Навеки мой Иерусалим 9. До встречи в радостный день

Шли дни, а мы по-прежнему жили у нашей Бобы, потому что вернуться в Старый город было почти невозможно. Каждое утро вместе с девочками из Бейт Исраэль мы отправлялись в школу и везде видели, как люди готовятся к неминуемой войне. Мужчины и женщины озабоченно наполняли песком мешки, предназначенные для защиты окон от осколков. Перед входными дверями строили заграждения из кирпича, кое-где закладывались кирпичом и окна. Люди вовсю запасались основными продуктами.

— Кто знает, что нас ждет завтра, — говорили они.

Нам было велено не болтаться по улицам после уроков. Услышав предупредительную сирену, мы должны были укрыться в ближайшем убежище или подвале. Бежать в укрытие следовало, прикрывая голову портфелем, мешком или хотя бы руками.

Все это время ни одна из девочек из Старого города не ходила в школу. Мы даже не имели представления, продолжает ли папа свою работу, потому что от него не было никаких известий. Прошло восемь дней, наступил праздник Ханука, а мы все еще жили у бабушки. Платье мое совсем испачкалось и покрылось пятнами, а мне даже не во что было переодеться. Таким же мрачным и тусклым было и мое настроение.

— Сегодня мы идем на свадьбу, — объявила Боба в один из дней Хануки. Наверно, она думала подбодрить нас такой новостью, но я сердито ответила:

— Не пойду!

— Но почему? Пойдем, тебе будет веселее.

— Нет, ни за что! Как я пойду на свадьбу в таком отвратительном, грязном платье? Уж лучше остаться дома.

— Но как же, дорогая, ты не можешь остаться дома одна!

— Кому нужна свадьба в такое время! — ворчала я. — Кто сейчас может веселиться?

Боба попыталась объяснить, что в трудные времена особенно важно создавать новые семьи, чтобы крепчал и сильнее становился еврейский народ. Но я ничего не желала слушать и только все больше злилась. Боба поняла, что со мной бесполезно разговаривать, и занялась приготовлением еды.

После обеда все оделись в самые лучшие субботние наряды и позвали нас с Наоми, в наших замызганных школьных платьях, которые мы не меняли уже десять дней. Я ворчала и жаловалась, но все без толку. Меня заставили присоединиться к остальной компании.

— Подойди пожелать невесте «Мазл тов!» — уговаривала меня тетя Маргалит.

— Нет, нет, — упрямо упиралась я. — Ни за что!

— На, попробуй этот чудесный торт, — сказала тетя и сунула мне в руку кусочек. Я лишь передернула плечами. Но таявшее в руке пирожное было слишком соблазнительным. Давным-давно мне не перепадало такого лакомого кусочка. Когда все отвернулись, я быстро проглотила угощение.

Многие гости кивали в нашу сторону и спрашивали у тети Маргалит, не мы ли ее племянницы. А убедившись, что так оно и есть, вздыхали и называли нас бедными девочками. В конце концов я забилась в дальний угол, чтобы спрятаться от жалостливых взглядов. Меня одолевало смущение, да и вообще настроение было совсем неподходящим для песен и танцев. Я могла думать только о папе с мамой. Как далеко они от меня! Что они сейчас делают? Что происходит в Старом городе? Вот если бы Аба с Имой могли прийти на эту свадьбу — тогда бы я тоже повеселилась.

— Где она? Куда делась? — кто-то звал меня по имени. С трудом очнувшись от мечтаний, я вышла из своего убежища. Тятя Маргалит взяла меня за руку.

— Пошли домой, — сказала она.

— До встречи в радостный день, — расставаясь, говорили друг другу хозяева и гости. Теперь, в смутные и опасные времена, эти традиционные слова прощания приобрели особое значение.

Встреча с папой

Как-то ночью началась стрельба. Мы спали в маленькой комнатке тети Маргалит, когда нас разбудил грохот разрыва.

— Что это? Что это? — закричала я в тревоге.

