Навеки мой Иерусалим 12. Большие перемены

На следующее утро Има спустилась набрать воды из колодца. Соседи, которых мы так долго не видели, уже выстроились в очередь с ведрами в руках.

Какой-то незнакомец набирал воду. На нем было толстое черное пальто, круглая шляпа, а на лице — длинные пейсы.

— Что случилось, Има! — спросили мы маму, возвращавшуюся с неполным ведром воды в руках. — Где Абу Али?

— Абу Али, Абу Али… Что-то не соображу, о ком это вы. А, вспомнила. Как только начались беспорядки, он перестал приходить. Он араб.

— Так что же, Абу Али тоже наш враг? — спросила Наоми. Има кусала губы.

— Нет! — взорвалась я. — Абу Али наш друг. Он всегда здесь со всеми дружил. Что ж, он вот так, в одночасье, стал нашим врагом?

— Когда начинается война, каждый держится за свой народ, — мягко сказала Има.

Я все равно не верила:

— Абу Али не может ненавидеть нас, как те арабы с шука.

— А где «Балади», продавец яиц? — поинтересовалась Наоми.

— Да, — повторила я за ней, — где «Балади»? Он что, тоже нас предал?

— И он сюда больше не приходит. Да и как бы он мог прийти? Еврейский квартал отрезан от города. Англичане построили железный забор на дороге в Еврейский квартал, около шука, чтобы разделить евреев и арабов. Если бы хоть один араб продолжал ходить сюда, его собственные сородичи сочли бы за предателя.

— Это верно, — согласилась я. И все-таки мне больно было думать о вчерашних друзьях как о нынешних врагах.

В этот день на завтрак мы ели хлеб с салатом.

— Где ты купила все эти овощи? На арабском туке? — сердито спросила я.

— Нет, — ответила мама.

— Я рада, что ты держишь слово, — кивнула я с удовлетворением.

Мама горько улыбнулась.

— Если б я даже и хотела, то не смогла бы там ничего купить. Все переменилось. Входы и выходы на шук перекрыты. Торговли между евреями и арабами теперь нет. Общаемся мы только «через пули».

Мы с Наоми спустились на наш пустырь и с радостью встретились со старыми подругами. Оказывается, и тут все переменилось. Девочки не играли уже в прежние игры. Военные заботы поглотили их полностью.

Подпольная группа еврейских солдат, пока еще без формы, продолжала свое обучение. Хана гордо показала нам их наблюдательный пункт на краю поля. Сначала мы ничего не могли рассмотреть, и она пояснила, что пост находится у одноэтажного здания, прикрытый мешками с песком и замаскированный грудой мусора. Тогда и мы под кучей разного сора заметили мешки с песком.

— А вон там, — шепотом добавила Ханина сестра Ра-хель, — вон там находится английский пост, — она показала на другой конец поля.

— Это и так все известно, — оборвала ее я. — Их-то мы видим. У них-то нет нужды прятаться. Это ведь они правят нашей страной.

— Так-то оно так, но тебе не известен секретный план «наших», — добавила Рахель заговорщицким тоном.

— Что это за секретный план? — заинтересовались мы.

— Сначала пообещайте никому не говорить.

— Честное слово.

— Так вот, слушайте. У наших парней есть секретный план захватить пост, как только уйдут англичане.

— И не только этот, а все английские посты, — добавила Яфале.

— Так почему же это секрет? — удивились мы. — Что стоит занять покинутый пост?

— Ничего-то вы не понимаете, — добавила Фрида насмешливо. — Вас ведь здесь не было. Англичане-то собираются передать все свои посты арабам.

— Не может быть! — мы были потрясены.

— А вы посмотрите вот сюда, — прошептала Хана драматическим тоном. — Видите, наши парни отрабатывают технику захвата поста. Так что, когда придет время, они будут наготове.

— Эй, послушайте, а я знаю кое-что интересное, — включилась в разговор Батья, только что присоединившаяся к нам. — Вон в том доме находится тайный склад оружия. Большой-большой! Я вчера видела, как наши солдаты прятали там оружие. Они привезли его прямо под носом у английского конвоя, в мешках с сахаром.

