, доступном только гаонам. А мальчику такие рассуждения вообще не под силу и находятся далеко за пределами его понимания. Правда, среди заповедей, которые отец должен выполнить по отношению к сыну, мудрецы назвали «научить его плавать»[19], но таким образом, чтобы отец как бы «носил его на крыле своем»[20], поддерживал его своими руками. Вы, мой наставник, плаваете в могучих водах, среди волн и водоворотов, а ребенок остается на берегу, страшась даже вступить в воду. Как же он научится плавать?

Понимая, что я прав, р. Йерухам попросил:

— Так скажи мне, в чем заключаются преимущества твоего метода?

— Я понимаю язык детей и подростков и умею сам стать подростком и даже ребенком. И когда это необходимо, я могу, спустившись со своего уровня, проникнуть им в душу и говорить с ними на их языке — с каждым в соответствии с его способностями и уровнем понимания. И так, играючи, карабкаться вместе с ними, пока мы не поднимемся вновь до моего уровня. И все, что я знаю, я могу разъяснить ученику, чтобы и он тоже знал.

Мой ответ пришелся ему по душе, и дело было улажено. Когда же я спросил его о порядке занятий, он сказал:

— Я не буду ничего устанавливать. Я полагаюсь на тебя — ты сделаешь все наилучшим образом. По твоим словам я сужу, что ты станешь большим мастером в своем деле и не уподобишься меламеду полководца Йоава[21].

Так и было — во все годы, пока я оставался меламедом в его доме, он возложил на меня все, что связано с воспитанием его сыновей. И только на исходе каждого Шабата он сам экзаменовал их. Я попросил его об этом, желая порадовать успехами мальчиков, и он с радостью согласился, ведь проверяя их знания, он также выполнял заповедь: «И обучайте своих сыновей»[22]. В эти вечера он не принимал никаких посетителей, кроме приходивших с неотложными вопросами.

Когда я явился к нему первый раз на исходе Шабата, он принял меня с большим почетом и сразу начал убирать со стола и дивана книги и вещи, загромождавшие их, торопясь подготовить место для наших занятий. Я спросил:

— Зачем вы так утруждаете себя, ведь мальчики сами могут это сделать?

Он ответил мне словами мудрецов:

— «Разве мало того, что в Торе написано: “И расскажи сыну своему…”?»[23]. И если уж я не могу выполнять заповедь, как раби Йеошуа бен Леви, который сам обучал своих сыновей, все, что мне по силам сделать, я делаю.

Я спросил его:

— В чем разгадка ваших слов: «…Я не могу выполнять заповедь, как раби Йеошуа бен Леви»? Неужели это настолько трудно, что мой господин не в состоянии справиться с этим?

Он ответил:

— То, что человек делает по велению души, покоряясь глубокой внутренней потребности, невозможно сделать рассудочно, обдумывая каждый шаг. У раби Йеошуа бен Леви любовь к Торе была настолько сильна, что он, по своей душевной чистоте, делал то, что он делал, не опасаясь уронить свое достоинство. Я же еще не достиг такого уровня. И когда мне приходится что-то делать, в мое сердце закрадываются сомнения, имею ли я право пренебрегать своей репутацией. Ведь разве не сказали наши мудрецы: «Тот, кто поставлен во главе общины, не имеет права заниматься ремеслом на виду у трех человек»[24]? И есть ли у меня право прерывать изучение Торы ради того, чтобы обучать сыновей — ведь сказали мудрецы: «Если стоит вопрос: изучать ли Тору самому или обучать Торе сына, предпочтение отдается отцу»[25]. Я не утверждаю, что закон запрещает мне самому обучать сыновей, но поскольку я обдумываю и сомневаюсь, само собой разумеется, что я не могу поступать так естественно и просто, как раби Йеошуа бен Леви. Это так же, как в законе о «ревнителе»: в некоторых ситуациях человек, ревнующий за веру, имеет право совершить самосуд прямо на месте преступления[26], но если он попросит разрешения у раввина, разрешение не будет дано, потому что этот закон касается только того, кто действительно ревнует за веру, не задавая вопросов.

Я сказал ему:

— Но ведь в истории о раби Йеошуа бен Леви сказано: «…С тех пор раби Хия бар Аба не брал ни крошки в рот до того, как повторял с сыном стих Торы, выученный накануне, и обучал его следующему стиху». Ведь мы видим, что он научился у раби Йеошуа и стал поступать так же, как он.

Тогда р. Йерухам сказал мне:

— Здесь необходимы два объяснения. Во-первых, когда раби Хия бар Аба увидел, как поступает раби Йеошуа, в его сердце пробудилось подобное же чувство и он достиг уровня раби Йеошуа. И еще, ведь не сказано там просто: «С тех пор раби Хия бар Аба стал поступать, как раби Йеошуа», но сказано: «С тех пор… не брал ни крошки в рот до того, как повторял с сыном…», т.е., он учился с сыном по-другому, по-своему, в своем доме, потому что буквально повторять поступки других, не испытывая подобного внутреннего стремления, — это просто подражание и обезьянничанье.

В тот раз экзамен не удался, потому что мальчики не знали того раздела Талмуда, который следовало выучить за неделю. Отослав их, р. Йерухам начал заниматься этим материалом со мной.

Так же произошло и во второй раз. И, тем не менее, р. Йерухам не стал выговаривать мне за то, что мальчики не готовы, а промолчал.

