Навеки мой Иерусалим 22. Роскошное соседство

В шабат вечером, едва Наоми очнулась от своего беспокойного сна, явились Хана, Рахель и еще несколько девочек.

— Пошли, пройдемся, — позвала Рахель.

— Пройдемся? Куда? — поинтересовалась я.

— Пошли, пошли, увидите, как тут красиво, — звали девочки.

Наоми, по-прежнему не в настроении, молча передернула плечами.

— Пойдем, тебе станет легче, — убеждала Хана.

— Как я могу гулять, когда мой отец сидит в тюрьме! — возражала Наоми. Но мама и бабушка тоже уговаривали ее пойти погулять, однако предупреждали, чтобы мы не уходили далеко.

Мы вышли из дома и направились по недавно заасфальтированной улице, по обеим сторонам которой расположились внушительные дома и прекрасные сады. Никогда в жизни не видели мы такой красивой местности. Бугенвилии с красными цветами перегибались через ограды, нежные цветы жасмина наполняли воздух опьяняющим ароматом, лилии всевозможных расцветок цвели в садах и надменно посматривали на нас, «беженцев», явившихся полюбоваться их красотой. Розы цвели на балконах, и их розоватые лепестки опадали на белые ступени домов.

— Давайте зайдем, — предложила Хана, остановившись перед двухэтажным особняком из розового камня.

— Давайте, — согласились мы все.

Хана нажала на ручку маленькой калитки, а когда та не поддалась, ловко перелезла через ограду и спрыгнула во двор. Мы взвизгнули от восхищения и, тут же последовав ее примеру, оказались посреди великолепного сада. Усыпанная белым гравием дорожка привела нас в очаровательный цветник возле самого дома. С решеток над головой свешивались большие зеленые кисти винограда, глядя на нас из-за роскошных листьев. На бетонном полу стоял круглый каменный столик.

А из-за дома доносились восклицания наших подруг:

— Смотрите, миндаль! А вот слива!

Мы поспешили на голоса и увидели отяжелевшие от фруктов деревья. Нас отделяла от них лишь низкая каменная ограда.

— Мы придем завтра собирать фрукты! — с энтузиазмом закричала Хана.

— Собирать? — удивилась я. — Но ведь этот сад не принадлежит нам.

— Ты права, здесь все не наше, — согласилась часть девочек.

— Не наше? — воскликнула Хана. — Еще как наше! Чье же еще?

— Это принадлежит арабам, которые здесь жили, — предположила я.

— А я говорю, что все здесь принадлежит нам, — настойчиво утверждала Хана. — Здесь все наше, ясно вам? Мы заняли Катамон, и вся территория, все, что здесь есть, теперь это наша собственность.

— Верно, верно, — согласились девочки. — Здесь все наше.

— Сейчас мы не будем ничего собирать, потому что сегодня шабат, но завтра мы обязательно придем сюда за фруктами. А теперь давайте осмотрим дом.

Мы прошли через внушительный холл и сразу поднялись в комнаты второго этажа. Замок был выломан — явное свидетельство того, что кто-то успел побывать здесь до нас. Мы вошли в комнаты и замерли, пораженные невиданным зрелищем, представившимся нашим глазам. Какая ошеломляющая роскошь! Мы сроду не видели такого великолепного дома. Пришлось долго собираться с духом, чтобы ступить на роскошный персидский ковер, устилавший гладкие плитки пола в холле размером с огромный зал.

— Какая прелесть! — воскликнули мы.

— Посмотрите на пол, — показала Яфале, нагибаясь и заворачивая край дорогого персидского ковра, чтобы лучше рассмотреть плитки. Мы все последовали ее примеру, встали на четвереньки и стали трогать руками пол, блестящий, как зеркало. Нам хотелось удостовериться, что пол и вправду может быть таким гладким.

Потом мы стали рассматривать изысканную обстановку комнат. Около зарешеченного окна стоял роскошный диван, обитый зеленым бархатом.

— Какая чудная плюшевая обивка! — воскликнула Фрида.

— Это бархат, — сказала я, вспомнив бабушкин дом в Бейт Исраэле.

— А что это? — спросила я, плюхнувшись в мягкое бархатное кресло.

— Обычное кресло, — сказала Фрида.

— Нет, это детский диван.