И девочки продолжали проявлять свою высокую осведомленность в военных вопросах, причем каждая строго предупреждала нас, чтобы мы не «разглашали военную тайну».

— А у меня есть двадцать гильз, — похвасталась Фрида, вытаскивая из кармана блестящую гильзу от патрона.

— Зачем они тебе? — поинтересовалась я. — Они ведь пустые. Ими никого нельзя убить.

— Зато это доказательство того, сколько пуль они выпустили по нашему двору. Я думаю, в Бейт Исраэле вы никогда такого не видели.

— Нет, видели, видели, — оскорбилась Наоми.

— Мы видели кучу пуль, — подтвердила я.

— И ракет, — добавила Наоми.

— Зато там нет арабов, — продолжала интриговать Фрида.

— В Бейт Исраэле нет, зато в Шейх-Джаре полным-полно.

— Где-где? — заинтересовалось несколько девочек, и вокруг нас образовался целый кружок.

— В Шейх-Джаре. Арабы, которые живут в деревне на холме, ну, прямо напротив, почти каждую ночь обстреливают Бейт Исраэль. Вы там не были, так откуда ж вам знать?

— Расскажите, расскажите, — наперебой просили девочки, готовые без конца слушать разные истории. И мы рассказали им о ночных обстрелах, о нашей жизни в бабушкином доме, о пирожках из чубейцы и недостатке продовольствия и топлива.

Рассказы не прекращались до самого заката. Тут мы вскочили и посоветовали подругам быстро бежать домой, пока совсем не стемнело.

Наступила пятница, но вечером мы не пошли в Хурву.

— Разве мы не пойдем в синагогу? — спросили мы у папы. — Мы так соскучились по Хурве.

— Мы ни разу не были там с тех пор, как начались беспорядки, — печально ответил Аба. — Опасно отлучаться далеко от Батей Махасэ. Мы пойдем в шул — в штибл в Батей Махасэ.

У нас на глаза навернулись слезы. Значит, мы не сможем увидеть наш любимый бейт кнессет. Аба погладил меня по щеке и легонько пожурил:

— В шабат не плачут.

Но я расплакалась еще сильнее.

На следующий день нас поджидал новый удар. Мы попросились пойти к Котелю. Но Аба с Имой пояснили, что ходить у восточной границы Еврейского квартала мимо ешивы Порат Йосэф очень опасно.

— Значит, ты хочешь сказать, что мы вообще не сможем ходить к Котелю? Но почему? — спросила Наоми.

— Потому что там совсем рядом живут арабы, — сказала Има. — С того воскресенья, когда состоялось голосование в ООН, ни один еврей не был возле Котеля.

— Даже раби Оренштейн, рав Котеля, ни разу не был там больше, — добавил Аба.

Я все не могла поверить.

— Так что ж, возле Котеля нет теперь ни одного еврея?

— Ни одного, — последовал ответ.

— Так теперь Котель принадлежит англичанам?

— Англичанам? — Аба задумался над вопросом. — Очевидно, англичане давно передали Котель арабам. Теперь они держат его под контролем.

— Арабы у Котеля\ — воскликнула Наоми. — Мы им еще покажем! Мы всем покажем, и арабам, и англичанам.

Наоми безостановочно ходила по комнате, в ярости сжимая кулаки, а я… я разрыдалась. Арабы забирают наше самое святое место — Котель Амааравй] И нельзя больше ходить в Хурву? А мне еще говорят, что в шабат нельзя плакать.

Дезертиры

Утро. Я открыла глаза, спрыгнула с раскладушки и вошла в соседнюю комнату. Аба уже вернулся с утренней

молитвы и завтракал, сидя за столом. Има наливала ему горячий кофе.

— Оставь молоко детям, — устало сказал папа, прежде чем Има успела налить ему в чашку сгущенного молока.

— Пока жарко, черного кофе достаточно, чтобы взбодрить меня.

Има вздохнула.

— Боюсь, что скоро мы уже не сможем кипятить воду,

— сказала она, угрюмо глядя на Абу.

— Что ты имеешь в виду?