И лишь на третий раз уста мальчиков растворились, и они толково и ясно изложили не только раздел той недели, но и связанные с ним разделы, изученные в предыдущие две «недели молчания». Рав Йерухам удивился и спросил меня:

— Почему же в первые два раза они ничегошеньки не могли вымолвить?

Я сказал:

— Тогда я учил их обзорно, а теперь — углубленно. Позвольте мне объяснить? Я знаю, что в наших хедерах не закладывают основ, и бывает, что подросток, который уже изучает Талмуд с ранними и поздними комментаторами, не способен ответить на простой основополагающий вопрос. А как же можно построить здание, если у него нет фундамента?! И сколько раз я сам оступался на простых вещах, которые должен был бы знать любой начинающий, а я их не знал, уже став взрослым. Поэтому я взял себе за правило всякий раз, когда занимаюсь с учениками, представлять себе, что передо мной сидит мальчик, как бы ничего не ведающий об изучаемом предмете. И я объясняю ему даже самые очевидные и простые вещи, относящиеся к теме. Вот, например, теперь мы начали изучать трактат Гитин[27], и я посчитал необходимым прежде всего изучить с мальчиками раздел Торы, в котором говорится о разводных грамотах и разводе, и разъяснить им, что представляет собой разводная грамота, для чего она предназначена, как она составляется и как она вручается при разводе. Поскольку первая мишна в трактате говорит о разводной грамоте, переданной через посредника, я объяснил им, кто может быть таким посредником и какими правами он обладает. А вслед за этим говорится о свидетелях и о достоверности их показаний, подтверждающих подлинность разводной грамоты, и я счел нужным разъяснить мальчикам, кто может быть свидетелем и в чем заключается процесс подтверждения подлинности документа, а также в чем разница между подтверждением подлинности денежного векселя и разводной грамоты. Кроме подобных фундаментальных определений, необходимых для понимания этого раздела, я счел нужным разъяснить им основные принципы построения талмудической дискуссии и особенности стиля Талмуда, знание которых совершенно необходимо каждому новичку. И хотя, на первый взгляд, каждое из этих разъяснений не должно потребовать много времени, однако, собравшись вместе, они занимали почти все часы, предназначенное для уроков, так что в остававшееся время я только успевал бегло прочитать с мальчиками изучаемый раздел — только, чтобы они приучились к правильному чтению и осмысленному интонированию отрывка. Так прошли две первых недели. Но затем, когда мальчики ясно усвоили все определения, принципы и понятия, лежащие в основе изучаемого предмета, нам открылись ворота, ведущие в глубины познания, и дорога уже была очищена от камней. Поэтому в третью неделю мне легко было изучить с ними не только новый раздел, но и повторить два предыдущих так, чтобы они отпечатались в их сердцах. Подобно тому, как сказал пророк: «Разве вечно земледелец пашет, бороздит и боронит свою землю? Нет, подготовив ее поверхность, он сеет чернушку и насыпает тмин, пшеницу сеет рядами, и ячмень в назначенном месте, и полбу по краю поля»[28].

Рав Йерухам, осветив меня улыбкой, сказал:

— Возможно, именно такой путь имели в виду наши мудрецы, сказав: «Пусть человек сначала прочтет, а затем обдумает и поймет»[29].

С тех пор р. Йерухам взял себе за правило на исходе каждого Шабата, завершив экзамен и отпустив мальчиков, заниматься со мной, иногда до часа ночи.

Эти вечера в его кабинете наверху, проведенные с ним на исходе Шабатов в 5637—5638 (1877—78) годах, памятны и дороги мне. В жизни своей никогда не забуду наслаждения и удовольствия, которые я испытывал в это время, ведь нет большей радости, чем разрешение мучавших тебя проблем и вопросов. Тогда я по-настоящему ощутил его величие и силу его любви к Торе. Каждое изречение древних мудрецов было в его глазах драгоценной жемчужиной, над которой он трудился, чтобы вставить ее в подходящую оправу, отшлифовать и обработать с помощью всевозможных инструментов — рассуждений и объяснений, чтобы эта жемчужина заиграла и засияла. И ему не надоедало по много часов заниматься одним и тем же вопросом, пока он не докапывался до истины. Он обсуждал со мной четыре часа один из комментариев Раши на начало 6-ой главы трактата Гитин — комментарий, показавшийся проблематичным еще раби Акиве Эйгеру[30]. И р. Йерухам не успокоился, пока в конце концов не нашел в Тосефте косвенное доказательство, подтверждающее мысль Раши.

Каждая буква в словах мудрецов была значимой и весомой в его глазах до такой степени, что часто становилась отправной точкой для его логических построений. Крохотные изменения в написании слова он использовал как довод и доказательство при принятии алахических решений. Именно поэтому он так любил книгу Дикдукей софрим, в которой приводятся сохраненные в рукописях различные редакции Талмуда. Не раз он показывал мне, как благодаря «незначительной» редакционной поправке, становятся понятными слова великих мудрецов древности, долго вызывавшие недоумение у знатоков Торы последующих поколений, которые порой, не разобравшись в этих изречениях до конца, исключали их из законодательных кодексов.

А каким наслаждением было обсуждать с ним алахические вопросы! Его любовь к истине была такой сильной, что он был готов принять ее, от кого бы она ни исходила. И он не стеснялся признать, что его оппонент прав, когда убеждался в справедливости его доводов — даже, если сам оппонент, запутавшийся в рассуждениях, уже считал себя побежденным.

