Навеки мой Иерусалим 13. Мрачные пророчества

И опять ночь. Я лежу в постели, кручусь с боку на бок, не в состоянии уснуть. Меня одолевают вопросы. Что будет дальше? Добьется ли Эцель, чтобы власти эвакуировали женщин и детей? А если так, кто будет защищать квартал? И куда пошлют нас? В постоянно обстреливаемый Бейт Исраэль! Или на границу, в Санхедрию? А куда отправились семьи наших «дезертиров»? И что будет, если в конце концов мы останемся здесь совершенно одни?..

В соседней комнате послышались голоса. Сначала разговор велся шепотом. Я старательно прислушивалась, пытаясь определить, кто же беседует в столь поздний час. Впрочем, это недолго оставалось загадкой, поскольку голоса становились все громче и громче. Опять спорили папа с мамой.

— Здесь все плохо кончится, — предсказывала Има.

— А я говорю, что именно здесь наша армия предпримет особые усилия. Ведь совсем рядом Котель и Храмовая гора. Нет мест, более святых для евреев. И поэтому Еврейский квартал никогда не будет покинут.

— Я и не думаю, что он будет покинут, сохрани нас Г-сподь. Но я думаю, что арабам очень легко будет полностью отрезать квартал и тогда…

— Что тогда?

— Как сможет горстка детей устоять против армии арабов? Я говорю тебе, что им не понадобится много времени, чтобы… чтобы прикончить нас всех.

— Спаси и помилуй нас Г-сподь, — сердито воскликнул Аба.

Мама замолчала. Папа вздохнул:

— Если все вот так теряют веру и надежду, то нам действительно трудно будет устоять.

Наступила тишина. Легонько скрипнула кровать Наоми. Что же, спор окончился? Кто-то плакал. Кто же это мог быть?

— Здесь будет ад, ад кромешный, — всхлипывала Има. Оказывается, это она плачет. Что же она имеет в виду?

— По всей стране это будет война немногих против многих, — сказал Аба. — Я верю, что мы победим. И здесь, и повсюду. Ашем поможет нам, как помог Он Маккавеям. Не теряй веру. Разве ты не понимаешь, что это плата за свободу, родовые муки независимого еврейского государства?

Мама перестала плакать.

— Сегодня уехали пять семей, в том числе семья твоего дяди.

— Я знаю.

Я вспомнила вчерашнюю сцену на пустыре, всех этих людей с тяжелой поклажей, которые крались, как враги. Они даже не попрощались. Девчонки называли их дезертирами.

— На прошлой неделе тоже уехало шесть или семь семей, — добавила Има. — Только мы остаемся тут… как последние глупцы.

— Куда ты хочешь уехать? Куда? — в папином голосе явственно слышался гнев.

Я задумалась. Неужели это моя собственная мама хочет уехать как… как все эти люди?

— Я хочу уехать к своим родителям, — сказала Има.

— Что же ты думаешь, они останутся в своем доме на улице Шмуэля Анави? Прямо под носом у всех этих арабов из Шейх-Джары? Я уверен, что они уже уехали. Разве ты не помнишь, что рассказывали девочки?

— Если родители уехали, мы можем отправиться к моему брату Шимону в Мишкенот.

— К твоему брату Шимону? И вместе с твоими родителями ввалимся в его полуторакомнатную квартиру? Не смеши меня. Нам некуда ехать.

— А я уверена, что Шимон примет нас с распростертыми объятиями.

Я приложила руку к пылающему лбу. Значит, Има и впрямь хочет уехать из квартала. Почему же Аба ничего не отвечает?

Последовало долгое молчание, наконец он произнес:

— Я не собираюсь уезжать. Я выполняю здесь важную работу и никуда не поеду.

— Что ж, в квартале не хватает людей? Найдется, кем тебя заменить. Ты отец пятерых детей, и трое из них еще младенцы, понимаешь, младенцы! Неужели ты думаешь, что я буду рисковать своими детьми ради заведомо проигрышного дела!

Мама снова стала всхлипывать.

— Если мы останемся здесь, нас сожгут заживо.

— Ашем не допустит этого. Хватит! Довольно зловещих пророчеств. Если ты не готова противостоять трудностям, то тебе нигде не спастись. По всей стране будет тяжелая война, и в Бейт Исраэле, и в Санхедрии.

— Но, Шломо, — продолжала настаивать Има, — неужели ты не понимаешь? Здесь и «по всей стране» — это совершенно разные вещи. Если, помилуй нас Г-сподь, на нас нападут в городе, мы сможем уехать куда-нибудь еще. А здесь мы окружены, мы заперты. Когда нападут на квартал, это будет конец.

