Уровень человека 36. Истина. Глава 5

Глава пятая

И, наконец, четвертая причина, обязывающая человека искать ответ на вопрос «в чем нам вернуться», — болезни души и их лечение. Как бывают болезни тела, так существуют и болезни души. Как на уровне тела случаются проблемы с шеей, когда голова, что называется «плохо держится на месте», поворачиваясь в разные стороны, так и душа может находиться «не на месте», если не на месте голова человека, его разум, и он, как флюгер, начинает вертеться из стороны в сторону. Думать-то он, может, и хочет, но думать по желанию у него не получается, и он думает не там, где нужно, и не так, как нужно, и все его мысли никак нельзя назвать прямыми. Иногда он принимает решение в одну сторону, иногда — совсем в другую, а в голове его постоянно вертится комарик, который сбивает его с толку, волнует сердце и поражает ум.

Человек хочет подумать о чем-то хорошем, а в голове путаются самые дурные мысли, которые его не отпускают. Ведь он успел привыкнуть к подобному ходу мыслей, и его так тянет погрузиться в привычное, низменное беспокойство, что он не в силах перестать и думать о чем-нибудь, где беспокойству нет места. В связи с этим он просто неспособен логически мыслить и следить за собой, ибо сеть раскинута над всеми его мыслями, и он уже попался в эту ловушку так, что высвободиться из нее своими силами уже не может. И не потому, что ему не хватает способностей, или он неспособен глубоко мыслить, а просто потому что его таланты и способности находятся в плену.

Страшно подумать, как вынашиваются идеи в голове простых людей. На самом деле, в них нет никакой новизны и оригинальности. Они — естественны и тривиальны. Что не мешает людям постоянно, до бесконечности прокручивать их в голове. Они просто не могут от них избавиться: все «очевидные доводы» с сегодняшнего вечера вплоть до далекого прошлого крепко сидят в человеческой памяти. Но человек может без конца в них вдумываться и задумываться, и, выпив рюмочку, расценить это как неопровержимое доказательство благости этого мира и ежесекундно напоминать себе это мнимое доказательство в беспрестанной погоне за этим миром.

Точно так же человек будет припоминать все своим претензии и обиды, все, что сделали ему его близкие вопреки его желаниям и воле. И он будет все больше и больше обижаться, жалеть о том, что взял себя в руки и не ответил им злом, хотя и мог бы. Таков порочный круг: мои желания и обиды, обиды и желания. И вырваться из порочного круга этого естественного хода мысли человек просто не в состоянии. И он откажется от дружбы, и будет злиться на себя и на всех окружающих.

Так, прошлое лишает человека способности к трезвому, всестороннему анализу всех деталей Торы, к размышлениям о нравственности, о работе над собой, об уровне прошлых поколений. И вместо того, чтобы себя контролировать, человек может совершить множество прегрешений. Этим он подобен опьяненному лестью пьянице, чье поведение — легкомысленно, и все хорошее он записывает на свой счет, никому больше не доверяя. Хотя с одной стороны, в этом есть положительное начало: оно побуждает человека к бескорыстности своих поступков, но с другой, мешает задуматься над своим поведением. Любовь к лести сковывает мышление, все мысли человека сосредотачиваются на ней и днем, и ночью. И он уже не задумывается над своими поступками, не относится к ним со всей должной серьезностью и становится глух к тому, что тревожит сердца окружающих.

Какое значение придает человек критике в свой адрес! Сколько надуманных подозрений пробуждает он в себе против тех, кто считает, что он еще не совсем обуздал свое дурное начало, да и не слишком стремится к этому! И эти подозрения не отпускают его ни на час, и жгут его пуще укуса скорпиона. А если эта критика еще и была высказана за его спиной, да еще в присутствии его соратника, к которому он сам, к тому же, относится свысока… Тогда он просто чувствует, что доверять в этой жизни просто некому, что его никто не любит, а тот, кто, на первый взгляд, кажется верным другом, заботится лишь о собственном благе, пытаясь соблазнить его красивыми словами. И человек предпринимает первые шаги к отстранению и размолвке.

И такова бесконечная цепочка мыслей: начиная с лести и кончая критикой и подозрениями. И — начинай сначала! И все дни — беспокойны, а разум — замутнен.

Все это давит на человека, подгоняет его, распыляет его тревоги и заботы, и после неоднократных прегрешений он уже не может вырваться из этих пут. Он становится подозрительным, и потом, когда он хочет, в конце концов, избавиться от подозрений, он замечает, что все его усилия — тщетны, и это гнетет его еще больше. И одна гнетущая мысль сменяет другую. При этом домыслы его переходят всякие границы.

Порой ему случается убедиться в несостоятельности своих подозрений, когда действительность свидетельствует о совсем обратном, но и это не приносит ему покоя. Более того, все это лишь подтверждает и усугубляет его изначальные подозрения: наверняка, люди лицемерно делают ему «одолжение», но, на самом деле, за этим скрывается нечто еще более подозрительное. Так что никакие средства не помогают при таком недуге, и чрезвычайно трудно оставить свои подозрения.

