Гадоль из Минска 2

Молодые львы

Ашем благословил Залмана и Фейгу незаурядными сыновьями.

Первенец (его имя мне неизвестно) был ребенком совершенно уникальным, одаренным чудесными способностями, но прожил он недолго. Рассказывают, что однажды, когда ему было пять-шесть лет, он сидел у окна в комнате родителей и звонким, напевным голосом повторял выученное в хедере, как он это делал обычно, возвращаясь домой. Мимо дома проходил один из почтенных горожан, большой знаток Торы. Он услышал поразивший его детский голосок, и его, как зачарованного, потянуло к окну. Заговорив с ребенком, он был поражен остротой ума мальчика и таким глубоким знанием книг, которое совсем не соответствовало его возрасту. Все больше изумляясь, он невольно громко вскрикнул несколько раз. Сбежавшиеся на его возгласы люди, удивленно спрашивали: «Что случилось? Отчего вы кричите?». Он отвечал: «Вы не знаете, какой драгоценный камень скрыт здесь, в тайнике. Это сапфир, бриллиант — а никто не обращает на него внимания! Если этот ребенок попадет в умелые руки, он станет величайшим из великих в народе Израиля!». С тех пор ребенок, будто его сглазили, заболел и вскоре умер.

Кроме него, в семье родились еще два сына и дочь. Когда пришла пора, Залман и Фейга приложили все усилия, чтобы выдать дочь за человека ученого, одного из лучших меламедов той поры. Об одном из двух сыновей рассказывает эта книга, а другой, младший в семье, Биньямин Бишка, стал со временем главой раввинского суда в святых общинах Яловки и Тростян. Речь о нем также впереди.

Второй сын в семье, наш герой, родился в 1835 году и назвали его Йерухам Йеуда Лейб[1]. Уже в трехлетнем возрасте проявились его незаурядные способности и сила характера. Один раз помощник меламеда обучал его читать «Шма, Исраэль» и произносить благословение на облачение в цицит. Ребенок повторял за ним слова и в то же время играл кистями цицит, то завязывая их, то развязывая, как нередко делают дети. Учитель шлепнул его по руке, чтобы он не отвлекался. Мальчик вспылил и ударил учителя в ответ дважды, говоря: «Ты был бы прав, если бы я делал ошибки и не повторял все правильно. Но ведь я повторяю правильно, так какое тебе дело, что я в это время играю».

Рассказывая мне об этом, рав Йерухам сказал, шутя: «Тогда я еще не знал ни слов царя Шломо: «У меня будет много жен, но я не совращюсь»[2], ни слов раби Ишмаэля: «Я буду читать и не притронусь к светильнику»[3]. И оба они оступились, и за это были наказаны. Так что помощник меламеда безусловно был прав».

Когда его начали учить буквам — «Это алеф, а это бет», — мальчик спросил своего учителя: «Ведь когда ты произносишь «алеф», слышно несколько звуков — а,л,е,ф, — а ты пишешь на доске лишь один значок?».

Учитель, видимо, не понял его вопроса и прикрикнул на него: «Чего ты болтаешь?! Будь внимательней на уроке!». Но в это время в хедере находился один из наиболее уважаемых людей Бриска, раввин и даян (судья) Яаков, который привел на занятия своего внука. Он удивился реакции учителя, ласково потрепал ребенка по щеке и сказал: «Ты задал замечательный вопрос[4]. Давай я объясню тебе, в чем здесь дело. Есть множество миров: мир мысли и мир речи, мир тонкой материи и мир грубой материи, и много-много других миров. И чем объект более материален, тем более «сжатым» он должен быть, иначе ни пространство, ни время не смогут вместить его. Не все наши мысли можно выразить словами, и не все сказанное — записать, и не все написанное — опубликовать. Так в Писании говорится: «Одно сказал Б-г, две вещи я услышал из этого»[5]. И о том же говорится в изречении мудрецов: «Сказал Святой, благословен Он: «Не так произносится Мое Имя, как оно пишется»[6]. Иногда мы пишем сокращенно, так что в малом содержится многое. Когда вырастешь, ты это поймешь».

Учитель расхохотался: «Что это, мой господин разговаривает с неразумным ребенком, не умеющим отличить правую руку от левой, будто с ученым мужем?!». Но раввин ответил: «Это замечательный малыш. По его вопросу я вижу, что его понимание значительно превосходит его возраст. И если он не понял всего, что я сказал, — а говорил я больше себе, чем ему, — все же ручаюсь, что самую суть он понял».