— По-французски это называется фотэй (кресло), — заявила всезнайка Хана. — А вон там — другой. Тоже фотэй.

— Нет, это кресла, — возразила я.

— Врешь ты все, — обвинили меня несколько девчонок. — Кресла бывают только в Америке.

— А я говорю, что это кресла. И у моего дяди в Реха-вии тоже есть кресла.

— В Рехавии? Ну, может, в Рехавии все, как в Америке. А это фотэй, — как обычно, все девчонки приняли сторону Ханы.

Мы посидели по очереди на мягких сиденьях, ссорясь и наслаждаясь дотоле не испытанными ощущениями. Потом обошли всю квартиру, все осмотрели, ощупали каждую вещь, чтобы убедиться, что она настоящая, а не игра нашего воображения.

— Идите сюда, скорее! — позвала Рахель из дальнего конца квартиры. — Тут что-то невообразимое!

Мы поспешили на ее зов, строя на бегу всевозможные предположения. Медленно, театральным жестом Рахель открыла дверь и впустила нас в маленькую комнатку, стены которой снизу доверху были отделаны блестящими бирюзовыми плитками. А в полу был огромный голубой резервуар, прямо настоящий бассейн.

— Что это? — поразились мы.

— Я думаю, это ванна, — ответила Рахель.

— Где-то я уже видела что-то похожее.

— Да, такая штука есть у моего дяди в Хайфе. Она называется ванна, а вся комната — ванной комнатой. Это специальное место для мытья.

Ах, как приятно было гладить сверкающие стены, облицованные, как сказала Хана, изразцами. Мы попытались открыть краны, но были вынуждены тут же завернуть их, потому что воды не было, а из-за давления воздуха трубы ужасно гудели.

Мы посмотрели на себя в зеркало, висевшее над голубой раковиной. А еще нам ужасно понравился пейзаж, изображенный на шести керамических плитках над ванной.

Какая роскошь! Какая ванная! Мы даже не могли представить себе ничего подобного. В деревне на севере, где мы жили какое-то время, у нас был душ, но в Старом городе приходилось довольствоваться совершенно примитивным способом мытья: стоя в стиральном корыте, поливаться согретой на керосинке водой из большого ведра. Когда же мы мылись в последний раз? Мы попытались вспомнить, да так и не смогли. Неужели еще до начала войны?

Девочки вновь разбрелись по дому, открывая и закрывая окна и двери, шкафы и ящики. Все было так интересно, так удивительно — словно на другой планете. Раздался необычный звук. Мы собрались из разных уголков квартиры в зал, где совершенно перепуганная Яфале стояла возле еще не обследованного нами предмета.

— Что это? — воскликнула она. — Я только дотронулась до него, а он…

— Не бойся, — сказала Хана. — Это пианино.

— Пианино? — поразились мы. — Такое большое?

— Да, именно пианино, — подтвердила Хана после детального обследования.

— Не может быть, — не согласилась Батья. — Только на радиостанции «Голос Иерусалима» есть пианино. В частных домах такого не бывает.

— Ну, как видишь, у богатых арабов бывает, — заключила Хана. — Мы вернемся завтра и по очереди поиграем на нем.

— Верно, — согласилась Рахель. — В шабат запрещено играть на пианино, но мы придем завтра. Чур, я первая играю.

— А я вторая, — подскочила Яфале.

— Нет, девочки, — поправила нас Хана. — В шабат запрещено не только играть, но и договариваться о завтрашней игре. Нельзя ведь обсуждать планы на будние дни.

— Тогда нельзя и собираться приходить за фруктами,

— заметила одна из девочек.

— А как же надо говорить?

— Ну, скажем просто, что приятно собирать сливы и играть на пианино не в праздничный день.

— Хорошо, — согласилась Рахель и Яфале. — Не в шабат, а в обычный день, вроде завтрашнего, будет очень приятно поиграть на пианино.

— Вы что, все с ума посходили? — возмутился кто-то.

— Это не наше пианино. Никто не разрешал нам трогать его.

— Верно, верно, — включилась я в разговор. — Это не наше.

Все время, пока мы находились в квартире, мне было не по себе, я то и дело с беспокойством поглядывала на дверь, опасаясь, что вот-вот войдет хозяин и застанет нас «на месте преступления».