— Что у нас кончается керосин.

— Почему? — спросила я.

Мама проигнорировала мой вопрос и велела мне одеваться. Я вышла из комнаты, но все равно до меня доносились голоса родителей.

— Скоро англичане уйдут, — грустно говорила Има.

— Неужели она печалится из-за этого? — Я была крайне озадачена.

— Как только они уйдут, не будет больше «конвоев»,

— продолжала мама.

— Что с тобой происходит? — спросил отец. — Что, и на тебя подействовали все эти страшные пророчества?

— Это не страшные пророчества. Это реальные факты. Как только англичане уйдут, Еврейский квартал окажется полностью отрезанным от всего мира. Полностью…

— Откуда такой пессимизм? — рассердился Аба. — Мы не будем отрезаны. Об этом позаботятся наши мужчины. «Конвои» будут ходить и дальше.

— Не будь наивным, Шломо, ты прекрасно понимаешь, что наши не в состоянии обеспечить это. Я советую тебе серьезно подумать над моими словами. Пока еще не поздно.

— О чем это она? — грустно размышляла я. — И почему Аба так сердится? Раньше он никогда не сердился на Иму.

Тут я вспомнила, что сегодня четверг. Обычно в этот день уже с утра пораньше в бабушкиной квартире поднималось тесто. Каждый четверг Савта пекла халы к шабату.

Я быстренько покончила с утренними молитвами и завтраком и побежала к Савте, надеясь не пропустить момент, когда она станет плести халы. Я вообще никогда не упускала случая понаблюдать за Савтой. Огромное удовольствие доставляли мне бабушкина суета и приготовления. Иногда, если оставалось тесто, Савта разрешала мне самой сплести парочку маленьких хал. А порой мне даже доверяли посыпать кунжутовым семенем бабушкину большую красивую халу, смазанную яичным желтком.

Обычно Савта ставила два разных вида теста — для кекса и для лапши. Пока хала выпекалась в духовке, наполняя комнату сладким ароматом шабата, она раскатывала тесто для лапши. Савта искусно нарезала длинные тонкие полоски лапши, а я раскладывала их на белой ткани во дворе, чтобы они высохли на солнышке.

В тот четверг у Савты на кухне стояла только одна миска с тестом и хала была намного меньше обычной.

— А где семена кунжута? — спросила я, собираясь посыпать ими готовую халу.

— Нету, — ответила Савта. — И яиц тоже нет.

— Как жалко! — не сдержала я своего разочарования.

— Слава Б-гу, что пока есть мука и мы можем растопить печку, — сказала Савта.

— Има тоже говорила об этом. И ты боишься, что у нас кончится керосин?

— И не только керосин, — вздохнула Савта.

— А где лапша? — спросила я.

— Ах, — вздохнула Савта, — и ее у нас тоже нет.

Делать было нечего. Я вышла от бабушки и пошла в

сторону нашего пустыря. Наоми была уже там. Девочки сгрудились вокруг какого-то странного предмета.

— Шрапнель, — предположили Батья с Фридой.

— Это из снаряда, — согласилась Хана.

— С нашего двора, — гордо заявила Батья.

Тут появилась Хава и протиснулась в центр круга. Она горестно вздохнула и спросила:

— Кто знает, чем кончится спор?

— Какой спор?

— Между Эцелем и Аганой.

— Между Эцелем и Аганой] — насмешливо переспросила Хана. — Как будто между ними только один спор!

— Я имею в виду спор про нас.

— Давай уж, рассказывай, — торопили девчонки.

Хава начала:

— Ну так вот. Эцель требует эвакуировать всех женщин и детей из Старого города, а Агана против.

— Почему? Почему? — послышалось со всех сторон.

— Что «почему»?

— Почему Эцель хочет нас эвакуировать? — спрашивали одни.

— Почему Агана против? — интересовались другие.

— Дело вот в чем, — объяснила Хава. — Эцель заявляет, что мы камнем будем висеть у солдат на шее. Они не смогут сражаться как следует, пока тут женщины и дети.

— Это верно, — поспешили согласиться сторонницы Эцеля. — Конечно, женщины и дети мешают солдатам.