Я вспоминаю, как однажды он сообщил мне свое возражение на одно из мест в книге Кцот ахошен[31], и его доказательства были очень основательными и вескими. Обдумав его слова, я высказал некоторые соображения, позволяющие объяснить позицию Кцот ахошен. Однако он отверг мое мнение, приведя доводы, которые показались мне убедительными, и я с ним согласился. Но еще поразмышляв над проблемой, он признался:

— А ведь ты прав. Зря я нападал на Кцот.

Это происходило в начале зимы. И вот в середине следующего лета, когда субботним утром я отправился на молитву, р. Йерухам, который уже возвращался с самой ранней молитвы, заметив меня, сказал:

— Нет, реб Меир, все-таки я был прав!

Я застыл, оторопев и не понимая, о чем он ведет речь, потому что та давняя дискуссия давно улетучилась из моего сердца. Он пригласил меня к себе наверх, в кабинет, и приветливо объяснил:

— Помнишь мое возражение на Кцот ахошен? Когда я тебе рассказал о нем, ты принял сторону Кцот, а я тогда с тобой согласился. Теперь же я убедился, что твое мнение несостоятельно, и мое возражение на Кцот остается в силе.

А когда я удивился, что он столько времени держал это в памяти, р. Йерухам сказал:

— Раби Исер[32] рассказывал мне, когда я гостил у него в Огустове, что р. Ицхак Авигдор[33], благословенна память о нем, в течение нескольких лет мог обдумывать один и тот же неясный вопрос, возвращаясь к нему в каждый подходящий момент.

Рав Йерухам очень любил своих детей, но и эта любовь была введена в рамки, очерченные законом.

Зимой 5637 (1877) года у него умер ребенок, и он горевал о нем « с плачем, стонами и причитаниями»[34] — так устрашающе, что трудно было находиться с ним рядом. Он рыдал, заговаривался, выл, кричал, бил себя по голове и сетовал беспрерывно, и никакие слова утешения не помогали ему. Сначала я был поражен, что такой великий человек не способен сдерживать свои чувства. Однако затем я пригляделся и понял, что он поступает так не только под естественным в такой ситуации напором чувств — но он «пробил дорогу потоку»[35] слез также и согласно закону. Ведь сказали мудрецы: «Три дня для рыданий»[36]. И поскольку мудрецы позволили и даже предписали поступать таким образом, р. Йерухам полностью отдался своему горю и позволил ему властвовать над собой во всю силу и мощь. Но удивительно, что сразу же по истечении трех дней он стал совершенно другим человеком, как будто его коснулась какая-то невидимая рука и остановила потоки слез. Правда, он все еще был удручен, беспокоен, печален и растерян, но уже сдержан и тих. Он уже не плакал и прислушивался к утешениям и уговорам. Тогда я убедился, что все его поступки были рассчитаны и подчинены требованиям закона. Слова мудрецов были для него указующим перстом, книги законоучителей были весами, на которых он взвешивал свои поступки.

В те дни в Пружанах находился проездом раввин Йосеф-Мордехай Рабинович, прозванный «Полемист из Стойбиц» за удивительное умение в любом вопросе и в любом деле выискивать сложности, приводя в смятение и недоумение своих оппонентов. Его собеседники, не успевая разобраться и глубоко обдумать проблему, застывали в растерянности, не зная, что ему возразить. Иногда в его сети попадались даже самые большие знатоки Торы, правда ненадолго — до того, как они успевали вдуматься в обсуждаемый предмет.

Стремясь отвлечь р. Йерухама от его горя, сразу же по завершению семи дней траура я привел к нему в кабинет, расположенный наверху, этого отчаянного полемиста, предварительно поведав хозяину о характере и особенностях гостя. Рав Йерухам сказал: «Теперь как раз подходящий момент. Моя душа еще мучается — а ведь нельзя заходить в царские ворота, т.е. подступать к Торе, во вретище, с лицом хмурым, мрачным и удрученным. Порадую-ка я немного сердце в полемике, и выражение моего лица изменится благодаря остроумию этого человека». А р. Йосефу-Мордехаю он сказал:

— Ну, задавай свои трудные вопросы!

Само собой разумеется, что перед р. Йерухамом гость не сумел развернуться в полную силу и вынужден был поумерить свой пыл. Ведь как только р. Йерухам, согласно своему обыкновению, начинал рассматривать каждую проблему, добираясь до ее корней и истоков, все воздушные замки р. Рабиновича мгновенно рушились и его фантастические построения лопались, как мыльные пузыри при соприкосновении с воздухом. Тем не менее, подобная игра доставляла р. Йерухаму удовольствие, и они прозанимались вместе несколько часов. После р. Йерухам говорил мне: «Этот человек одарен до чрезвычайности, но он еще, к сожалению, не сформировался окончательно. Если он обретет необходимую зрелость, он станет великим человеком». И всякий раз, когда р. Й.-М. Рабинович приезжал в Пружаны или позже в Минск, р. Йерухам приглашал его к себе в дом.

Подошло время, когда р. Йерухам начал подыскивать жениха для своей старшей дочери. И когда ему рекомендовали «Илуя из Киева» — Элиэзера Рабиновича (ставшего впоследствии его зятем и главой раввинского суда Минска), р. Йерухам расспросил о нем мудрецов Воложина, и они отозвались о нем с большой похвалой. Гаон р. Йосеф-Бер, который был тогда в Варшаве, написал: «Я не гожусь в свидетели, ведь он — мой ученик, и я люблю его, как самого себя. Я не буду говорить, что он станет великим человеком — он уже таков. И я надеюсь, что в доме, где властвует Тора, он окажется в своей стихии и продолжит совершенствоваться».