— Давайте уж пойдем отсюда, — предложила я. Часть девочек тут же согласилась.

— Почему мы должны уходить? — спросила Хана.

— Потому что… Потому что это не наш дом, — ответили мы, пожимая плечами.

— Разве я не говорила вам, что весь Катамон наш? — нетерпеливо повторила Хана. — А значит, и этот дом, и все остальные. Мы завоевали здесь все. Вы что, забыли?

— Конечно нет, но что мы будем делать, если вдруг объявится хозяин? — спросила я.

— Ха-ха-ха! — от всего сердца рассмеялась Хана. — Ну, видел ли кто-нибудь таких трусливых зайцев? Хозяин… объявится… ха-ха! … прямо из Каира!

— Кто тебе сказал, что он в Каире?

— Разве вы не слыхали? Когда наши солдаты заняли Катамон, все эти богатые шейхи побежали спасать свои шкуры. Они бросили свои дома и удрали в Каир. Удрали и никогда больше не вернутся!

— А что, Катамон сдался без боя? — спросила я.

— Уличных боев здесь не было, но произошло кровопролитное сражение у церкви Святого Симона.

— Правда? А ведь верно, все эти дома в прекрасном состоянии, — заметила Яфале. — Сразу видно, что тут обошлись без единого выстрела.

Ее слова напомнили мне ужасное зрелище: развалины Старого города и арабов, не прекративших сеять разруху и опустошать Еврейский квартал даже после того, как мы сдались. Вспомнился весь этот сброд, которому так не терпелось разграбить наши дома, что они даже не могли дождаться нашего ухода. С болью вспомнила я Хавин рассказ о судьбе, постигшей синагогу Хурва. Вновь перед глазами замелькали языки пламени, охватившие магазины и лавки. Меня душили слезы.

— Мы не будем ломать вещи. Мы не будем разрушать дома, — торжественно заявили девочки, словно прочитав мои мысли.

— И все-таки, как бы то ни было, эти дома — не наши, — стояла я на своем.

— А чьи же, если не наши? — сердито спросила Хана. — Вот они сейчас торчат в наших домах в Старом городе.

— Я не знаю, чьи это дома.

— А я знаю, — ответила Хана. — У этих домов сейчас нет владельцев, а значит, любой желающий может войти в них.

— И все-таки пора уже домой — родители будут волноваться, — предложила Фрида.

— Домой? А где же это наш дом? — горько усмехнулась Рахель. — Вы часом не забыли, что всех наших отцов взяли в плен?

Этот вопрос грубо вырвал нас из сказочной страны и вернул к горькой реальности. Мы спустились по лестнице и вышли из здания, твердо намереваясь вернуться еще раз в этот восхитительный дом. Какой контраст являл он собой по отношению к нашему собственному положению!

Без гроша в кармане

В воскресенье утром со всего Иерусалима пришли родственники, чтобы повидать беженцев. Кто-то сказал маме, что ее ищет Ривка Тохен. Надеясь, что Боба с Зейде тоже пришли, мы вышли на улицу, где нас чуть не смела собравшаяся толпа.

— Они толкают меня, — в ужасе закричала я, вцепившись в мамино платье. После ужасной давки у Сионских ворот вид даже самой маленькой толпы пугал меня до потери рассудка.

— Вот они! Вот они! — вдруг послышались голоса где-то совсем рядом.

Не успела я разобраться, кто же это, как попала в настоящий вихрь объятий и поцелуев. Наконец, совершенно запыхавшаяся, я выскользнула из обнимавших меня рук. Здесь была тетя Маргалит! И мои любимые Боба с Зейде, и тетя Ривка, единственная, кто сохранял относительное спокойствие.

— О Б-же, вы посмотрите, на кого похожа Матильда! — в отчаянии всплеснув руками, тетя Маргалит обратилась к тете Ривке.

Услышав такое, я обернулась и внимательно взглянула на Иму. Только тут мы заметили черные тени у нее под глазами, особенно яркие на фоне бледных и впалых щек. И этот взгляд, такой странный и печальный, словно у воскресшей из мертвых.

Известие о том, что Аба в плену, повергло всех в отчаяние.

— Разве вы не слышали об этом? — спросила Савта.

— Слышали, но не могли поверить. Все надеялись, что ему удалось как-нибудь остаться с вами.