Раввин ушел, но ребенок сохранил его слова в сердце.

Спустя некоторое время, когда мальчику уже было шесть лет, он оказался в доме учения, где обычно молился этот раввин — даян Яаков. После молитвы он давал урок по Талмуду. В тот день изучали 37-ой лист из трактата Йома, где сказано: «Царица Хилни, мать царя Мунбаза, повелела высечь на золотой табличке одну из глав Торы для коэнов Храма. Отсюда следует, что разрешено написать на свитке одну из глав Торы, чтобы по этому свитку учились дети. И сказал Рейш Лакиш со слов раби Яная: «Писать отдельные главы Торы на свитке можно только сокращенно, с помощью отдельных букв алфавита». А Раши прокомментировал: «С помощью аббревиатур».

Слушатели не понимали этого отрывка: как отдельными буквами алфавита можно передать слова Торы. Раввин объяснил, что подобные сокращения приняты в Талмуде, и попытался растолковать это. И тут мальчик сказал: «Ведь смысл здесь совсем простой: пишут только первую букву, и она обозначает все слово. Точно так же пишут на доске одну букву, а произносят несколько звуков, как вы, учитель, объясняли мне два года назад в хедере».

Слушатели были поражены, что такой малыш вмешивается в урок взрослых. Они стали спрашивать друг друга: «Чей это мальчик?». И кто-то сказал: «Это сын Залмана и Фейги-булочницы». И раввин, давно забывший тот разговор, теперь вспомнил, что объяснял мальчику. Он подивился памяти и пониманию ребенка и, поведав своим слушателям о первой с ним встрече, добавил: «Я тогда ошибся, сказав ему: «Когда вырастешь, поймешь». Вижу, что уже тогда он все прекрасно понял».

С этого дня даян Яаков обратил особое внимание на мальчика, и по прошествии времени выдал за него свою дочь. Но об этом речь впереди.

Постепенно имя мальчика узнавали многие. Он поражал учителей в хедере и родителей постоянными вопросами, на которые они не знали, что отвечать, да и не понимали их толком. Иногда они бранили его за то, что он «болтает глупости». А иногда говорили с нежностью: «Зачем ты утруждаешь голову такими вещами?! У тебя впереди много времени — вырастешь, поумнеешь и поймешь. А пока ешь, пей, отдыхай, так тебе будет лучше!», — и все, лишь бы отделаться от его вопросов и от необходимости отвечать ему.

Товарищи по хедеру все более отдалялись от него, потому что, едва появившись там, он за несколько дней стал недосягаем для своих сверстников, и, прислушиваясь издали к занятиям в старших группах, с легкостью усвоил то, чему учили там, обогнав всех старших учеников. Не раз случалось, что в четверг, при проверке выученного за неделю, меламед, недовольный ответами старших мальчиков, вызывал его из младшего класса: «Йерухамке, скажи ты». И мальчик отвечал толково, без запинки, а меламед резко выговаривал старшим: «Стыдитесь! Этот малыш из первого класса слушал нас только издали, а знает больше вас, с которыми я бьюсь из последних сил».

У старших ребят это вызывало зависть и неприязнь, от мальчика отвернулись, и он был одинок и предоставлен самому себе. Столкнувшись с таким отношением, он перестал участвовать в детских забавах и играх. Он также перестал обращаться к родителям и учителям со своими сомнениями, убедившись, что они не отвечают на его вопросы по существу. А эти вопросы не давали ему покоя.

Почти каждые полгода, в каникулы, он переходил в другой хедер. Учителя не желали долго держать его у себя, чувствуя, что «его мизинец толще их поясницы»[7], и им нечем насыщать его ум.

Чувствуя, что ему никто не может помочь, мальчик целиком погрузился в себя, все время обдумывая и пытаясь разрешить сомнения и вопросы, возникающие у него во время занятий. Возвращаясь из хедера, он иногда настолько уходил в свои мысли, что не замечал ничего вокруг и не понимал, где находится. Порой он так брел, и брел, пока не замечал, что вокруг царит тишина, людей нет, а он стоит на выгоне, далеко за городом. Он поворачивал и брел в обратную сторону, и снова погрузившись в свои раздумья, оказывался на противоположном конце города. Так он бродил часами туда и обратно, пока силой не удерживал поток своих мыслей. Иногда его случайно встречал знакомый и приводил домой поздно вечером, уставшего и измученного.

