Навеки мой Иерусалим 11. Снова дома

Выбраться из автобуса оказалось так же трудно, как и войти в него. Дорогу загородила толпа желающих попасть в «конвой» на выезд из Старого города. Но мы уже были дома.

Ничего не изменилось. Справа, словно на страже, высокая прямая, стояла древняя городская стена. За ней лежала деревня Сильван, ее маленькие домики в неизменном окружении кактусов. Далеко на горизонте высились безмятежные голубые холмы Моава, безразличные к горестям нашего мира. Перед нами ступеньки лестницы вели вниз, к Котелю, а слева — вот она, — толстая старая стена нашего дома в Батей Махасэ, его зарешеченные окна и круглая крыша. И наш любимый дом показался мне древней крепостью, предупреждавшей маленькие домишки Силь-вана: вам нас не покорить! Через открытые железные ворота мы подошли к знакомым белым ступенькам. Вне себя от радости, крепко вцепились в перила, поднялись наверх. Дверь была открыта. С сильно бьющимися сердцами мы вошли в свой дом. У большого окна, спиной к нам, стояла мама. Поставив на подоконник керосинку, она пекла лепешки из черствого хлеба.

— Има! — мне показалось, что я прокричала это так громко, но из моего горла не донеслось ни звука.

— Вот они! — послышался из угла тоненький детский голосок.

Има обернулась. С сияющими глазами и распростертыми объятиями кинулась она к нам. Мы обе упали ей на грудь и расплакались.

— Има, Има, я так рада, что мы дома, — прошептала я. — Я сама не знаю, почему я плачу.

Но заглянув в любимое смуглое мамино лицо, я увидела, что и у нее катятся по щекам слезы.

Потом я обернулась к своим маленьким сестричкам. Рути стояла напротив нас и произносила какую-то длинную речь на своем детском языке, сопровождая ее оживленными жестами и чудесным заливистым смехом. Иеудит отошла в сторонку, застенчивая, как всегда, и сосала палец, глядя на нас своими огромными черными глазами. Мы по очереди обняли и расцеловали их. В конце концов «маленькая принцесса» повисла у меня на шее, а наша проказница замерла в обнимку с Наоми.

Потом мы все вместе подошли к коляске. И вдруг… О чудо! Что мы видим? Вместо крошечного новорожденного там лежит замечательный малыш, уже почти выросший из коляски.

— Неужели это Юдале? — воскликнули мы в изумлении. — Как он вырос! Малыш присмотрелся к нам, и рот его потихоньку растянулся в широкую счастливую улыбку, словно он понял: перед ним что-то, принадлежащее ему по праву.

Наконец мы спросили, где Аба.

— Пошел распределять мацу к празднику, — ответила Има. — Он теперь очень занят, почти не бывает дома. Он назначен одним из членов комитета, отвечающего за все дела в Еврейском квартале.

— Чем он там занимается? — Он казначей, но у него полно и других забот. Дел сейчас по горло. Людям нужна работа. Необходимо жалованье, распределять продукты. Требуется постоянно назначать дозорных.

В тот вечер нас ждало прекрасное угощение — хлеб с желе и чашка какао со сгущенным молоком.

— Какая у вас вкусная еда! — воскликнула Наоми.

— Знаешь, как давно мы не пили ни молока, ни какао! В Бейт Исраэле мы ели только чубейцу и кашу, а пили воду и слабый чай, — рассказала я Име.

— Да, я знаю. «Конвои» доставляют нам все лучшее из продуктовых запасов Иерусалима, чтобы люди не уезжали из Старого города, — ответила Има.

— Но мы видели сегодня толпы людей, пытавшихся попасть на «конвой» и выбраться отсюда.

Има загадочно смотрела на меня. Я продолжала: — Неужели они думают, что в «новом» городе спокойно? Почти каждую ночь нас обстреливали из Шейх-Джары.

Мама продолжала смотреть на меня, не говоря ни слова. Лишь когда наступила темнота, я поняла, что означало ее молчание.

Атака Поздний вечер.

Мама накинула одеяло на толстые деревянные ставни, которые не открывались даже днем, а потом включила свет. Малыши уже спали, а мы дожидались Абу. Скоро послышались знакомые шаги, и папа вошел в квартиру.

Аба! Он обнял меня своими большими сильными руками. Вновь комок застрял у меня в горле, и горячие слезы покатились по щекам.

— Аба! Аба! — твердила я между всхлипами, утирая слезы тыльной стороной ладони. Только потом я заметила, какое усталое у папы лицо.

— Ну, девочки, пора спать, — сказал он в конце концов.

— Они будут спать в другой комнате, — добавила Има.

— Что? В какой «другой» комнате? — спросили мы хором.

— Да, теперь у нас квартира побольше, — улыбнулся Аба и через дверь в стене около книжного шкафа провел нас в «другую» комнату.

— Вы помните бабушку Ривку, которая жила здесь? — спросил папа.

— Что с ней случилось? — Ничего не случилось. Ее сыновья пришли за ней и забрали ее из Старого города. Она разрешила нам пользоваться своей комнатой, пока не кончится война.