Тогда р. Йерухам попросил, чтобы Элиэзер прислал ему, в качестве образца, свои толкования сложных мест Торы. И вот однажды утром меня спешно вызвали в дом раввина. Рав Йерухам вышел мне навстречу, сияющий, с небольшой тетрадкой в руках. Потрясая ею, он сказал:

— Это от него, только что получил. Лучше этого не бывает. «Уста его — сладость, и весь он — желанный!»[37]

Рав Йерухам прочитал мне тетрадочку один раз, потом второй, и я видел, что он радовался все больше и испытывал глубокое наслаждение. Я знал, что по натуре он человек восторженный и открытый. Но при сватовстве эти качества могут только повредить: ведь порой проявление излишней заинтересованности одной из сторон, подталкивает другую к упрямству или гордыне, и тогда все дело может расстроится из-за пустяковых придирок. Поэтому я посоветовал р. Йерухаму дать сдержанный ответ, принимая в расчет, что человека узнают «из самих его уст, а не из его писаний»[38], и еще неизвестно, каков он на самом деле. Я просил его не увлекаться чрезмерными похвалами и вообще не проявлять особой заинтересованности или благосклонности при переговорах. И еще я напомнил ему слова мудрецов: «Даже отец и сын…, которые вместе обсуждают алахическую проблему, становятся врагами»[39] — тем более это верно по отношению к кандидату в женихи, ведь он еще не стал «сыном».

Через несколько дней прибыла еще одна тетрадка от Элиэзера Рабиновича — она содержала его ответ на замечания р. Йерухама. И как и в первый раз, тетрадь свидетельствовала о великолепном, ясном понимании и глубоких знаниях писавшего. Рав Йерухам согласился встретиться с посредником в Молодечно для ведения переговоров. Перед отъездом он спросил у дочери, которой было около шестнадцати лет:

— Вот я еду присмотреть тебе жениха. Согласишься ли ты с моим выбором?

Девушка застенчиво ответила:

— На тебя, папа, я полагаюсь, и от твоего слова не отступлю.

Рав Йерухам поехал через Минск и остановился там на постоялом дворе гаона р. Гершона-Авраама Бергера, одного из величайших мудрецов Минска. Когда в городе узнали о его прибытии, повидать его пришел гаон р. Шауль Левин, а вслед за ним многие ученые мужи города. Случилось так, что р. Йерухам потерял в дороге платок, а р. Ш. Левин доставил ему другой, — воспользовавшись случаем, р. Йерухам поделился с присутствующими своими новыми соображениями по поводу одного из обсуждаемых в Талмуде способов приобретения собственности, который называется киньян судар — этот акт купли-продажи, как правило, совершается именно с помощью платка[40]. Выслушав его, р. Г.-А. Бергер заметил, что в мир явился новый р. Йехезкель Ланда[41].

Встреча в Молодечно прошла лучше всех ожиданий, и дело было слажено. Условия были подписаны до знакомства жениха и невесты. Весь облик р. Йерухама — его величие и гениальность, его прямота и простота — произвели на жениха такое сильное впечатление, что он доверился своему будущему тестю во всем. Он судил о дочери по отцу, предполагая, что она подобна ему по характеру и взглядам на мир. Не терзаясь сомнениями, он принял решение и согласился[42].

Свадьбу сыграли зимой 1879 года во дворе дома Арончица. Были приглашены все мудрецы Пружан и все почтенные горожане. Радость р. Йерухама была безмерна. Он без конца повторял: «Благословен Ашем, который удостоил меня такого зятя — большого и богобоязненного человека».

С тех пор в доме р. Йерухама началась новая эпоха. Благодаря зятю в дом потянулись лучшие юноши и женатые молодые люди, изучающие Тору. Прежде раввин, постоянно занятый делами общины или погруженный в свои исследования, не мог — а порой и не хотел — принимать всех желающих, поэтому многие горожане воздерживались от того, чтобы посещать его дом. Но теперь все препятствия были устранены. Если р. Йерухам был занят, его заменял зять, вокруг которого сплотились самые талантливые аврехи Пружан. Упомяну лишь одного из них — р. Мордехая-Айзика Рабиновича, ставшего затем раввином Саланта. Ясным умом, красноречием и замечательным характером он привлек к себе сердце р. Йерухама, который относился к нему с особой любовью и уважением.

Тем временем подрастали сыновья. Они учились в Воложинской ешиве, а когда бывали дома, к ним приходили друзья и знакомые; в их компании выделялся тогда Илуй из Пружан — впоследствии гаон р. Исраэль Аарон, умерший молодым.

Дом раввина превратился в центр изучения Торы и место встреч ее знатоков. Каждый, кто хотел порадовать сердце новыми толкованиями и открытиями в изучении Торы, приходил туда и обретал желаемое — каждый на своем уровне. Дом был все время полон гостей, и шум ученых споров в нем не стихал. А порой и сам р. Йерухам был не прочь отрешиться от своего затворничества и принять участие в дискуссиях молодежи.