Когда наш наставник[8] рассказывал об этом, он вздыхал и говорил: «О, если бы вернулось то время! Тогда я выполнял повеление «Постоянно будь полон любовью к ней»[9], подобно раби Элазару бен Педату, о котором повествуют мудрецы в трактате Эйрувин (54б)[10]. Подобно ему, «поглощенный любовью к Торе»[11] и погруженный в раздумья о ней, я всегда был рад «забыться и затеряться» во время прогулок. Я был от всего отрешен, наяву возносился в духовные миры и забывал себя самого, а теперь всякие пустяки и ничтожные дела «насилуют царицу прямо при мне, у меня в доме»[12], отрывая меня от моих исследований и лишая услады».

Минули дни раннего детства, наступила пора отрочества[13]. Тогда он оставил хедеры, и не найдя себе учителя, начал изучать Тору самостоятельно, в бейт мидраше (доме учения). В те времена большинство учащихся бейт мидрашей составляли так называемые прушим[14] — молодые талантливые ученые, способные и знающие исследователи Торы. И даже на таком фоне маленький Йерухам поражал всех быстротой и глубиной постижения сложнейших текстов. И так непривычно и странно было видеть маленького мальчика, который сидел среди взрослых, окруженный огромными фолиантами.

Но и здесь он не находил успокоения, потому что ему не нравилась система изучения Талмуда, принятая в то время. Большинство исследователей предпочитали вести острые логические дискуссии, касающиеся тончайших нюансов текста, уделяя основное внимание объяснению различных «то есть» и «имеется в виду» в комментариях Раши и согласованию противоречащих друг другу толкований Тосафот[15], чтобы каждое «а если ты скажешь» в них соответствовало предшествующему «и возможно объяснить так». И с особым рвением они стремились распутать каждую из головоломных задач, содержащихся в комментариях Маарши[16]. Все это настолько их увлекало, что на разрешение какой-то трудной проблемы они могли потратить неделю.

Авторы книг, которые были популярны тогда, нанизывали высказывания талмудистов одно на другое, силой притягивая конец трактата к его началу и искусственно связывая далекие друг от друга идеи. Такие книги, наполненные замысловатыми пилпулим[17], были горячо любимы в те дни, и каждый их изучал. Но мальчик, наделенный ясным и глубоким умом, понимал и чувствовал, что все это лишь «приправы» к существу дела и что постижение одного раздела в самом Талмуде стоит больше, чем изучение сотен подобных книг. Поэтому ему быстро стали чужды и ученые, и их методы изучения, следуя которым они гонялись за тенью, не обращая внимание на то великое, что отбрасывало эту тень, — все их силы уходили на это. Йерухаму казалось, что они гоняются за ветром и впустую теряют время.

И как раньше из хедера в хедер, он теперь переходил из одного бейт мидраша в другой, каждый раз надеясь, что найдет знатоков, близких своей душе. Его отец часто навещал бейт мидраш, чтобы познакомиться с обстановкой в нем, посмотреть, как сын себя чувствует и проведать, какого мнения о нем люди. И оказывалось, что некоторые хвалили его, но другие хулили, потому что большинство учащихся в бейт мидраше недолюбливали его и завидовали ему. Они стремились умалить достоинства мальчика в глазах отца.

Однажды, когда мальчику исполнилось 11 лет, отец пожелал узнать истинную цену своему сыну и понять, можно ли связывать с ним надежды на будущее. Он привел сына к раввину города — а тогда главным раввином Бриска был знаменитый праведник и гаон раби Яаков Меир Падве. Когда раввин начал говорить с мальчиком, он увидел, что перед ним стоит не ребенок, но человек огромных знаний и незаурядной твердости духа.

— Что нового сегодня в бейт мидраше? — спросил он.

Мальчик ответил:

— Сегодня обсуждали и пытались объяснить комментарий Маарша на слова трактата Макот, лист девятый, где написано: «В Гиладе много убийц».

— Что же говорили об этом? — спросил раввин.

— Одни говорил одно, а другие — другое, — ответил мальчик, — и они никак не могли договориться между собой.

— А ты что считаешь? — продолжал расспрашивать раввин.

— Я считаю, что все это — напрасный труд, как охота за ветром, и бессмысленная трата времени — ведь сколько тем и проблем самого Талмуда можно было бы изучить за этот день! Разве извлекут они такую же пользу из столь кропотливого изучения позднего комментатора, чьи слова косноязычны и непонятны?

