Навеки мой Иерусалим 7. Комендантский час

На следующий день, едва закончились уроки, я закрыла свою тетрадку и вдруг увидела стоявшего в дверях отца.

— Что случилось? — удивилась я. — Почему ты здесь?

— Быстро собирайся и пошли.

— Но…

— Поторопись! Скоро начнется комендантский час, и мы не успеем добраться до дома.

Я быстро сложила свои вещи и вышла во двор. Наоми уже ждала нас с ранцем за плечами. На улице Давида Блина мы свернули к остановке первого автобуса, но транспорт здесь уже не ходил.

— Когда начнется комендантский час? — спросили мы.

— Скоро, — коротко ответил Аба.

Он пошел еще быстрее, а мы то бегом, то шагом спешили за ним следом. Так и влетели на Сионскую площадь. На улицах еще встречались люди, и все они торопились так же, как и мы. Несколько торговцев поспешно складывали разложенный для продажи товар. Большинство магазинов уже закрылись. Последние лавочники скатывали свои навесы и запирали решетки на окнах. Мы наконец дошли до остановки автобуса маршрута 2а, но и его не было видно. Зато мы встретили нашу бабушку.

— Савта тоже ждет автобуса, — обрадовалась я.

Бабушка подошла к нам и заявила:

— Придется идти пешком. И быстро!

И мы пошли вчетвером. Пока добрались до торгового центра на улице Шам, неподалеку от Яффских ворот, вокруг уже совсем не оставалось прохожих. Ни евреев, ни арабов, и, слава Б-гу, ни одного англичанина. Совсем запыхавшись, я начала отставать. Аба схватил меня за руку и поволок за собой. Через пару минут мы оказались у Яффских ворот и … уперлись в заграждение у самого опасного места — полицейского участка Кишле. Колючая проволока, натянутая во всю ширину улицы, перекрывала доступ в Еврейский квартал.

— Не повезло, — пробормотал Аба, и лицо его еще больше помрачнело.

Высокий английский солдат в стальном шлеме ходил взад-вперед вдоль загородки. Аба обратился к нему по-английски:

— Сэр, мы живем здесь, в Еврейском квартале. Пожалуйста, пропустите нас домой.

Англичанин продолжал вышагивать, как будто ничего не слышал. Аба показал на нас с бабушкой и снова заговорил по-английски. Я сообразила: он объясняет, что его старенькой матушке и маленьким детям совершенно необходимо попасть домой или еще что-то в этом роде. Такие слова могли растрогать кого угодно, но только не английского солдата. Тот оставался совершенно глух к папиным словам. Вот он остановился и замер совершенно неподвижно: ни глазом не моргнет, ни мускул не дрогнет на холодном и бесстрастном лице.

Сначала мы совершенно растерялись. Но потом бабушка отозвала папу в сторону и что-то прошептала ему на ухо. Аба кивнул, и не успела я и глазом моргнуть, как Савта с Наоми исчезли. Не говоря ни слова, Аба потянул меня вслед за ними. Около церкви, расположенной напротив полицейского участка, мы нырнули в какой-то переулок и догнали бабушку с Наоми. Вслед за Савтой пробирались мы по Армянскому кварталу, по его улочкам, выложенным гладкими квадратными камнями. Вид высоких домов и церквей наполнял мое сердце ужасом. Казалось, их стены имеют уши и слышат гулкие удары моего сердца. На улицах ни души, и только эхом отдаются наши шаги по твердым камням мостовой.

Комендантский час. Я изо всех сил вцепилась в большую папину руку и не отрывала взгляд от бабушки, которая, как настоящий проводник, быстро и уверенно шла вперед. Уж ей-то в Старом городе был знаком каждый камень. Разве не по этим улицам ходила она всю свою жизнь? И все-таки каждый раз, когда мы сворачивали за угол, я сдерживала дыхание, а мое сердце замирало от страха: вдруг откуда ни возьмись появится английский солдат и арестует нас?