В те дни большая группа аврехов решила организовать урок по изучению Талмуда и предложила зятю р. Йерухама дать вступителный урок. Слушатели были поражены глубиной его ума, остротой анализа, ясностью изложения и умением объяснить самые сложные законы и талмудические предания. И они попросили согласия р. Йерухама, чтобы его зять стал их постоянным преподавателем.

Рав Йерухам ответил:

— Ведь Писание говорит: «И увидишь сыновей у сыновей твоих. Мир над Израилем!»[43]. Какая связь в стихе между первой и второй его половинами? Дело в том, что Писание также говорит: «Ашем даст могущество Своему народу, Ашем благословит Свой народ миром»[44]. И толковали мудрецы: «Нет другого могущества, кроме Торы»[45]. Однако, если Тору изучают не ради Небес, но из честолюбия, чтобы прославиться, возникают конфликты и разногласия. Тогда в алахических дискуссиях стремятся не установить истину, а уязвить и одолеть оппонента. Тогда каждый стремится покрасоваться, продемонстрировать свои преимущества и возвыситься, повергнув соперника. Поэтому-то и сказал Ашем, что вручая «Своему народу могущество» — Тору, Он благословит сыновей Израиля миром — они будут изучать Тору ради Небес. В таком случае, даже, если вначале они и «станут врагами друг другу», в конце концов, они снова «станут друзьями»[46]. Об этом же говорит и стих, приведенный мной в начале: ты, старый отец, «увидишь сыновей у сыновей твоих», и ты должен позаботиться, чтобы они изучали Тору ради Небес, тогда будет «мир над Израилем» — без конфликтов и разногласий. Если вы готовы принять на себя такие условия, то и я согласен.

Они поблагодарили раввина, и сказали: «Наасэ вэнишма! — Сделаем и будем внимать!»[47]

Однажды, в 5640 (1880) году, когда я сопровождал р. Йерухама на прогулке, мы заговорили о создании книги. Рав Йерухам сообщил мне, что у него появилось желание написать некую книгу, но он еще не решил окончательно, на каком материале ее построить. В те дни я и мой ближайший сосед, замечательный раввин Йосэф Авербах, начали совместные занятия по изучению алахического кодекса Рамбама[48] со всеми многочисленными комментариями на него, и я уже несколько раз обращался к р. Йерухаму с различными вопросами и замечаниями, возникавшими во время этих занятий. Поэтому я сказал р. Йерухаму, что по моему мнению, по-прежнему, остается место для написания таких комментариев на кодекс Рамбама, которые бы поясняли именно его собственные слова, а не слова позднейших комментаторов. Кроме того, было бы очень важно проследить источники и корни выводимых им законов в тех местах, где эту работу не выполнили ранние комментаторы — авторы Магид мишнэ и Кесеф мишнэ[49], а таких мест оставалось, по моему мнению, еще достаточно много. Однако необходимо было отказаться от пути большинства позднейших авторов, которые комментировали излишне пространно, перескакивая от темы к теме и порой теряя всякую связь с объясняемым местом. Так, например, Мишнэ ламелех[50] — замечательное сочинение, однако значительная его часть вообще не относится к словам Рамбама (да и на самом деле, это книга не была изначально написана как комментарий к Рамбаму, и только после смерти автора издатели перестроили ее в соответствии в кодексом Рамбама). Задуманный комментарий был бы крайне необходим изучающим книгу Рамбама. И если написать его именно таким образом, то, как только его достоинства станут известны, его безусловно включат в новые издания самого кодекса Рамбама. Это станет замечательным памятником автору, уста которого и после смерти продолжат произносить слова Торы, ведь такой комментарий будут изучать во всех бейт мидрашах. И я был уверен, что р. Йерухам, обладающий удивительной ясностью ума и глубиной понимания, в состоянии выполнить такую работу.

Рав Йерухам ответил мне:

— Твое предложение кажется мне разумным, и я готов попытаться.

Я еще раз повторил ему, что это дело имеет смысл лишь при двух непременных условиях: не комментировать излишне пространно и не перескакивать от темы к теме, ведь подобных книг с пространными рассуждениями множество, и еще одна не нужна; к тому же, такой способ написания утомляет самого автора, и ему трудно завершить книгу.

Через несколько дней р. Йерухам сообщил мне, что уже начал эту работу с «Основных принципов Торы»[51], и показал мне свои первые комментарии. Я увидел, что он идет по пути, который рисовался мне в воображении, и его первые пробы показались мне удачными. Тем не менее, я сказал ему, что, по-моему, он чересчур уж глубоко пытается проникнуть в каждое из выражений Рамбама. Например, в алахе, приведенной Рамбамом, «Всему дому Израиля заповедано освящать Его Имя» р. Йерухам уделил особое внимание слову «всему» и подверг его углубленному анализу, подобно тому, как ранние мудрецы подвергали анализу каждое слово Писания или Мишны. Не исключено, что посредством этого он приписал Рамбаму мысли и представления, которых у того вовсе не было, и я выразил сомнение, уделял ли сам Рамбам такое внимание каждой буквочке и черточке в своем сочинении.

Рав Йерухам сказал мне:

— В этом ты не прав. Так может думать только человек, не осознающий настоящего величия слов наших мудрецов. Но я и подобные мне верим — и эта вера укоренилась в наших сердцах, — что каждый из мудрецов предельно точен в своих выражениях и в языке, так что не допускает в своих сочинениях ни одного пустого или неуместного слова. И на этом принципе построены почти все алахические респонсы, в которых законоучители последующих поколений стремятся выявить точный смысл изречений мудрецов древности, вдумываясь в каждое их слово; и именно на таком анализе основаны алахические выводы и решения. Давай, я покажу тебе тысячи и десятки тысяч подобных примеров. И особенно продуманно и выверено каждое слово в книгах Рамбама, которые вообще замечательно упорядочены и отличаются удивительной точностью, и в них нет ничего недостающего или лишнего, сказанного механически или для красоты слога.