Тишина. И снова заговорила Има. На этот раз громко и твердо.

— Я хочу уехать.

— Шш-ш, тихо. Ты разбудишь девочек.

Папа с мамой опять перешли на шепот. Наоми повернулась с боку на бок в своей кровати. Может, она тоже проснулась?

— Что будет, если Има убедит Абу>. — подумала я и тут же успокоила себя. — Нет, Аба никогда не согласится.

И все же через несколько минут я услышала его вздох.

— Ладно, будь по-твоему. Я поеду с вами. Без вас мне незачем тут оставаться.

На соседней кровати неясно обрисовалась чья-то фигура.

— Кто там? — спросила я тревожно.

Наоми вылезла из постели и подошла ко мне.

— Ты слышала, что говорили Аба с Имои! — спросила она.

— Да, я все слышала.

— Ты согласна?

— Конечно, нет! Я не хочу быть дезертиром.

— Тогда пошли со мной, — сказала Наоми, вытаскивая меня из постели. Мы влетели в соседнюю комнату.

— Вы никуда не поедете! — отчаянно закричала Наоми прямо с порога.

— Дезертиры! — завопила я во всю мочь.

Иеудит с Рути заплакали. Мама и папа вскочили.

— Что вы тут делаете посреди ночи? — спросили они. А Аба сказал, обращаясь к Име. — Я же говорил, что ты разбудишь девочек.

— Вы не уедете, — повторила Наоми.

— Это не ваше дело, — сердито ответила Има.

— Мы остаемся! — решительно добавила Наоми.

— И вы тоже остаетесь, — волновалась я. — Мы не дадим вам стать дезертирами.

— Ты слышишь, что говорит твоя дочь? — пожаловалась Има, пытаясь успокоить наших маленьких сестренок.

— Откуда вы набрались таких дурацких слов? Слово «дезертиры» означает совсем другое.

Но я не сдавалась.

— Так все девчонки на пустыре говорят про семьи, которые уехали сегодня. И правильно говорят! Они дезертируют, когда надо защищать квартал.

Мама горько рассмеялась.

— Вы что, и вправду думаете, что \ш с вами можем защитить квартал? А может, и ваш грудной брат должен защищать его?

— Да, — ответила Наоми. — Люди, живущие в квартале, будут защищать его своим присутствием. Мы не хотим дезертировать с поля боя.

Има снова рассмеялась.

— Ты только послушай их. Кто только вбил им в головы эти идиотские рассуждения?

— Вовсе никакие они не идиотские! — горячо воскликнула я и разразилась слезами. Тут же и Наоми последовала моему примеру. Но Има оставалась непреклонной.

— Мы уедем куда-нибудь, где есть надежда остаться в живых. Оборона квартала — не наша обязанность. Мы никому не поможем, оставаясь здесь, и никому не причиним вреда, если уедем. Напротив, я думаю, что солдатам будет легче.

— Так значит, ты «эцелькистка»? — спросила Наоми.

— Я не «эцелькистка». Просто здравый смысл велит мне уехать и спасти своих детей.

— Но ты, Аба, — плакала я, вцепившись в папину руку, — как же ты можешь согласиться на такое?

Папа долго молчал, потом медленно произнес.

— «Что бы Сара ни говорила, слушайся ее голоса», — так Ашем повелел Аврааму.

— Но Сара была пророчицей, — возразила Наоми.

— Да, — согласился отец. — Но у матери, у каждой матери, есть особое, «шестое» чувство. Некоторые называют его интуицией. И мамино «шестое» чувство подсказывает ей, что надо увезти детей в безопасное место. Что я буду делать, если в конце концов окажется, что Има была права?

Это была долгая ночь. Много часов просидели мы с Абой и Имой, разговаривая, споря, умоляя, настаивая. Но мама и ее «шестое» чувство одержали верх, и, когда наступил рассвет, Аба с Имой решили покинуть Старый город со следующим «конвоем».

Конвой, который не пришел никогда

После этой ночи я и Наоми не ходили больше на пустырь. Мы сторонились наших друзей. Нам было стыдно смотреть в глаза подругам. Мы не могли больше играть с девочками как ни в чем не бывало. Как можно участвовать в общих разговорах и строить планы на будущее, если на самом деле не собираешься больше здесь оставаться?

Аба, как обычно, продолжал свою общественную работу. Мы не знали, рассказал ли он кому-нибудь о наших планах. Има в одиночку занималась упаковкой вещей. Вид у нее при этом отнюдь не был счастливым.