Лицо раввина помрачнело, но взглянув на ребенка, он увидел в его глазах выражение полнейшей наивности и поняв, что он говорит от самого сердца, ласково обратился к нему:

— Ты прав и неправ одновременно. Пойми, сынок, что наряду с изучением Торы, существует также тренировка ума для ее изучения. Изучение Торы — это основное и главное. Тренировка ума, если рассматривать ее саму по себе, не нужна или почти не нужна. Но с ее помощью приучаются и подготавливаются к более глубокому анализу самой Торы, а полученные навыки могут быть использованы при постижении чего-то очень важного и необходимого.

— Ведь одна из основ нашей веры, — продолжал объяснять раввин, — заключается в том, чтобы следовать словам мудрецов, как нам заповедано: «Не отступай от слов, которые они тебе скажут»[18]; а в тех случаях, если между ними имеются разногласия, мы обязаны следовать за большинством. Но ведь «слова» мудрецов записаны в их книгах, причем у каждого свой особый стиль: у одного — более лаконичный, у другого — пространный, тот ясно излагает все, что хочет сказать, этот — едва намекает и приводит лишь тезисы, рассчитывая, что смышленый поймет. Поэтому мы должны научиться различать особенности каждого автора, чтобы в случае, когда нужно будет применить тот или иной закон в жизни, мы смогли бы точно выяснить мнения мудрецов, в книгах которых говорится об этом. Именно этому мы обучаемся в молодости, в бейт мидрашах, когда время позволяет заниматься тонкостями языка, выявлять связи между разными высказываниями талмудистов, чтобы научиться постигать точный смысл их слов и понимать поставленные ими вопросы, а затем использовать эти навыки при принятии законодательных решений в практической жизни. Ведь, взгляни, в самом Талмуде рассматривается множество проблем и законов, крайне далеких, на первый взгляд, от действительной жизни, — например, «слон, который проглотил египетскую корзинку»[19] и подобные этому казусы. Но на таких, порою эксцентричных, примерах мы учимся принимать законодательные решения в аналогичных случаях, но гораздо более привычных и часто встречающихся. Так и с комментариями Маарши, которого ты упомянул. И хотя возможно, что ты прав, и не стоит тратить так много времени на анализ отвлеченных понятий, все же труд этих исследователей не напрасен, потому что приводит к лучшему пониманию слов мудрецов Талмуда, а это необходимо, как мы уже с тобой говорили.

— Вот, посмотри, — раввин раскрыл книгу, — я сейчас изучаю комментарий «Аргументы Йосефа»[20] и нахожусь в затруднении. Подумай и скажи, что, по твоему мнению, здесь имеется в виду?

Мальчик очень недолго всматривался в текст и ответил, что, по его мнению, автор имеет в виду то-то и то-то.

— Твои слова замечательны, — отозвался раввин, — они справедливы и хороши, и говорят о глубоком понимании предмета… «Да родится у твоей матери подобный тебе!»[21] Но сказанное тобой — это суждение твоего ума, а вовсе не мнение автора «Аргументов Йосефа». Посмотри в нескольких других местах и ты увидишь, что твое понимание не соответствует его языку и стилю, и сама высказанная тобой идея принадлежит тебе, но не автору. И мне кажется, что смысл его слов совсем иной, только выразил он свою мысль слишком кратко, и необходим кропотливый анализ, чтобы верно ее понять. В то же время, разное понимание его слов повлечет за собой на практике совершенно разные законодательные решения. А ведь автор «Аргументов Йосефа» — один из самых авторитетных столпов закона, и его мнение является решающим.

— Пойми, сынок, — терпеливо продолжал объяснять раввин, — что ты еще слишком молод. Поэтому пусть твое сердце не торопится выносить приговор и осуждать многочисленных исследователей Торы за увлечение проблемами, которые, на твой взгляд, совсем не существенны. Ведь сказали наши мудрецы, что обычай, принятый народом Израиля, — тоже Тора[22], и тем более этот принцип касается принятых методов исследования. Однако, ты безусловно прав в том, что «сердце мудрого должно знать время и закон»[23], и если эти исследователи превращают вторичное в главное, то их методы могут вызвать разве что недоумение, а они сами на всю жизнь останутся пустыми и лишенными понимания фундаментальных законов и основ Торы. Но в дни отдыха или в час усталости можно разрешить себе потешить душу, тренируя и оттачивая свой ум подобными методами, — и дело это, безусловно, стоящее и даже обязательное, а тот, кто так поступает, достоин всяческой похвалы. И вполне может быть, что милей дэбдихута — шутливые речи, которыми Раба обычно начинал свои уроки[24], были как раз остроумными умозаключениями подобного рода. И в Талмуде рассказывается[25], как он задавал сложнейшие вопросы своему ученику Абайе, чтобы заострить его ум. Я видел, что и наши величайшие раввины поступают так же. И я сам, когда был ребенком, загружал свой мозг знаменитыми пилпулями Маарши и другими подобными сочинениями. Это способствовало тому, что я, при всей своей малости, ориентируюсь в стиле различных авторов и понимаю, в меру своей ограниченности, значение их слов.