Я пожелал ему удачной работы, и мы расстались.

Спустя еще несколько недель я спросил его, до какого закона он уже добрался. И он сказал:

— Стыдно признаться перед тобой, но я все еще на том самом месте, — и он показал мне объемистую тетрадь, содержащую исследование о заповеди «освящения Имени Всевышнего»[52]. В тетради он подробно разъяснял сложности, связанные с выполнением этой заповеди. Пускаясь в плавание по бескрайним водам, он рассматривал одну талмудическую проблему за другой, подвергал анализу мнения ранних и поздних законоучителей. «Перепоясанный могучей силой»[53], он соглашался и опровергал, крушил и строил. Я сказал ему:

— Все изложенное хорошо, верно и вполне достойно того, кто это написал. И безусловно, знатоки Торы, глубоко изучающие эти проблемы, получат удовлетворение и удовольствие от знакомства с этим исследованием и их сердца будут полны благодарности к автору. Но все это не имеет никакого отношения к кодексу Рамбама, и это совсем не та книга, о которой мы говорили. По-видимому, мой господин может отпраздновать ее окончание уже теперь, потому что таким путем ему вряд ли удастся когда-либо ее завершить.

И ответил р. Йерухам:

— Я знаю, что ты прав. Но что я могу поделать, если моя душа жаждет Торы. Когда я дошел до этой сложной проблемы, то не сумел удержаться от искушения исследовать ее до предела своих возможностей.

Мое предвидение подтвердилось. То исследование в тетрадочке, которое он мне показал, он еще углубил и расширил, и теперь оно открывает его книгу ОрГадоль, вышедшую недавно в свет; но задуманный комментарий на кодекс Рамбама он не продолжил. Сколько раз потом, когда речь заходила об этом замысле, он тяжело вздыхал и говорил: «Жаль, что я не внял твоему совету и не сумел себя ограничить. Теперь это сочинение было бы уже завершено и готово». И заканчивал шуткой: «Наверное так предопределено свыше, чтобы я пожертвовал своим сочинением ради освящения Имени Всевышнего».[54]

Так р. Йерухам прожил в Пружанах тринадцать лет — спокойно и безмятежно. Жители города относились к нему с заслуженным уважением. Они умели ценить его величие в познании Торы и, не желая отрывать его от занятий, не обременяли его мирскими делами. Решения его выполнялись беспрекословно. И даже, когда он сурово наставлял нарушавших волю Небес или резко пресекал тех, кто хотел внести в жизнь общины изменения «в духе времени», никто не осмеливался возражать ему или ослушаться.

И вот в 5643 (1883) году руководители минской общины решились «возвратить корону на прежнее место», т.е. вновь избрать главного раввина города. Ведь после смерти последнего раввина гаона Давида Тевиля, автора книг Бейт Давид и Нахалат Давид, они не смогли найти большого знатока Торы, способного его заменить. С тех пор город был разделен на три части, и каждая из них имела своего раввина: одну из общин возглавлял прославленный гаон р. Арье из Игумена, автор книги Беэр эйтев, вторую — р. Гершон Танхум, автор книги Илана дэхайя, третью — р. Моше Лейб[55], автор книг Милей дэавот и Милей дэнезикин. Поскольку эти раввины существенно различались по своим взглядам и особенностям характера, им не удавалось выработать общий подход к решению общегородских дел, и порой возникали конфликты и недоразумения всякого рода. Особенно умножились нарушения при забое скота — шойхеты и мясники почувствовали себя хозяевами положения и не желали признавать над собой никаких контролеров и наблюдателей. И не было в городе высшего авторитета — раввина, перед величием которого все склонились бы в трепете.

Минская община, неудовлетворенная создавшимся положением, давно уже склонялось к тому, чтобы восстановить в городе единый раввинат и передать его в одни руки. Однако при жизни трех выдающихся раввинов невозможно было найти мудреца, авторитету которого они бы подчинились. Но когда в 5640-5641 (1880-81) годах скончались р. Арье и вслед за ним р. Гершон Танхум, а р. Моше-Лейб был стар и слаб, главы общины сочли, что наступил подходящий момент, чтобы осуществить свое намерение. Сначала минчане попытались пригласить к себе одного из гаонов старшего поколения — р. Ицхака-Эльхонона из Ковно или р. Давида из Карлина, но те отказались, поскольку, по старости и по слабости, им было тяжело менять место. И тогда выбор пал на р. Йерухама, слава которого ширилась и росла. Его очень рекомендовал признанный глава поколения гаон р. Йом Тов Липман из Мира, который часто приезжал в Минск. Еще с той поры, когда он послал р. Йерухаму свою книгу Мальбушей Йом тов, они стали переписываться, обмениваясь мнениями по сложным алахическим проблемам, и всю жизнь их связывала крепкая дружба. Рекомендовал пригласить р. Йерухама также минский магид р. Исраэль, известный под именем «Городнер магид» — он проездом бывал в Пружанах и там они познакомились[56]. Имя р. Йерухама стало широко известно в Минске и благодаря аврехам из других городов, занимающимся в минских бейт мидрашах.