И это — тяжелейшая и опаснейшая болезнь: человек теряет способность удерживать голову на месте, чтобы она думала так, как он хочет. Вместо этого голова решает сама, о чем ей думать, разворачиваясь на 180 градусов по ходу мысли. Так почему человек не ищет лекарства для своей больной головы точно так же, как искал бы лекарства, если бы головная боль была физической, и его голова непроизвольно вертелась бы?

Известно, что при расстройстве кишечника или сердечной недостаточности человек не может питаться так, как он питался, пока был здоров. Теперь ему противопоказана грубая, острая, кислая пища и т.п. Кроме того, ему полезна и смена воздуха: свободное, хорошо проветриваемое помещение без спертого воздуха. Да и вести привычный для здорового человека образ жизни он не может. Никаких физических и даже умственных нагрузок.

С душой все обстоит точно так же. Когда она оказывается больной — никаких лишних нагрузок на сердце! В противном случае оно подвергается слишком многим угрозам. Внешний лоск может произвести на него свое впечатление, и тогда его желания могут войти и в противоречие с Торой, а одно слово супротив его желания может довести его до исступления, положив конец всякому терпению, пробудив озлобленность на Творца и подточив его силы. И душевные силы окажутся столь подорванными, что он будет не в силах держать себя в руках, владеть собой и властвовать над каждым органом тела с тем, чтобы не сойти с верного пути.

И как говорится в дальнейшем: «Мерзость для Всевышнего всякий высокомерный»[1], и нет надобности распространятся в деталях, что такое мерзость и с какими ощущениями и чувствами она сопряжена.

Слишком много человеческих проблем и недостатков связаны с болезнью гордыни. Мало того, что каждое прегрешение — мерзость по своей сути, (если только человек ощутит возвышенность истинного совершенства), высокомерие — особая мерзость, не позволяющая человеку встать на путь раскаяния. Как говорят наши благословенной памяти мудрецы о Яроваме, сыне Навата. Всевышний предложил ему: «Раскайся, и Я, ты и сын Ишая будем вместе гулять по Райскому Саду», а Яровам и спросил: «А кто во главе?» И когда Всевышний ответил: «Сын Ишая», заявил: «Если так, не хочу»[2].

В главе о работе над собой мы уже говорили, что основа и корень греха Яровама были в том, что он боялся, что люди скажут: «Вот — царь, а вот — раб». Поэтому когда Всевышний предложил ему раскаяться и убрать идолов-тельцов, на это он был сразу готов. Но его интересовал другой вопрос: а кто будет во главе, т.е. как насчет опасений по поводу того, что скажут люди, кто тут царь, а кто тут раб. Всевышний отвечает, что, безусловно, сын Ишая. Это — абсолютная заповедь: в Храме могут сидеть лишь цари из дома Давида, сына Ишая, а Яровам обязан стоять, как все. Так что остается только работать над собой. На это Яровам отвечает: «Если так, не хочу». Так тяжело ему было отказаться от своей гордыни даже ради Грядущего мира.

Таким образом, гордыня и раскаяние — взаимоисключающие понятия. Грех гордеца усугубляется тем, что он будет упрямо настаивать на своем бунтарстве, и нет большей мерзости на свете. А тот, кто не чувствует, насколько это мерзко, подобен дальтонику. Эти «цветовые оттенки» не доступны его зрению, и человек не видит собственной мерзости. Но для Творца — идеала скромности — нет большей мерзости. Неужели недостаточно того, что грехи человека ломают его дух и принижают его разум? А если он при этом еще полон самого высокого мнения о себе, и его сердце гордится его путями — путями компромисса, и он уговаривает себя в сердце, что этот путь и есть желанный — это еще более мерзко.

На что это похоже? Представим себе человека, который занес грязь и слякоть в роскошный дом. Сам по себе поступок не самый достойный, но если человек при этом еще и считает, что грязь и слякоть украсят дом — это уже мерзость. И человеку, который живет бурной жизнью моря, волны которого несут в себе грязь и слякоть, гордиться нечем. Вся его гордость — лживая игра воображения. И нет большей мерзости, чем гордость за свою низменность, за недостойный избранный путь.

Проблема в том, что, попав в сети гордыни, человек уже не ощущает себя больным. Его сердце требует почета, и он себя не контролирует и не может владеть собой, руководить своим телом, всеми своими органами, чтобы раскаяться и полностью вернуться к Творцу. Он будто отвечает вызовом: «Если так, не хочу». Как же страшна и тяжела эта болезнь! И как же мы должны стремиться к ее излечению!

[1] Мишлей 16:5.

[2] Санхедрин 102.

С любезного разрешения главного раввина Литвы, р. Хаима Бурштейна