Бабушка с дедушкой уже встали. Они торопливо собрали нас всех в кухне, потому что в ней не было окон на улицу.

— Что это? — спросила я снова, когда раздался второй взрыв.

— Это пушки, — ответила Боба. — Они стреляют из Шейх-Джары.

Бабушка расстелила на полу в кухне одеяла, но мы не могли уснуть.

— Где это, Шейх-Джара? — спросила я.

— Это арабская деревня прямо перед нами, — ответил Зейде — Я вижу, окна в гостиной, которые выходят на улицу Шмуэля Анави, пора закладывать мешками с песком. Завтра я примусь за дело.

— И другие окна тоже, — попросила я. — Надо закрыть все окна в доме.

Обстрел закончился не скоро, но даже тогда мы еще долго не могли уснуть. Но все равно в школу встали вовремя.

— Аба! — закричала Наоми, войдя в гостиную. Я бросилась к дверям и не поверила своим глазам. В комнате на зеленом плюшевом диване сидел Аба. Рванувшись к нему, я нечаянно уронила со стола вазочку, которая разлетелась вдребезги. Тетя Марголит рассердилась было, но увидела, как взволновала меня встреча с отцом, и слезы навернулись ей на глаза, она и думать забыла про вазочку.

Аба посадил меня на колени и поцеловал в лоб. Тут я как разрыдаюсь!

— Где ты был все это время? — расспрашивала Наоми. — Почему не приходил к нам? В школу-то ты ходишь?

— Нет, малышка. Теперь трудно выбраться из Старого города. Сегодня мне удалось это в первый раз.

— А завтра ты сможешь прийти снова? — спросила я.

— Боюсь, что нет. Я поменялся местами с другим учителем. Он живет в «новом» городе, а преподает в Старом, а я — наоборот. Вот мы и устроили все так, чтобы поменяться, так что с завтрашнего дня я буду работать в Старом городе.

— А как ты туда проберешься?

— Это Агана помогла организовать обмен учителей, и сегодня группа учителей отправится в Старый город под вооруженной охраной. Англичане дали разрешение на проход такого «конвоя». До сих пор ведь дети в Старом городе вообще не учились, потому что не хватало учителей. Так что с этой группой я и отправлюсь. И с завтрашнего дня буду преподавать в сефардской (сефарды — евреи из южной Европы, Азии и северной Африки) талмуд торе в Старом городе.

Аба принес нам большой пакет одежды. Пока мы разбирали его, взрослые смогли обсудить положение дел. А мне ведь тоже нужно было задать папе столько вопросов!

Что делают мои сестренки? Чем дальше, тем больше я скучала по ним. А как наш малыш Юдале? Кто помогает маме? Но папа был занят разговором со взрослыми, и я не могла перебивать его.

— Старый город в блокаде, — говорил Аба.

— В настоящей блокаде? — спросила тетя Маргалит

— В самой что ни на есть настоящей.

— Это значит, что никто не может ни войти, ни выйти?

— Не совсем так. Периодически ходят транспортные колонны под конвоем, только с ними и можно пройти. Но очень трудно получить в них место, число пассажиров ограничено.

— Стреляют? — спросил Зейде почти шепотом. Но Аба не стал отвечать на его вопрос.

— А как с едой? — взволновалась Боба.

— В еде недостатка нет. Ее тоже привозят «конвои».

И все-таки Боба поспешила собрать посылку для мамы с ребятишками.

Вскоре Аба собрался уходить.

— Ну, будьте здоровы, — пожелал он взрослым. — А вы, — добавил папа, повернувшись к нам, — вы будьте хорошими девочками. Вам очень повезло, что вы здесь. Тут можно учиться в тишине и покое, ведь вы не заперты в Старом городе, как другие ребята.

— Когда ты вернешься? — грустно спросила Наоми. Аба ничего не ответил. Он только еще раз крепко расцеловал нас и вышел из дома.

— Аба не вернется, — сказала я сестре. — Разве ты не слышала, что он среди учителей, набранных АганогР. И теперь он будет работать в Старом городе.