Главы общины уполномочили р. Гешеля Матусова, раввина Большого бейт мидраша Минска, отправиться в Пружаны и провести там переговоры с р. Йерухамом. Рав Матусов был не только выдающимся знатоком Торы, но и очень тактичным, деликатным и уравновешенным человеком, вызывающим у людей симпатию и умеющим убеждать. Он же вел переговоры в Ковно и Карлине, а теперь отправился в Пружаны. Он провел в доме р. Йерухама целый день, они разговаривали вдвоем, в кабинете раввина на втором этаже. Рав Матусов присматривался и вдумывался. И хотя, по своей природе, р. Матусов — человек хладнокровный и сдержанный, он был потрясен увиденным и услышанным и возвратился в Минск, полный энтузиазма. Главы города поспешили отправить р. Йерухаму контракт — приглашение на должность раввина.

Когда в Пружанах узнали об этом, город затрепетал. Тотчас же созвали собрание общины и решили увеличить содержание раввина, а также улучшить материальные условия его жизни еще в некоторых аспектах. Но он кратко отвечал: «Я уже дал согласие и от своего слова не откажусь».

[1] Ср. Бава меция 97а: Сказал Авими из Неардеи от имени Рава: «Если женщины уморили мужчину, значит нет суда и нет судьи».

[2] Рав Йоэль Сиркис (Польша, 1561—1640) — известен в еврейском мире под именем Бах, которое было дано ему по первым буквам названия его основного труда Байт хадаш, алахического комментария на кодекс Арбаа турим, составленный р. Яаковом бен Ашером в XIV в.

3Рав Давид Алеви (Польша, 1586—1667) — известен под именем Таз, которое образовано первыми буквами названия его основного труда Турей заав, алахического комментария на кодекс Шульхан арух.

[4] См. Таанит 21б: «Раби Йоси сказал: “Не место красит человека, а человек — место”.

[5] Дамэсек Элиэзер (Вильна, 1868) — комментарий рава Элиэзера Ланды на разъяснения Виленского Гаона к алахическому кодексу Шульхан арух.

[6] Тософот Йом тов — комментарий на Мишну рава Йом-това Липмана (1579—1654).

[7] Раби Акива Эйгер (1761—1837) — величайший знаток Талмуда и алахи; жил в Германии и Австро-Венгрии. Тиферет Исраэль — комментарий на Мишну, принадлежащий перу р.Исраэля Липшица (1782—1860).

[8] См. главу “Молодые львы”.

[9] Авраам ибн Эзра (1089—1164) — жил в Испании; один из первых великих комментаторов Писания, поэт и грамматик.

[10] См. Песахим 8аб: “Сказал раби Элазар: “Беда не коснется того, кто занят выполнением заповеди”. Но в опасных местах это правило не действует”.

[11] Ср. Хагига 2а.

[12] Ялкут Шимони, Итро 20:2.

[13] Иронический парафраз слов гимна, исполняемого в утренней молитве Йом кипура: “Святой и Могучий — у Себя в вышине”.

[14] Ср. Йешая 37:29: “Ибо возмущение твое против Меня и ропот твой дошел до Моих ушей…”.

[15] Дочери Цлофхада задали Моше вопрос, связанный с наследованием земли, и он, не зная ответа, обратился к Ашему. Получилось, что законы наследования были даны народу Израиля в заслугу дочерей Цлофхада, задавших такой хороший вопрос. См. Бемидбар 27:1—11; Санхедрин 8а.

[16] Здесь имеется в виду следующее: поскольку в действительности р. Пинхас Михаэль еще не сталкивался с подобным вопросом и не выносил по нему решения, мы должны были бы прислушаться к его мнению; но если бы он уже решал подобное дело, прежнее решение неминуемо сделало бы его пристрастным и в таком случае его мнение не стоило бы брать в расчет. Ср. Йевамот 77а.

[17] А я, пишущий эти строки, возразил тогда р. Яакову, что на мой взгляд, р. Йерухам поступил неправильно, поскольку мудрецу не следует публично обнажать свои недостатки. И я привел ему доказательства в пользу своего мнения (они собраны в моих записках “Субботние размышления”). Однако он ответил: “Это все — умничанье и упражнения в остроумии. Но если взглянуть просто и прямо, то поступающий так знаток Торы безусловно заслуживает похвалы, и далеко не все удостаиваются достичь подобного уровня” (От автора).

(Упомянутой обширной рукописи р.М. Гальперина “Субботние размышления”, содержавшей его раздумья и заметки по поводу недельных глав Торы, не было среди рукописей, вывезенных мною в Землю Израиля. Вероятно, поскольку р. М. Гальперин широко давал читать эту рукопись, ее “зачитали” (М.Р.).

[18] См. главу “Первые шаги на раввинском поприще”.

[19] См. Кидушин 29а: “Отец обязан обрезать сына, выкупить его у коэна, обучить Торе, женить и научить ремеслу. И есть говорящие также: научить плавать”.

[20]“Как орел стережет свое гнездо, парит над птенцами своими, …берет каждого, носит на крыле своем” (Дварим 32:11).

[21] В трактате Бава батра (21аб) рассказывается, что меламед Йоава не обучил его в детстве точному пониманию стихов Торы. Став великим полководцем царя Давида, Йоав ошибочно интерпретировал заповедь “Сотри память об Амалеке” (Дварим 25:19) и оставил в живых всех амалекитянок, истребив только амалекитян — вместо “зехер Амалек”(память об Амалеке) он читал “захар Амалек” (мужчин-амалекитян).