Савта в очередной раз свернула направо, и неожиданно вместо затененных переулков мы очутились на залитой солнечным светом улице. К своему удивления, мы оказались в родном Еврейском квартале! Обрадовавшись, побежали по знакомым улицам, держась поближе к стенам домов, чтобы стать совсем незаметными.

Кто сказал, что камни не умеют двигаться? Едва мы завидели белые каменные ступеньки своего крыльца, как они словно подпрыгнули нам навстречу. Вроде мои ноги и двигаться-то перестали, а вот я уже на лестнице, и Аба торопит нас поскорее войти в дом, пока не появился какой-нибудь полисмен.

План раздела страны

Наша малышка Рут росла и становилась чем дальше, тем красивее. Черные кудри украшали ее головку, а в глазах поочередно царило два цвета: то папин, зеленый, то мамин, карий.

— Ах ты, маленький хамелеон! — поддразнивала я сестренку. — Как тебе удается менять цвет?

Она смотрела на меня, весело смеялась и ползала из одного угла комнаты в другой. Как сильно отличалась Рути от спокойной Иеудит! Эта маленькая озорница могла забиться в любой уголок или спрятаться под мебелью. А когда мы отыскивали ее, то слышали звонкий, как колокольчик, смех.

— Вся страна на грани взрыва, а ты сидишь туг и смеешься, — «взрослым» голосом стыдила ее Наоми. И вдруг мы со старшей сестрой тоже начинали хохотать — такой заразительный смех был у Рути.

— У нее лев самеах — счастливое сердце, — говорила Савта, кормя малышку.

Иногда мы выводили их с Иеудит на прогулку, чтобы дети подышали. Но воздух был полон порохового дыма, чувствовалось дыхание войны. И Эцель, и Агана проводили свои воинские учения прямо под носом у англичан, которые начинали чувствовать, что земля и впрямь горит у них под ногами.

Чем это было вызвано? Террористическими актами Эцеля и Лехи или политическим давлением, организованным Аганой? Так или иначе, но настал, наконец, поворотный момент, и Британское правительство решило, что Организация Объединенных Наций должна определить будущее Эрец Исраэль. Так в Палестине появилась комиссия ООН, которой предстояло изучить проблему и предложить возможные варианты решения.

Неожиданно от Еврейского агентства поступило предложение, мгновенно потрясшее всю страну: поделить Эрец Исраэль между евреями и арабами.

Итак, раздел. Даже само слова привлекало пристальное внимание. Повсюду только и разговоров было что о плане раздела. По вечерам на улицах, на площади Батей Махасэ, около синагоги — да что там, в каждом уголке собирались группы громко споривших людей. Одни поддерживали идею раздела, другие ее категорически отвергали.

Конечно, девчонки на нашем пустыре тоже были очень заняты, взвешивая все «за» и «против». Фрида говорила:

— Наплевать, что там случится потом, лишь бы англичане убрались из страны.

Другие девочки надеялись, что ООН примет предложение комиссии и поделит Эрец Исраэль между арабами и евреями.

— Это единственная возможность получить, наконец, наше собственное государство, — говорили девочки. — Они ведь ни за что не отдадут нам всю страну.

Сторонники Эцеля, конечно, никак не могли согласиться.

— Что! — кричали они и чуть не лезли в драку с «оппонентами». — Разделить наш собственный Эрец Исраэль? Никогда!

— У арабов уже есть семь больших государств, — горячо доказывала Хана. — Неужели этого недостаточно?

— Пусть отправляются в арабские страны и занимаются там мелиорацией пустынь, — добавляла ее сестра Рахель.

Не уступала им и «умеренная фракция».

— Лучше синица в руках, чем журавль в небе, — заявляла Хава, а Яфале поясняла:

— Еврейское агентство выступило с предложением о разделе только потому, что любое другое решение, не принимающее в расчет арабское население, не было бы принято комиссией ООН.

