Рав Арье Левин

Свернув с шумной иерусалимской улицы Кинг Джорж, в том месте, где стоит универмаг «Машбир», и пройдя несколько кварталов в сторону рынка, вы попадете как будто бы в другое временное измерение — в район «Нахлаот», застроенный в начале прошлого, 20-го века. Старые дома с «арочными» окнами, кривые, узкие улочки, которым, словно неведома суета больших городов. Буквально в нескольких метрах отсюда бурлит жизнь — с нескончаемым потоком пешеходов и машин… А здесь, в Нахлаоте — покой и тишина.

На одной из таких тихих улиц стоит старый, приземистый дом, а на стене — скромная табличка, сообщающая, что в этом доме жил рав Арье Левин

«Кто это?» — спросите вы у случайного прохожего. И вам ответят: «Он был большим праведником»…

Рав Арье Левин родился в 1885 году в небольшом городке под Белостоком (Белоруссия). В 1905 году, когда ему было двадцать лет, он совершил алию в Эрец Исраэль. Там — женился и получил смиху.

С 1917 года и до конца жизни он был «машгиах рухани» в Талмуд Тора «Эц Хаим» (в переводе — Древо Жизни) в Иерусалиме. Те, кто его знал, рассказывают о его необыкновенной скромности и духовности. Материальная сторона собственного существования почти не занимала его. И любой человек всегда мог рассчитывать на его совет и помощь.

Но, если рав Арье и гордился чем-то в своей деятельности, то более всего — тем, за что прозвали его «отцом заключенных». Он посещал «своих сыновей» в центральной тюрьме в любую погоду: в зной и холод, в периоды хамсинов и проливных дождей. В военные времена, когда ходить по улицам Иерусалима было опасно, он обязательно приходил в тюрьму по шаббатам и в праздники — чтобы молиться вместе с узниками.

Его жена Ципора-Хана полностью разделяла его взгляды и устремления. У них были свои дети, но они вырастили и еще несколько сирот. Их брак был счастливым, радостным, наполненным духовностью, миром и семейным покоем.

«Помню, как-то раз зимним вечером я зашел в комнату деда, — вспоминает внук рава Арье, рав Давид Левин (из книги Симхи Раза “Цадик йесод олам”). — У него сидела молодая пара, и дедушка объяснял им, как строится “шлом байт” (мир в семье). Я вышел, а когда молодые люди ушли, вернулся в его комнату. Дедушка сидел на старом деревянном стуле и молчал.

— Подойди, я что-то хочу тебе рассказать, — произнес он.

— В день свадьбы я попросил свою молодую жену обещать мне, что мы всегда будем довольствоваться тем, что у нас есть, никогда не будем жалеть о денежных потерях и никогда не будем ссориться. Я взял с нее обещание, что мы не будем кричать друг на друга и научимся друг другу уступать.

Обещания моей жены оказались излишними, — продолжал рассказывать дедушка, — потому что мы и так прожили жизнь, уступая друг другу. Поэтому у нас в доме всегда царил мир. Мы никогда не ссорились. Молодые люди, с которыми я только что говорил целых три часа, признались, что им не хватало умения уступать. Если бы они этому научились, они были бы вполне счастливы. Знай: человек должен быть гибким, как тростник, но не твердым, как кедр. Это — наставление наших Учителей. Во время бури кедр может сломаться, а тростник — только наклонится. А когда буря пройдет — он выпрямится. Тот, кто умеет уступать, преодолеет все жизненные бури. Тот, кто этому не научился, подобен негнущемуся кедру, который может сломаться от сильных ветров».

«Жена — часть тебя самого, — любил повторять рав Арье. — И ты должен физически ощущать эту неразрывную связь с ней».

В той же книге описывается и такой эпизод.

Однажды у Ципоры-Ханы разболелась нога. Рав Левин записал ее на прием к доктору Нахуму Куку (племяннику знаменитого рава А.-И.Кука) и вместе с ней вошел в кабинет.

— На что жалуетесь? — спросил врач.

— У меня болит нога, — ответил рав Арье, на его лице отражалось страдание. — То есть, у моей жены…

Еврейских заключенных рав Левин начал посещать еще в 1927 году. Это были, в основном, люди, осужденные английскими властями. Чем больше беспорядков учиняли арабы, тем сильнее стягивали англичане узел на шее евреев. В ответ на это еврейские подпольные организации — «Пальмах», «Хагана» и «Иргун» действовали еще активнее. А в результате многие подпольщики оказались за решеткой.

В 1931 году Британские власти попросили рава Кука, исполнявшего тогда обязанности Главного Раввина Эрец Исраэль, назначить раввина, который по субботам будет приходить к заключенным-евреям. Рав Кук предложил принять эту должность раву Арье Левину. И тот согласился. Но с условием — за эту работу он не будет получать никакого материального вознаграждения.

Посещая тюрьму, рав Арье не только молился вместе с заключенными, но и разговаривал с ними, исполнял роль «связного» между ними и членами их семей. А иногда — просто заполнял вакуум тюремной жизни. Он никогда не пытался навязать им свои взгляды. И завоевал их доверие и любовь неподдельным теплом, искренностью, уважением и добрым отношением к ним. Арабские заключенные завидовали своим еврейским сокамерникам — осторожные, холодные визиты муфтия не шли ни в какое сравнение с визитами рава Левина.

Когда во время разговора рав Арье, бывало, брал руки заключенного — в свои, его глаза излучали искреннее и глубокое участие. Говорил он тихо, никогда не повышая голоса, и одно это действовало на людей успокаивающе.

Случалось ему выступать и в роли адвоката, особенно — когда надо было помочь осужденным на смертную казнь. Рав Левин писал письма в инстанции, подавал апелляции с просьбой смягчить наказание. Однажды, чтобы передать по назначению петицию, он бросился под колеса движущегося лимузина, в котором ехал официальный представитель Великобритании в Израиле.