Керосин

Теперь уже в блокаде был весь Иерусалим. Не только территория за стенами Старого города, но и весь «новый»

город. Арабы контролировали дорогу из Тель-Авива в Иерусалим, и пройти удавалось лишь большим, хорошо организованным транспортным колоннам под вооруженным конвоем. И даже эти колонны, привозившие в город продукты питания и самые необходимые припасы, регулярно подвергались нападениям из арабских деревень, расположенных на высотах в Иудейской пустыне. И, бывало, с трудом доходили по назначению.

Периодически нашим удавалось добиться контроля то над одной, то над другой арабской деревней и расчистить дорогу. Увы, ненадолго. Затем кольцо блокады снова прочно смыкалось. Все меньше доставлялось продовольствия и топлива, и люди беспокоились: чем же все это кончится?

Как-то вечером зазвенел колокольчик, и послышался голос: «Керосин! Керосин!» Мы схватили деньги, бабушкину канистру и побежали вниз, чтобы присоединиться к длинной очереди людей, жаждавших пополнить таявший запас керосина. Очередь растянулась уже вдоль всей улицы. А посреди дороги стояли лошадь и повозка с цистерной. Возчик, сильный и грубый мужчина, отпускал каждому покупателю лишь по полгаллона (около двух литров). Все ждали своей очереди, одни спокойно, другие нетерпеливо. Моросило, и мы перевернули канистру вверх дном, чтобы внутрь не попала вода. Мы уже долго-долго стояли в очереди, а впереди все равно было полно народу. Хватит ли нам керосина?

Наконец перед нами осталась только одна женщина. Теперь-то мы уж получим свой керосин! И вот продавец подставил нашу канистру под кран. Капнуло несколько капель и… к нашему глубокому разочарованию, керосин кончился. Мы не смогли сдержать слез. Продавец поглядел на нас, и, видно, так уж ему стало нас жалко, что он окликнул женщину, получившую керосин последней, и распорядился: «Верните четверть галлона!» Она попробовала было возражать, но, когда возчик направился к ней с угрожающим видом, тут же сдалась. Торговец вернул ей часть денег и продал нам четверть галлона керосина. Потом влез на свою повозку, несколько раз хлестнул кнутом

лошадь, сказал «Н-но!» и уехал. На улице осталась толпа разочарованных людей, а мы, осчастливленные удачей, поволокли к бабушке драгоценную канистру.

— Боба, — взволнованно кричали мы, — Боба, смотри! Мы принесли керосин! Теперь ты сможешь разжечь керосинку и что-нибудь приготовить!

Боба расцеловала нас обеих. Глаза ее горели от радости, когда она заливала керосин, подкручивала фитиль и разжигала огонь. Приятное тепло наполнило кухню, и мы протянули к огню озябшие ладони.

Да или нет?

— Да или нет? — обратилась ко мне как-то тетя Мар-галит со странным вопросом.

— Что «да или нет»? — не поняла я.

— Неважно. Просто скажи: да или нет?

Я чуть-чуть подумала и ответила: «Да!» Тетя Маргалит улыбнулась.

В это время в комнату вошла Наоми. И ей пришлось отвечать на тот же вопрос.

— Да или нет?

— Я не знаю.

— И все-таки ответь что-нибудь. Ну, как тебе кажется?

Наоми выскользнула за дверь и вернулась с хризантемой в руках. Один за другим обрывала она белые лепестки, приговаривая:

— Да, нет. Да, нет. Да, нет, да!

Тетя Маргалит еще шире улыбнулась и повторила:

— Да!

— В чем же дело? — спросили мы хором.

— Да так, ничего особенного, — ответила тетя и все с той же счастливой улыбкой вышла в кухню.

Прошло несколько дней, и мы уже позабыли про ее забавный вопрос. Но однажды тетя Маргалит уселась на диван рядом с нами и многозначительно заявила:

— Девочки, я хочу поговорить с вами. У вас скоро будет новый дядя.