И вот наступил наш последний день в Еврейском квартале. Завтра придет «конвой». Дома все было приготовлено и запаковано. Мы спустились вниз, подошли к пустырю и, спрятавшись за каменной оградой, стали наблюдать, как девочки занимаются «военной подготовкой». Они

все были здесь: Хава и Рахель, Хана и Фрида, Яфале и Батья, Эстер и Лея. Все девчонки до единой. Вот они, выстроившись в ряд, промаршировали в сторону жилых домов. Когда девочки скрылись из вида, мы выбежали на поле. Нам хотелось попрощаться. Я покопалась в земле и взяла три плоских камешка. Больше я ничего не нашла. Потом я помогла Наоми набрать немного земли в бумажный кулечек. Долгим взглядом оглядели мы просторное поле, дом Ротшильда, кучи мусора и замаскированный пост.

Тут мы услышали, как девчонки маршируют между домами, а Хава командует:

— Левой, правой! Левой, правой!

Что они будут говорить о нас завтра?

Юные «солдаты» подходили все ближе. Мы мысленно распрощались с ними, прошептали свой сердечный «шалом» и поскорей убежали домой, пока нас не заметили.

Дома мы попросили Иму уложить наши реликвии в один из узлов. Она взяла их, украдкой утирая слезы. Может, пожалеет, передумает?

Нет, никакой надежды. Мама твердо и решительно завязала последний пакет. Рано утром придет конвой. В эту ночь Има велела нам спать одетыми.

Утром нас разбудил стук в дверь. Аба слегка приоткрыл ее и выглянул наружу.

— Я пришел позвать тебя в штаб на срочное заседание, — узнали мы голос одного из папиных друзей.

— Заседание? — переспросил Аба.

Мужчина открыл дверь и вошел в комнату. С удивлением воззрился он на груду узлов, приготовленных у выхода.

— Что здесь происходит? — потрясенно спросил он. Потом заметил, что все мы одеты и собраны в путь.

— Как? И вы тоже? — едва слышно проговорил он прерывающимся голосом.

Отец опустил глаза.

— Жена боится за детей, — сказал он извиняющимся тоном. — Они еще совсем маленькие.

— Но ведь в городе совсем нет продуктов, — обратился папин друг к маме. — Я знаю точно, ведь я только что вернулся оттуда.

— Здесь скоро тоже будет нечего есть, — ответила Има.

— Вы ошибаетесь. Пойдемте, я покажу вам. Наши склады полны муки, риса, сахара и консервов. Ведь сюда попадала половина продуктов, доставленных «конвоями» в Иерусалим.

— У нас даже керосин скоро кончится, — сказала Има.

— Зато на складе полно дров. Уверяю вас, вы совершаете большую ошибку. В городе будет ничуть не легче, а может, и тяжелее. И потом, что мы будем делать без вашего мужа? Кто позаботится о наших людях?

Он помолчал немного и снова заговорил.

— Не делайте этого! Если вы уедете, то подадите пример всем остальным, и тогда… Ну, во всяком случае, — добавил он, обращаясь в Абе, — заседание начнется в восемь часов.

— Но как раз в это время должен прибыть «конвой», — запротестовала Има.

— Нет, — ответил папин друг. — Нас уведомили, что произошла задержка. «Конвой» придет сегодня позже. — Он вздохнул и процитировал пословицу. — Если горят даже высокие кедры, то куда же деваться низенькому мху? Прошу вас, подумайте еще.

Он ушел. Аба тоже оделся и направился к дверям.

— Куда ты идешь? — спросила Има.

— На заседание.

— Ты решил остаться?

— А ты?

Мама опустила глаза.

— Посмотрим, — сказала она.

Аба ушел. «Конвой» не прибыл ни в восемь часов, ни в девять. Мы с мамой спустились на автобусную остановку, без вещей, просто разузнать, что происходит. Несколько семей расположились там в ожидании, рядом высились

груды узлов и чемоданов. Кто-то объявил, что «конвой» придет лишь к вечеру. Но люди остались ждать. Они не уходили, потому что в душе уже приняли решение, что Еврейский квартал не является больше их домом.

Мы вернулись домой. Аба тоже пришел с заседания.

— Ну, так что же ты решила? — обратился он к Име. Но мама не знала, что ответить.

— Мы не сможем уехать, — заявил Аба. — И никто не сможет. «Конвой» не придет сегодня.

— А завтра? — спросила Има.

—» И завтра. На заседании мы приняли решение, что никто из жителей не покинет больше Еврейский квартал.

Има подпрыгнула, как ужаленная.

— Как это так?

— Перед автобусной остановкой будут поставлены заграждения, и территорию станут контролировать патрули гражданской самообороны. Когда бы ни пришел «конвой», ни один человек не покинет больше Еврейский квартал.

с разрешения издательства Швут Ами