Страсти разгорались. Одна группа девочек громко распевала:

— Разделу Палестины — да! Еврейскому государству — да, да, да, да!

Другие отвечали не менее пронзительно:

— Эрец Исраэль неделим! Два берега у Иордана: мы ни один не отдадим!

А потом всю ночь слышанное днем не давало мне покоя. «Раздел, раздел, раздел», — стучало в висках. «Два берега у Иордана: мы ни один не отдадим», — эхом отдавалась песня. Но превыше всего, заслоняя собой все прочее, стояло одно слово, одно понятие — независимость.

Может быть, случится чудо? Может, осуществятся наши мечты? Может быть… Вот примет решение комиссия — и возникнет независимое еврейское государство! После двух тысяч лет ожиданий мы обретем свою страну. Пусть совсем маленькая, пусть лишь на части земель Эрец Исраэль, но она будет нашей, только нашей.

Вражда

Чем дальше продвигалась работа комиссии, чем больше мировое общественное мнение склонялось к предоставлению еврейскому народу независимости, каким бы маленьким ни было новое государство, тем напряженнее становились отношения между арабами и евреями. Евреи взвешивали все «за» и «против» плана раздела, зато мнение арабов было единогласным: нет! Еврейскому государству не бывать! Никогда!

Помню, идем мы с мамой по рынку «Батрак». Несем свои сумки мимо женщин, разложивших на продажу фрукты в корзинах. Сейчас торговцы нас не приветствуют. Араб, который всегда с улыбкой продавал нам картошку и лук, теперь хмурился, искоса посмотрев на соседей. Дождался, пока все отвернутся, торопливо взвесил несколько фунтов картошки и швырнул их мне в корзинку.

Полуслепой араб остановил тележку, полную свежих пит, чтобы погрозить нам кулаком. Има делала покупки торопливо, вопреки обыкновению, ничего не выбирала. А я потеснее прижималась к маме, крепко вцепившись ей в платье.

Мы вышли из овощных рядов и свернули в узкий темный переулок. И везде виделись нам горящие ненавистью глаза арабов. Когда мы проходили мимо, торговцы замолкали, а какие-то мальчишки показывали на нас пальцами и выразительно проводили рукой поперек горла. Жест вполне понятный: погодите, мол, скоро мы вас всех перережем!

Я так тесно прижималась к маме, что даже не имела сил дрожать. Скорей бы оказаться дома! Има шла все быстрее и тащила меня за собой. Ну зачем, зачем мы пошли на рынок? Изо всех магазинов, со всех сторон смотрели нам вслед глаза. Яростные, горящие ненавистью. Наконец мы вышли из-под их обстрела и оказались на улицах Еврейского квартала. Мои страхи потихоньку рассеивались, и я могла уже обратиться к маме с вопросом:

— Има, как же так? Как это могло случиться? Мы ведь их постоянные покупатели, и они всегда были так добры к нам. Почему вдруг все переменилось? Откуда такая ненависть?

— Они никогда не были нашими настоящими друзьями, — мама движением руки словно бы отмела само такое предположение. — Они всегда ненавидели нас, только до сих пор их ненависть скрывалась за улыбками. А теперь они думают, что обстоятельства им на руку, что англичане поддерживают их. Вот их ненависть и выплеснулась наружу.

— Има, обещай, что никогда больше не пойдешь на арабский шук, — умоляла я, — Пожалуйста, Има!

— Обещаю.

— Я так испугалась! Только теперь немножко пришла в себя. Знаешь, как я себя чувствовала?

— Как, доченька?

— Как Красная Шапочка, когда серый волк собрался съесть ее. Ты видела их глаза? Они следили за нами со всех сторон. Только в сказке был всего один волк. А тут нас поджидало много-много волков. Они все выслеживали свою добычу.

с разрешения издательства Швут Ами