— Почему же Агана против? — спросила Наоми.

— Агана считает, что, если женщин и детей эвакуировать, останется слишком мало народу.

— Но женщины и дети все равно не могут защищать квартал.

— Не совсем так. Агана понимает, что само присутствие женщин и детей — в общем, целых семей — поможет нам удержать район. Да, солдаты должны охранять жителей, но только надо, чтобы эти жители здесь были.

— Глупости какие, — заявила Рахель, ярая сторонница Эцеля. — Чем могут помочь женщины и дети?

— Еще как могут! Кто занимает территорию, тот и владеет ею. Арабам будет гораздо тяжелее захватить густонаселенный район, чем пустой, который охраняют одни лишь солдаты.

— Правда, правда, — соглашались многие. — Солдат-то даже меньше, чем домов в квартале.

— Кроме того, — добавила Хава, — солдаты получают свой паек из продуктов, присылаемых в Еврейский квартал с «конвоями». Если не будет жителей, не будет и еды.

— Ох, — вздохнула Хана, — лучше бы нас забрали отсюда.

— Я бы тоже хотела уехать, — согласилась и ее сестра.

— Значит, так? Вы струсили? — начала стыдить их Наоми. — Ах вы, плаксы-ваксы! «Я бы тоже хотела уехать», — передразнила она Рахель, копируя ее голос.

— Мы останемся в квартале, — дружно заявили сторонницы Аганы. — Мы не будем эвакуироваться. Ни за что!

— А вы, — Хава повернулась к «эцелькисткам», — вы можете ехать, вы, трусихи!

Спор был в самом разгаре, когда мы заметили главу одного из самых уважаемых семейств, давно живущих в Еврейском квартале. Он выходил из своей квартиры в Рот-шильдовском здании с большим чемоданом в руках. За ним шли два его старших сына, тоже с огромными узлами. На всех были надеты теплые пальто, и шли они быстро, не глядя по сторонам.

— Вы куда едете? — обратилась я к Цвике, младшему из сыновей, когда он проходил мимо меня. Я с удивлением заметила, что одежда на нем надета в несколько слоев, как будто он собирался в дальний путь. Цвика отвернулся и заторопился вслед за братьями. В это время, тяжело нагруженные сумками и корзинами, из дома вышли его мать с сестрами. Отворачиваясь от любопытных взглядов, они поспешили в сторону Дойче Плац. Это было уже чересчур.

— Шалом! — громко крикнула я женщине, но она продолжала путь, как будто ничего не слышала.

— Как странно, — прокомментировала Наоми.

— Да, очень, — согласился кто-то из девчонок.

— Может, они едут в Тель-Авив на свадьбу? — высказала я предположение.

— Ну уж нет, — решительно сказала Хава.

— Только что приехал «конвой», — сообщила Хана, вытаскивая изо рта оба пальца.

— «Конвой»? Ну так и что? — не поняла Яфале.

— Они уезжают, понимаешь, совсем уезжают, — объяснила Хава презрительно. — Они сбегают, даже не дождавшись решения об эвакуации.

— Ты видишь, как им стыдно смотреть нам в глаза? Они уезжают даже не попрощавшись.

— Какой позор! — сошлись все в едином мнении.

В это время мимо нас прошло еще пять или шесть человек. Еще одна семья. Они тоже были одеты в пальто и нагружены сумками и узлами. Мимо нас они проскочили так быстро, что мы даже не смогли рассмотреть, кто это.

— Дезертиры! — закричали мы им в след.

— А потом, — сказала Наоми, — когда все кончится, они вернутся в свои дома, которые мы для них защищали.

— Они думают, что в городе им будет лучше, — сказала я. — Но они ошибаются, очень ошибаются.

— Это ты ошибаешься, — не согласились две отчаянные «эцелькистки». — Конечно, в городе будет лучше.

— Нет-нет, — поддержала меня Наоми. — Везде будут бои, везде будет война.

— Весь город готовится к войне, — заключила я.

— И вся страна, — добавила Наоми.

с разрешения издательства Швут Ами