— Но ты, сынок, — раввин подвел итог обсуждению, — держись своего пути, потому что ты одарен необычными способностями и твой ум устремлен вперед в непрерывном поиске истины. Если ты будешь прилежно изучать Тору, то не растратишь своих сил попусту. Я уверен, что ты будешь великим человеком в народе Израиля, но только не принижай достоинства других знатоков Торы, какими бы методами они ни пользовались, и не отдаляйся от их общества. Ведь помимо того, что вообще не стоит отдаляться от общества, общение с ними принесет тебе пользу. И об этом сказали мудрецы: «Без листьев не было бы гроздьев на лозе»[26]. Помни, что среди «условий, которыми приобретается Тора»[27], названы «уважение к товарищам», «совместное обсуждение изучаемого», «доверие к мудрецам», а также — «не гордиться своими знаниями». Иди с миром и приходи ко мне в любое время, когда захочешь, и я буду готов обучать тебя и руководить тобой, насколько это в моих силах.

Так он говорил с мальчиком, а отца отвел в сторону и сказал ему шепотом:

— Знай, что благой подарок дал тебе Ашем — «бесценную жемчужину»[28]. Не спускай с него глаз и береги его, как только возможно, ведь написано: «Каковы признаки сумасшедшего? Он теряет то, что ему дарят»[29]. — Он протянул отцу руку и с почетом проводил до крыльца.

Реб Залман вышел от раввина радостный, на сердце было так хорошо — ведь честь, которую оказал ему раввин, поговорив с ним и пожав ему руку, была дороже ему любых драгоценностей. Придя домой, он обо всем рассказал жене, и они оба воспрянули духом, ободренные надеждой на будущность сына.

Слова раввина произвели большое впечатление на мальчика. Прежде он был так уверен в себе и решителен во мнениях, что ни перед кем не отступал в спорах. Полагаясь лишь на силу своего ума, он со свойственной молодым гениям пылкостью и невоздержанностью легко мог сказать о трудах прославленных ученых: «этот ошибается», «тот заблуждается», «этот наговорил массу нелепостей», «этот упустил то и то», «этот не понял сути». Но теперь он вдруг сник перед старым раввином, имя которого было прославлено книгой «Источник живой воды»[30]. Ведь р. Падве был одним из величайших глав поколения и, тем не менее, говорил так скромно и просто. Он вступился за изучающих Тору даже такими методами, которые, как можно было понять, не стоили в его глазах многого. И такой человек отдавал должное тренировке ума и признавал важность занятий, целью которых является правильное понимание авторских слов.

Много лет спустя Гадоль говорил мне: «Тот краткий миг, когда я стоял перед этим мудрецом, благословенна память о праведнике, повлиял на меня больше, чем все слова моих учителей, меламедов и других людей, сказанные мне до той поры. И многие открытия, сделанные мной уже в зрелом возрасте, родились под влиянием слов, услышанных в детстве от р. Я.-М.Падве».

С тех пор мальчик изменил свой подход к изучению Торы и взгляд на других исследователей. Его самоуверенность и самомнение несколько поубавились, и так же возросло доверие к мудрецам Торы и появился интерес к мнению других, он стал без пренебрежения относиться к своим товарищам по бейт мидрашу.

Время от времени навещая р.Я-М.Падве, он стремился поделиться с ним своими открытиями в толковании сочинений мудрецов древности, и р.Падве принимал его с большим почетом и благоволением. А поскольку достойные сыновья увеличивают заслуги отцов, он с таким же уважением относился и к ребу Залману и вставал перед ним, как перед мудрецом Торы. Он говорил: «Ведь у наших мудрецов сказано: «За заслуги отца удостаивается сын красотой, силой, богатством, мудростью и долголетием»[31]; и из многих изречений мудрецов явствует, что достоинства сыновей зависят от деяний отцов. Кто знает, сколькими достоинствами и замечательными свойствами обладает этот реб Залман! Нет предела тому почету, который мы должны оказывать ему».