— Значит, — горестно повторила тетя Ривка, — Шло-мо действительно в плену?

Има кивнула.

— В чем ты нуждаешься? — в тете Ривке в первой проснулась жажда деятельности.

— А в чем она не нуждается? — вопросом на вопрос ответила Савта.

— Малыш, — коротко ответила Има, показывая на мокрые пеленки. Тетя Ривка мгновенно все поняла. Пока Боба, Зейде и тетя Маргалит продолжали засыпать маму вопросами, тетя Ривка отправилась куда-то и исчезла в одном из домов.

— Почему ты не взяла никакой одежды для детей? — упрекнула маму ее сестра.

— Вам арабы не разрешили? — спросила Боба.

— Арабы-то разрешили, — ответила Савта. — Да вот возможности у нас не было.

— Мы не могли… — начала Има.

— И все же ты должна была взять что-нибудь, — повторила Маргалит, не в силах осознать происшедшее.

Има схватилась за воротник своего платья.

— Вот все, что я взяла, — сказала она.

— Значит, у них нет даже одежды, — обратился дедушка к бабушке. — У них вообще ничего нет!

— Лишились всего своего достояния! — тетя Маргалит по привычке расцвечивала свою речь книжными выражениями. — Неужели ты вообще ничего не сберегла? — продолжала она свой допрос, отказываясь поверить, что сестра потеряла действительно все.

— Я сберегла детей, — грустно ответила Има. — И не спрашивай, как мне это удалось.

— Да, — подумала я про себя, — пусть лучше не спрашивают. Има права. Разве можем мы им что-нибудь объяснить? Разве можно словами рассказать об ужасном бегстве, участниками которого нам довелось стать? Как там Наоми сказала об этом? Изгнание из Испании? Разве мы можем даже рассуждать об этом сейчас, пока мы еще такие слабые и усталые? Им ничего не понять. Не понять, почему мы, узел за узлом, бросали в пути свои последние вещи. И разве они смогут представить себе, как смерть подстерегала нас у Сионских ворот?

— А где твои драгоценности, Матильда? — продолжала допрос тетя Маргалит. Она взяла Иму за руку, посмотрела и воскликнула с отчаянием в голосе:

— Как, на тебе даже нет кольца, твоего драгоценного кольца с бриллиантом? Почему? Может, скажешь, что и оно было слишком тяжелым?

Она с упреком уставилась на маму и наконец взорвалась:

— Да вы же вообще без гроша в кармане!

А я опять вспомнила ужасный день, когда сдали Еврейский квартал. Да разве мог тогда кто-нибудь даже подумать о драгоценностях? Мои дорогие родители изо всех сил старались собрать самое необходимое для нас: одежду, пеленки, школьные принадлежности, свечи и подсвечники для шабата. Они взяли сидурим, а в папином портфеле лежат Тора и Талмуд.

— Кому нужны драгоценности? — задала я самой себе вопрос. — Какое вообще значение могло иметь тогда бриллиантовое кольцо?

— Знаешь, Маргалит, моя дорогая, — наконец заговорила Има, — ты представить не можешь, из какого ада мы вырвались. Да мы… Ну, можешь считать, что мы просто воскресли из мертвых.

— Из мертвых! — повторил Зейде.

— Помоги нам, Г-споди! — воскликнула Боба, дрожа с головы до пят.

— Да будет благословен Всевышний, Уберегший вас от смерти, — провозгласил Зейде.

— Слава Б-гу, что вы целы и невредимы, — быстро согласилась Маргалит. Она обняла маму, у которой глаза были полны слез. — Не беда, не беда, можно достать новую одежду. Главное, что вы живы. А что до кольца — ну, пусть это будет капара — искупление наших грехов, — добавила она, целуя Иму в залитые слезами щеки.

В это время с узлом в руках появилась тетя Ривка.

— Ну вот, я принесла немного белья для малыша, — сказала она Име.

— Белья? Как замечательно! Где ты взяла это?

— В одном из арабских домов, — ответила тетя Ривка.

Мы развязали узел и с восторгом обнаружили там распашонки и ползунки, несколько пижамок, рубашечки для малыша, белье для нас всех, полотенце и, главное, пеленки!

с разрешения издательства Швут Ами