— Как это? Откуда? — загалдели мы.

— Через три недели я выхожу замуж.

— За кого?

— За одного молодого человека из Венгрии. Он стал беженцем во время войны.

— А где же в наше время может состояться свадьба? — спросила я, вспомнив праздничную церемонию, так рассердившую меня в первые дни нашего пребывания в Бейт Исраэль.

— В Тель-Авиве.

— В Тель-Авиве? — удивленно воскликнули мы обе.

— Да, там положение поспокойнее.

— Но как вы доберетесь до Тель-Авива?

— Вот это вопрос, — вздохнула тетя Маргалит. — Пока не знаю. Может, удастся добраться на транспорте с военным конвоем.

На следующий день мы узнали, что бабушка с дедушкой тоже собираются в Тель-Авив.

— А с кем же останемся мы? — спросила я у Бобы.

— Не волнуйтесь. Я договорилась с тетей Ривкой, папиной сестрой. Вы поживете у нее в Санхедрии, пока мы не вернемся.

В шабат за обедом мы познакомились с женихом. Признаюсь, встретили мы его со смешанными чувствами, потому что нас беспокоили предстоящие перемены. Однако тетя Маргалит чувствовала себя такой счастливой! В течение двух недель вкусные запахи наполняли нашу квартиру. В честь предстоящего события бабушке выдали дополнительную норму продуктов. На буфете стояли две большие миски, наполненные сладостями из кокосов и арахиса. И время от времени тетя Маргалит подбадривала нас, угощая

ароматным и сладким кусочком.

• • •

— Мне не уснуть, — как-то ночью шепнула я Наоми. Я уже долго мучилась без сна, погруженная в тревожные раздумья. — Иди ко мне, мне страшно…

— Чего ты боишься? Сегодня не стреляют.

— Ложись со мной, — умоляла я, заливаясь слезами.

Наоми забралась ко мне в постель и попыталась меня

успокоить.

— Послушай, как тихо. Сегодня не стреляют. Ну что ты плачешь?

— Когда арабы не стреляют в нас, они стреляют в кого-нибудь другого, — выпалила я.

— Ну так и что?

— Как ты не понимаешь! Они сейчас… Они сейчас стреляют по Старому городу, — рыдала я.

— Откуда ты знаешь?

— Раз здесь тихо, значит там… Может, как раз сейчас на наш дом падает снаряд и…— у меня от ужаса даже зубы застучали.

— Ш-ш… не плачь, — Наоми гладила меня по залитым слезами щекам. — Раз здесь все спокойно, может, и там тихо. Я в этом уверена.

— Я хочу домой!

— Нельзя, ты же знаешь. Надо подождать.

— Я не могу больше ждать. Не могу! Я уже стала забывать, как выглядит мама. А Иеуда? Я ведь его уже не узнаю.

— Пуа, пожалуйста, не думай сейчас об этом. Завтра мы отправимся к тете Ривке. Там будет так хорошо! У дяди Иосифа есть библиотека. Он даст нам книжку с красивыми картинками и интересными историями.

Она говорила, и постепенно глаза у меня стали слипаться. Так мы утром и проснулись в обнимку в моей постели.

Тетя Ривка пришла за нами и отвела в Санхедрию, тихий район на севере Иерусалима. Ее семья жила в большом многоквартирном доме на его окраине. С балкона видны были Иудейские высоты, покрытые бело-серыми валунами. В уютной и чистой квартире ничто не нарушало спокойствия. Тетя Ривка очень о нас заботилась, а ее дочка Рути стала нашей близкой подругой. Жизнь в тихом и

теплом доме доставляла нам большое удовольствие, и мои страхи понемногу рассеялись.

Зима была холодной и дождливой. Перед тетиным домом образовалась огромная лужа, размером с плавательный бассейн. Несколько дней нам пришлось оставаться дома, и мы прекрасно проводили время за чтением дядиных чудесных книг. Потом лужа высохла, и мы стали снова ходить в школу.

с разрешения издательства Швут Ами