Однажды, когда мальчик тяжело заболел и был прикован к постели, его мать в слезах пришла к раву Падве, умоляя его помолиться за ее сына, как это принято в народе Израиля. Когда же раввин спросил, кто эта женщина, и домашние ответили: «Ведь это мама маленького Йерухама», он тоже заплакал и воскликнул: «Свиток Торы в беде![32] Отец наш небесный, Б-г милосердный, пожалуйста, излечи его! Сколько еще подобных детей есть у Тебя в Твоем мире?». А женщине он сказал: «Иди с миром, и Ашем выполнит твою просьбу», и проводил ее до дверей со словами утешения.

Но этим он не ограничился и велел своему служке: «Дай мне пальто, шапку и трость, и пойдем со мной». И они отправились к дому врача, которого раввин хорошо знал как богобоязненного и набожного человека. Раввин позвал его: «Пойдем с нами выполнять заповедь о посещении больных». И они пошли втроем. Раввин был тогда уже стар, очень слаб и почти не покидал дома. Поэтому все прохожие удивлялись, увидев его, и особенно, когда он завернул в проулок, куда прежде не ступала его нога. Тотчас стало известно, что раввин пришел из-за больного ребенка, сына реба Залмана. Весь город облетела эта весть, и жители только и говорили об этом.

Войдя в дом, раввин был потрясен теснотой и нищетой. Из-за болезни ребенка сюда перестали приходить заказчики и покупатели хлеба, и поскольку иссяк источник заработка, нищета еще возросла. Раввин вздохнул и произнес, отнеся к себе, слова раби Иеошуа, обращенные к рабану Гамлиэлю, главе Санхедрина: «Горе поколению, которое ты возглавляешь, если ты не знаешь, в какой беде мудрецы Торы, как они живут и чем питаются»[33].

Мальчик, лежавший в жару, бредил. Но, услышав голос раввина, он вдруг очнулся и спросил маму:

— Кто это говорит таким приятным голосом?

Раввин ответил:

— Это я, старый Яаков-Меир говорю с тобой. Что же ты, Йерухам, не выполнил своего обещания?! Ты ведь обещал, углубленно изучив комментарии рава Йеонатана[34], придти ко мне и высказать свое мнение. Прошло уже тридцать дней, а тебя и след простыл.

И ответил мальчик:

— «Я пришел, но река преградила мне путь!»[35]

Раввин улыбнулся и возразил:

— «А Шмуэль сказал: «Это не считается». Я приказываю, чтобы ты явился ко мне.

Затем он обратился к врачу:

— Именем Всевышнего я прошу тебя регулярно посещать больного и внимательно следить за ним, а я заплачу так, как тебе платят в домах богачей.

Врач замахал руками и сказал:

— Б-же упаси, чтобы я взял плату за больного, о котором так заботится наш наставник. Неужели, только потому что я врач, я лишаюсь права исполнить такую великую и ценную заповедь?! Клянусь, что я ни копейки не возьму и не успокоюсь, пока он не выздоровеет и пока я не смогу привести его к нашему наставнику.

Раввин протянул отцу ребенка кошелек с деньгами:

— Возьми, тебе будет чем кормить больного ребенка.

А когда реб Залман отказался от денег, поскольку никогда в жизни не брал никаких подаяний и гордился, что живет трудом своих рук, раввин упрекнул его:

— Ты вправе поступать так сурово и благочестиво, когда дело касается тебя самого. Но у тебя нет такого права, когда дело касается маленьких детей, которые зависят от тебя, и уж тем более, когда речь идет о больном — ведь даже многие запреты Торы отменяются ради спасения жизни. И пойми, что о таком ребенке обязана заботится вся община, ведь об этом сказали мудрецы: «Величайшего из братьев растят за счет его братьев»[36] (т.е., на средства его братьев — за счет всей общины).

А когда мать ребенка попросила, чтобы раввин дал ей какую-нибудь сегулу[37], он ответил:

— Не нужна тебе никакая сегула. Выполняй все указания врача и хорошенько следи за мальчиком.

А когда она продолжала упрашивать, он сказал:

— Положи около больного книгу, которую он изучал в последнее время. Я уверен, что его Тора защитит и спасет его.

Врач исполнил свое обещание и следил за мальчиком особенно внимательно. Спустя некоторое время, когда Йерухам выздоровел, врач сам привел его в дом раввина и сказал: «Слава Б-гу, я выполнил свое обещание». А мальчик прибавил: «И я выполняю свое обещание. Твоя сегула, наш учитель, помогла мне. Когда мне не спалось по ночам и я вертелся на постели в жару, я брал книгу, которую мама по твоему совету положила около меня, и вдумывался в слова рава Йеонатана, из-за которых ты журил меня, стоя у моей постели. И вот в чем, по-моему, их смысл…».