«Никто из нас не знает, насколько высок духовный уровень этих мучеников», — сказал он как-то о Дове Гронере, Моше Барзани и Меире Файнштейне. Их не удалось спасти.

«Мы считали в тюрьме дни до визита рава Арье».

«Благодарю Всевышнего, что открыв передо мной двери камеры № 48 — двери в неизвестность за решеткой, Он послал мне Своего ангела».

«Если вам не довелось видеть, как заключенные принимают рава Арье и как встречают его, вы не знаете, насколько сильной может быть любовь и вера».

«Его глаза освещали темноту наших камер… Для нас он был мостом к поколениям, которые жили до нас, и связующим звеном на пути к Всевышнему».

Эти строки написаны заключенными, которых рав Арье Левин одарил теплом своей души.

«Есть один человек, которому я раз и навсегда бесконечно благодарен, — написал своему другу Матитьяу Шмулевич (смертную казнь заменили ему пожизненным заключением), — удивительный, бесценный еврей, о котором ты мне ничего не сказал. Н именно он приблизил меня к Творцу в эти роковые дни… Уходя из тюремного здания, он не мог взять нас с собой в свободный мир. Он приносил этот мир — к нам».

В 1965 году, в день 80-летия рава Левина, ветераны подполья периода английского мандата собрались во внутреннем дворе «Русского подворья» в Иерусалиме (место, где находится тюрьма). Растроганный состоявшейся здесь церемонией рав Арье Левин произнес короткую речь.

— Главное — что прежние друзья снова собрались вместе, — сказал он. — И сегодня мы встретились по другую сторону от тюремных решеток. Я вижу перед собой семьи бывших заключенных, их детей. И это особенно радует мое сердце…

В тот шаббат в иерусалимской тюрьме все шло, как обычно. Узники с нетерпением ждали прихода рава Арье. Он пришел, как всегда, не опоздав ни на минуту, и ожидавшая его группа направилась в синагогу… Во время чтения недельной главы в дверях синагоги появился охранник-араб, и объявил, что рава Левина ждут во дворе, и он должен немедленно выйти. Не прерывая чтение, рав Арье подал охраннику знак — «понял, потом…». Охранник ушел, а через несколько минут пришел снова. Раввин и на этот раз не прервал чтение… Когда в синагогу пожаловал начальник охраны, все поняли — случилось что-то экстраординарное. Рав Арье попросил одного из заключенных продолжить чтение Торы и вышел во двор.

Во дворе он увидел зятя и догадался — что-то случилось с дочерью. Молча, оба направились в сторону Шаарей Хесед (район Иерусалима), где жила дочь с семьей. В их квартире со скорбными лицами сидели родственники. У постели больной совещались врачи. Дочь разбил паралич.

Надежды на излечение нет, — заключили они. — В лучшем случае с течением времени полный паралич станет частичным. Но и на это уйдет несколько лет…

Посмотрев на сою дочь долгим, внимательным взглядом, рав Арье сказал домочадцам, что помощь от Всевышнего может придти в любой момент.

Когда шаббат закончился, к раву Арье пришел тот самый охранник, который утром вызывал его из синагоги. Оказывается, заключенные, встревоженные неожиданным уходом рава, собрали деньги, дали их охраннику и попросили выяснить, что случилось.

В следующий шаббат, когда рав Левин вновь появился в тюрьме, заключенные окружили его, спрашивая о состоянии дочери.

— Все идет так, как можно было ожидать, — ответил он им.

Но вскоре произошло неожиданное. Во время утренней субботней молитвы Шахарит, к чтению Торы вызывают, как известно, семь человек. И после того, как каждый из вызванных заканчивает чтение отрывка, произносят молитву Ми ше-берах — в честь того, кто только что спустился со специального подиума. Принято, чтобы вызванные к Торе обязались пожертвовать некоторую сумму для бедных.

Когда рав Арье прочитал «ми-шеберах» после первого заключенного, он удивился, услышав, как этот человек объявил, что он отдает день своей жизни во имя выздоровления дочери раввина. Второй объявил, что отдает неделю своей жизни во имя выздоровления этой молодой женщины. Третий увеличил «ставку» до месяца и т.д. Седьмым вызванным оказался Дов Тамари, который позднее стал профессором Хайфского техниона. Когда пришла его очередь, он воскликнул:

— Что стоит наша жизнь в тюрьме по сравнению со страданием нашего рава?! Отдаю все ради полного выздоровления его дочери все отмеренные мне до конца жизни дни…

Из глаз рава Арье потекли слезы. Он до глубины души был тронут преданностью и любовью своих подопечных.

Вечером, когда закончился этот знаменательный шаббат, раву сообщили, что состяние его дочери явно улучшилось. А через несколько дней восстановились двигательные функции, и она, вопреки медицинским прогнозам — выздоровела…

Ежегодно с наступлением месяца элуль — это период, когда каждый человек подводит итоги сделанного им за год (на иврите — хешбон нефеш) рав Арье ночь за ночью уходил в свою комнату, где его никто не беспокоил, и он мог проводить в молитве долгие часы, разговаривая с Всевышним. И молился до рассвета — до тех пор, пока первые лучи солнца ни заглядывали в окна его домика. Он просил у Творца милосердия для народа Израиля. Светлая душа рава Арье всегда находила свет в душах других людей. Поэтому, когда он молился, он всегда повторял — «рибоно шель олам». Посмотри, Творец, как много достоинств у детей твоих. И у его молитв была особая сила…

В основе — статья Давида Россофа «Рав Арье Левин — отец заключенных»

Jewish magazine

Перевод с английского