— Но я буду бояться в темноте, — возразила я.

— Аба включил свет. Хотя ставни были закрыты, я все же попросила завесить окна еще и одеялом, чтобы ни один лучик не мог просочиться наружу. Аба расстелил на полу толстое одеяло для Наоми и достал раскладушку для меня. Ножки раскладушки он расставил так, чтобы та стояла как можно ниже.

Вдруг раздался одиночный выстрел, а затем громкий взрыв. Мы с Наоми в панике бросились на пол. А вот Аба остался сидеть на месте, как будто ничего не произошло.

— Аба, — забеспокоилась я, — почему ты не ложишься на пол? — Да ну, это пустяки, всего лишь несколько далеких выстрелов.

Вот это да! А мне показалось, что прозвучал мощный взрыв, и к тому же такой близкий! Папа включил радио, чтобы послушать новости. Наоми слушала вместе с ним, а потом стала обсуждать с папой происшедшие события. Я сердито перебила их: — Аба! Выключи радио! Арабы услышат его и застрелят нас.

Аба улыбнулся: — Они не смогут нас услышать.

— Смогут! Они близко! Они обязательно нас услышат, — взволновалась я.

Но Аба с Наоми опять переключили свое внимание на радио.

Стрельба становилась все сильнее. Отовсюду летели пули. Оружие всех видов било в одну сторону — сторону Еврейского квартала.

— Они идут в атаку, — завопила я в тревоге.

— Это только так кажется, — ответил Аба. — На самом деле они сейчас не наступают.

Сердце у меня замерло от страха. Да, мы слышали стрельбу в Бэйт Исраэле, но разве она могла сравниться с нынешней! Особенно страшно звучало какое-то новое оружие, которого я никогда не слышала раньше: тры-ты-ты-ты, — быстрые выстрелы один за другим, — рат-тат-тат-тат.

— Что это? — воскликнула я в ужасе.

— Пулемет, — ответил Аба.

— Что это? Машина, которая мечет пули? — Да.

— Они нажимают на кнопку, и машина выстреливает все эти пули? Они могут так быстро убить столько людей? Ой-е-ей… — Не глупи, — засмеялась Наоми. — Далеко не каждая пуля попадает в цель.

— Но ведь многие попадают, правда? Пожалуйста, выключите радио, — причитала я.

Има, которая уже легла спать с малышами, окликнула Абу из соседней комнаты: — Выключи уж радио, Шломо. Разве ты не видишь, что ребенок боится.

— Я вижу только, что от радио ничего не зависит. Никто не может его услышать.

— Ох, нет, они могут, — настаивала я. — Они здесь, совсем рядом с нами. В Сильване, прямо за стеной. Вот они и нацелят на нас свой ужасный пулемет.

— Если они могут услышать радио, то уж точно услышат твои вопли.

Я тут же замолчала, как язык проглотила.

Аба присел на край моей постели. Он взял в свою большую ладонь обе мои руки и ласково сжал их, пытаясь рассеять мои страхи.

— Началась война, — прошептала я.

— Нет, доченька, — сказал папа. — Это еще не война. Должно быть, это атака. Обычно арабы стреляют только днем, но, когда начинают англичане, они, конечно, счастливы их поддержать.

— Англичане? Этого не может быть! — мы просто остолбенели. — Англичане сегодня охраняли нас по дороге домой.

— Такие вот они двуличные. Притворяются, что защищают нас, а сами помогают нашим врагам. Но скоро они уйдут — наконец-то! И тогда начнется настоящая война. У нас останется только один враг — арабы. Понимаете? Здесь уже не будет наших врагов — англичан.

— Но ведь арабов так много! — не разделяла его оптимизма Наоми.

— И у них столько оружия, — добавила я.

— Верно. Но нам поможет Ашем. Он хочет нашего избавления. Подумайте, в течение двух тысячелетий мы не имели ни земли своей, ни государства, ни правительства, ни армии.

— А теперь, теперь у нас есть армия? — У нас есть подпольная армия. Как только англичане уйдут, она выйдет из подполья. Мы сможем открыто носить оружие и открыто сопротивляться. А это уже совсем другое дело.

Раздалось еще несколько громовых взрывов. И ни на мгновение не прекращался пронзительный стук пулемета.

— Прочтем Шма, — сказал Аба.

Мы вместе прочитали молитву. Горячие слезы струились из моих глаз. Как давно Аба в последний раз сидел у моей постели и читал со мной Шма. Он предложил прочитать сегодня еще одну молитву: — Велиерушалаим ирха… И в Иерусалим, Твой город, вернись с состраданием, и да пребудешь Ты в нем, как и обещал.

Слова древней молитвы успокоили нас. Аба громко продолжал: — И да изольется Твой гнев на народы, не признающие Тебя… ибо они погубили Яакова и опустошили его дом.

Мы горячо повторяли за ним каждое слово: — И да изольется Твой гнев… Наконец замолчал пулемет, прекратился обстрел, и только время от времени раздавались одиночные выстрелы. Я крепко заснула.

с разрешения издательства Швут Ами