Раввин очень обрадовался ему, и сказал:

— «Из могучего вышло сладкое»[38]. Благодаря твоей болезни, родилось новое большое открытие в понимании Торы.

С тех пор имя мальчика стало известно по всему городу. И везде, где бы он ни проходил, на него указывали, говоря: «Вот вундеркинд, который в будущем станет гением народа Израиля».

[1] Не раз говорил мне наш наставник (Гадоль из Минска): «Я большой противник нескольких имен. Ведь имя должно просто указывать на своего носителя — зачем же так много указателей? Среди мудрецов Талмуда ни у кого не было двух имен. И в Писании очень мало таких случаев; но и тогда человека называли то одним, то другим из его имен по-отдельности. И особенно это излишне в наше время, когда у человека есть еще и фамилия. Из-за нескольких имен может возникнуть путаница при разводе, при мобилизации и т.п. Вообще, когда давали мне имя, я бы наверняка протестовал, если бы у меня была такая возможность. Разумеется, память моих дедов священна и мила мне, но разве необходимо объединить их всех в одном человеке, который их свяжет между собой, тем более, что всегда чье-то имя должно быть первым, а чье-то последним?».

Но позже, когда он столкнулся с многочисленными раздорами между супругами по поводу того, какое имя дать новорожденному, он изменил свое мнение, заметив: «Ведь говорят наши мудрецы (Шабат 116а): «Ашем готов поступиться Своей славой ради того, чтобы установить мир между мужем и женой». Тем более нельзя создавать конфликтов между мужем и женой при выборе имени. Главное, чтобы родители были довольны и спокойны, а сколько имен будет — не так уж важно» (От автора).

[2] Санхедрин 21б: «Написано в Торе о царе Израиля: «И пусть не заводит множество жен, чтобы не совратилось его сердце» (Дварим 17:17). Сказал царь Шломо: «У меня будет много жен, но я не совращусь». И написано: «И было у него 700 жен-цариц и 300 наложниц, и развратили жены сердце его. И было ­ — в пору старости жены склонили сердце Шломо к другим божествам…» (1Мелахим 11:3—4)».

[3] Шабат 12б: «Мудрецы запретили читать в Шабат при свете масленного светильника, чтобы человек, забывшись, не наклонил светильник (обеспечивая лучший доступ масла к фитилю, что явилось бы разведением огня в Шабат). Сказал раби Ишмаэль бен Элиша: «Я буду читать и не притронусь к светильнику». И вот однажды он читал в Шабат и, забывшись, схватился за светильник, чтобы поправить. Он сказал: «Как велики слова мудрецов, повелевших, чтобы человек не читал в Шабат при свете масленного светильника».

Смысл обоих примеров в том, что и царь Шломо, и раби Ишмаэль, черезмерно полагаясь на себя — на свою мудрость и праведность — в конце концов оступились и не выдержали испытания. Так и маленькому Иерухаму не следовало играть во время урока, ведь, в конце концов, и он бы тоже не устоял в испытании: перестал бы слушать учителя, целиком отдавшись игре.

[4] Теперь я нашел подобный вопрос в книге «Буквы раби Акивы» (в одном из древнейших кабалистических сочинений). Там сказано: «Почему буква алеф записывается одним знаком, а ее название записывается при помощи трех букв?». И там же приведено подробное толкование. (От автора). Даян Яаков попытался переложить этот древний кабалистический комментарий на язык понятий, доступных четырехлетнему малышу.

[5] Теилим 62:12. Т.е., в каждом слове Всевышнего скрыто множество смыслов, раскрывающихся на разных уровнях постижения. И слова нашей речи обладают подобным свойством.

[6] Кидушин 71а.

[7] Ср. 1 Мелахим 12:10.

[8] Так автор книги называет своего героя.

[9] Мишлей 5:19.

[10] Эйрувин 54б: «Постоянно будь полон любовью к ней (к Торе), подобно раби Элазару бен Педату. Рассказывали о раби Элазаре, что он сидел и изучал Тору на нижней улице города Ципори, а забытый им плащ оставался на верхней улице». Т.е., он был настолько погружен в изучение Торы, что забыл свою верхнюю одежду на улице (Рабейну Хананель).

[11]Раши комментирует там же (Эйрувин 54б): «Поглощенный любовью к Торе, человек может «забыться»и «затеряться», и, забросив все свои дела, целиком отдаться выполнению заповедей».