[22] Дварим 6:7.

[23] См. Кидушин 30а: Однажды на рассвете раби Хия бар Абба повстречал раби Йеошуа бен Леви, который, второпях накинув тряпицу вместо шапки на голову, спешил со своим маленьким сынов в Дом Учения. “К чему такая спешка? — спросил раби Хия. — Ну, зачем вы так утруждаете себя?”. Раби Йеошуа бен Леви ответил: “Разве мало того, что в Торе написано: “И расскажи сыну своему…(т.е. сама Тора обязывает отца обучать сына)”?”. С тех пор раби Хия бар Абба не брал ни крошки в рот до того, как повторял с сыном стих Торы, выученный накануне, и обучал его следующему стиху».

[24] См. Кидушин 70а: Сказал рав Уна бар Иди от имени Шмуэля: «Тот, кто поставлен во главе общины, не имеет права заниматься ремеслом на виду у трех (и более) человек». Раши комментирует: «Ведь если некому обеспечить его и сделать для него всю работу, это унижение и позор для общины».

[25] Кидушин 29б.

[26] См. Санхедрин 82а; Рамбам, Исурей бия 12:4.

[27] Гитин (Разводные грамоты) — трактат Талмуда, посвященный законам о разводе.

[28] См. Йешая 28:24—25.

[29] См. Шабат 63а. И комментирует Раши: «Пусть человек сначала прочтет отрывок из Талмуда, несмотря на то, что не понимает всего до конца, а затем обдумает прочитанное и разберется в том, что было ему неясно».

[30] См. коммент. 4.

[31] Кцот ахошен — алахический комментарий на Шульхан арух.

[32] Имеется в виду гаон р. Исраэль-Исер Шапиро из Межерича, автор книги Эзрат Исраэль, упомянутый в главе «Расставание с Ковно».

[33] Главный раввин Ковно, упомянутый в главах «Прибытие в Ковно» и «Дом мусара».

[34] Ср. Йехезкель 2:10.

[35] Ср. Йов 38:25.

[36] См. Моэд катан 27б: Три дня для рыданий, семь дней для траура, тридцать дней — не гладить одежду и не стричь волосы. После этого Святой, благословен Он, говорит скорбящим: «Неужели вы жалеете об умершем сильнее, чем Я?».

[37] См. Шир аширим 5:16: «Уста его — сладость, и весь он — желанный! Таков мой возлюбленный и таков мой друг, дочери Иерусалима».

[38] См. Йевамот 31б.

[39] Ср. Кидушин 30б: Сказал раби Хия бар Аба: «Даже отец и сын, учитель и ученик, которые вместе обсуждают алахическую проблему, становятся врагами (ибо опровергают друг друга и не принимают точку зрения друг друга — Раши), и не сдвигаются с места до тех пор, пока не станут друзьями». Здесь это талмудическое изречение использовано в качестве призыва более критически отнестись к алахическим изысканиям «кандидата в женихи».

[40] Судар — платок, шарф. Киньян судар используется, например, при продаже хамеца перед Песахом. При совершении такого акта купли-продажи покупатель обменивает свой платок или любой другой предмет, принадлежащий ему, на товар продавца.

[41] Р. Йехезкель Алеви Ланда (1724—1793; Польша, Чехия) — один из величайших законоучителей своего века, автор прославленного алахического сборника Нода бийеуда.

[42] За период с 1877 по 1893 год времена и представления существенно изменились. Помолвка второй дочери проходила уже иначе: жених прибыл в дом Гадоля, чтобы посмотреть на невесту, познакомиться с ней, да и себя показать (От автора).

[43] Теилим 128:6.

[44] Теилим 29:11.

[45] Звахим 116а.

[46] Кидушин 30б. См. примеч. 36.

[47] Ср. Шмот 24:7: И взял (Моше) Книгу Завета, и прочитал народу вслух, и сказали они: «Все, что говорил Ашем, сделаем и будем внимать (Его словам)».

[48] Рамбам — раби Моше бен Маймон (1135—1204; Испания, Египет), величайший законодатель и кодификатор; составил один из самых авторитетных алахических кодексов Яд ахазака (1177—1187).

[49] Магид мишнэ — комментарий на кодекс Рамбама, приписываемый Ритве (XIV в.). Кесеф мишнэ — комментарий р. Йосефа Каро (1488—1575), автора Шульхан аруха.

[50] Мишнэ ламелех — книга р. Йеуды Розанеса (1658—1727).

[51] Йесодей атора (Основные принципы Торы) — первая глава кодекса Рамбама.

[52] Кидуш Ашем (Освящение Имени) — выполнение этой заповеди подразумевает, в частности, самопожертвование во имя Ашема в случае, когда от еврея требуют, чтобы он отказался от своей веры и своего народа.

[53] Ср. Йешая 63:1.

[54] Здесь подразумевается, что его сочинению была свыше предопределена «мученическая» смерть.

[55] Согласно другим источникам, в Минске того периода было еще два раввина: р. Моше Цви Гальперин и р. Моше Шмуэль Пинес. См. книгу Бенциона Айзенштадта «Минские мудрецы и знатоки Торы» (Вильна, 1899 г.).

[56] См. о нем также в главах «Последние годы» и «Последний день».

с разрешения издательства Швут Ами