[12] Гадоль намекает на эпизод из книги Эстер: «Когда царь вернулся из дворцового сада в дом пира, то Аман припадал к ложу, на котором была Эстер. И сказал царь: «Неужели еще и царицу будет он насиловать прямо при мне, у меня в доме» (Эстер 7:8). Здесь Гадоль называет «царицей» Тору, на которую «прямо у него в доме« набрасываются »всякие пустяки и ничтожные дела».

[13] Мудрецы определяют период отрочества возрастом от 6 до 10 лет (Гитин 59а).

[14] Прушим — так называли молодых женатых людей, временно покинувших дом, чтобы, отправившись в крупнейшие центры изучения Торы, заниматься там в знаменитых ешивах и бейт-мидрашах.

[15] Тосафот (Дополнения) — комментарии к Талмуду, составленные в XII-XIV вв. мудрецами Франции и Германии, многие из которых были прямыми потомками Раши.

[16] Маарша (раби Шмуэль-Элиэзер Айдельс, Польша,XVI-XVII вв.) — комментатор Талмуда, разработавший метод утонченного логического анализа текста.

[17] Пилпуль — метод талмудических дискуссий, отличающийся изощренной логикой рассуждений и остротою анализа, при помощи которого устранялись противоречия и текстуальные трудности Талмуда и достигалось более глубокое понимание.

[18] Дварим 17:11.

[19] Бава батра 22а.

[20] Нимукей Йосеф (Аргументы Йосефа) — комментарий рава Йосефа Хавива (Испания,XV в.) на «Книгу законов» Рифа.

[21] Талмудическое изречение, выражающее большую похвалу.

[22] См. Тосафот на трактат Менахот 20б: «Обычай наших отцов — тоже Тора» (т.е., следовать общепринятым среди евреев обычаям так же обязательно, как выполнять заповеданное самой Торой).

[23] Ср. Коэлет 8:5.

[24] См. Шабат 30б: «Раба (глава вавилонской ешивы в Пумбедите) начинал урок с шутливых речей, и ученики хохотали».

[25] Брахот 33б.

[26] В трактате Хулин (92а) изучающие Тору сравниваются с гроздьями винограда, а простолюдины с листьями на лозе — без труда простолюдинов, распахивающих и засевающих землю, исследователи Торы не смогли бы существовать, подобно тому, как гроздья винограда были бы спалены солнцем без защитной тени широких листьев (См. комм. Раши). Приведя эту талмудическую пословицу, р. Я.-М. Падве подчеркнул, что она уместна и в данном случае: ведь без «защитной тени» широкого круга изучающих Тору было бы невозможно «созревание» наиболее одаренных исследователей, подобных юному Йерухаму Перельману.

[27] См.Авот 6:6: «Тора приобретается выполнением 48 условий, и вот они…».

[28] Р.Я.-М. Падве намекает на слова Тосафот (Брахот 12а) о «бесценной жемчужине, которую сколько ни превозноси, будет мало по сравнению с ее истиной ценностью».

[29] См. Хагига 4а.

[30] Макор маим хаим (Источник живой воды) — комментарий р.Я-М.Падве на Шульхан арух, вышедший в свет в 1836 году.

[31] Эдуйот 2:9.

[32] См. Санхедрин 101а: когда опасно заболел раби Элиэзер, его ученики на вопрос «Почему вы плачете?» отвечали: «Разве можно удержаться от слез, когда свиток Торы в беде».

[33] Брахот 28а.

[34] Очевидно, речь идет о комментариях рава Йеонатана на «Книгу законов» Рифа (раздел Эйрувин), поскольку перу р.Я.-М. Падве принадлежит исследование, посвященное этому комментарию, которое включено в его книгу Ктонет пасим.

[35] В трактате Гитин (34а) рассказывается про человека, который согласился дать развод своей жене при условии, если он не вернется в город в течение тридцати дней. И вот, достигнув города на исходе последнего, тридцатого дня, он обнаружил, что река разлилась и переправиться в город невозможно. Стоя на противоположном берегу, он закричал: «Смотрите, я пришел, но река преградила мне путь».

Мальчик имел в виду, что болезнь, подобно реке, преградила ему путь, но рав Падве возразил ему словами мудреца Шмуэля (там же): «Это не считается» (т.е., крик с другой стороны реки не является выполнением условия, потому что фактически он не пришел в город); так и Йерухам должен выполнить то, что обещал, несмотря ни на какие преграды.

[36] Йома 18а.

[37] Сегула — чудодейственное средство или молитва, способствующие исцелению.

[38] Слова из загадки, которую богатырь Самсон загадал филистимлянам. См. Шофтим 14:14.

с разрешения издательства Швут Ами