Уровень человека 25. Исправление качеств. Глава 1

Глава первая

Сказали наши благословенной памяти мудрецы: «И предстали под горой» (Шмот 19). Отсюда учим, что Всевышний подвесил над ними гору, как корыто, и сказал им: «Если примите Тору — хорошо, а если нет — там будет ваша могила». Сказал рав Аха бар Яаков: «Отсюда — хорошая отговорка от Торы». Сказал Рава: «И все же заново приняли ее в эпоху Ахашвероша, как сказано: “приняли и получили” — приняли то, что уже получили»[1].

И все это удивительно и непонятно: зачем Всевышний поднял над ними гору, как корыто? Ведь евреи находились тогда на высочайшем уровне, поставив на первое место «сделаем», и лишь за ним — «услышим», и в этот час они очистились от духовной скверны[2] и достигли уровня Первого Человека до греха. К чему тогда было заставлять их принимать Тору насильно? Что останавливало их, и что мешало им? Что их настолько обременяло, что появилась необходимость заставлять их насильно притом, что находились они на тот момент на уровне максимального освобождения от материальности? И что еще более странно: евреи времен Ахашвероша — то самое поколение, которое наслаждалось трапезой Ахашвероша, когда все, казалось бы, было против них — на первый взгляд, очень странно: как могли они перечеркнуть все свое прошлое и изменить всю свою жизнь, полностью подчинив ее Торе? Как может быть, что именно в этом поколении принятие Торы было абсолютно добровольным, результатом чистой свободы выбора, без всякого принуждения? А поколение дарования Торы достигло ступени простого и чистого разума без всяких помех, случайностей и ограничений. Евреи должны были получить Тору всей душой и всем сердцем, а во времена Ахашвероша они скатились до уровня торжества вожделений над разумом, и было бы естественно, если бы в этом состоянии принятие Торы состоялось насильно, под принуждением, когда гора нависла над ними, как корыто.

Если мы захотим понять разницу между праведником и злодеем, нам стоит обратиться к указаниям наших благословенной памяти мудрецов: «праведникам дурное начало будет показано в виде горы, злодеям — в виде волосинки»[3]. Как это объяснить? Сила и мощь дурного начала — в том, что оно не является к человеку за один раз, соблазняя его бросить все и полностью предать себя, поскольку так человек, конечно же, его не послушается. Ибо ему очевидно, что предлагаемый путь окажется плохим и горьким, сведет его в могилу, и он не захочет и слушать его. Нет, дурное начало подступает к человеку хитростью и ловкостью, желая победить его в этом бою, заманив в свою ловушку. Для начала оно соблазняет его какой-то мелочью — волосинкой, не более, которая на первый взгляд не производит на человека никакого впечатления, и уж какого вреда можно ожидать от этого? Но, прислушавшись к нему в этой мелочи, человек тем самым становится ближе к тому, что более чревато, и дурное начало завлекает его все дальше и дальше, пока не заманит его забросить всю Тору и разрушить всю свою жизнь. Как сказано: «Ой, влекущие грех веревками обманными»[4] — такими веревками, которые в начале и веревками-то никто не считал, ошибочно полагая, что невозможно ими что-нибудь связать или привязать, но долгосрочные последствия дают о себе знать — «как тележными канатами прегрешение»[5].

И в этом-то и разница между праведником и злодеем — в дальновидности. Праведник видит в той самой волосинке, с помощью которой дурное начало ловит человека в свои сети, огромную гору, так как знает, что таков путь дурного начала: сегодня скажет ему: «сделай так», а завтра скажет: «сделай так», пока не скажет: «иди, поклоняйся идолам». Поэтому он боится «волосинки», как он боится «горы», и мобилизует все свои силы, чтобы одолеть ее, чтобы она не успела принять размеры горы.

А злодей подобен слепцу, ни разу в жизни не видевшему света, и он судит о волосинке по ее внешнему виду и не спешит остерегаться ее и вникать в нее, потому что, по его мнению, она ему совсем не повредит и вообще не окажет на него никакого влияния. И так он переходит от волосинки к волосинке, а от нее уже к следующей, пока не притягивает к себе всю гору, под тяжестью которой уже не может сдвинуться со своего дурного пути и умирает злодеем.

И это мы можем наблюдать в нашем поколении[6]. И многие из тех, кто не накладывают тфилин и нарушают всю Тору, которая в их глазах ничего не стоит, вначале стремились учиться и соблюдать. Но так как дурное начало не явилось к ним за один раз, пытаясь сбросить их за раз с высокой крыши в глубокую яму, а действовало постепенно, ступень за ступенью, и потому они не почувствовали до какого состояния они докатились, и как попались в его сети. Сначала они позволили себе почитать книжки, которые, по их мнению, не являлись чуждыми, и углубились в них, чтобы с их помощью укрепить основу своей веры. А от этих книг потянулись и к тем, от которых, даже по их собственному мнению, вреда больше чем пользы, включая книги с чуждым мировоззрением. И так они постепенно опускались вплоть до того, что позволили себе читать совершенно еретическую литературу — сплошной вред и погибель, пока окончательно не сошли с пути Торы и веры в пользу культуры зла. И все это произошло с ними, поскольку изначально не умудрились заметить будущих последствий. Но если б они изначально предвидели в первой волосинке, в какую гору она закрутится, они с самого начала не вели бы себя столь легкомысленного.

И грех Йаровама сына Навата, который грешил сам и ввел в грех большую часть еврейского народа, также начинался с тонкой волосинки, а от этой волосинки и развилась вся его теория. Как сказали наши благословенной памяти мудрецы[7]: «Сказал (Йаровам): известно, что в Храме могут сидеть только цари Дома Йеуды. Увидев, что Рехавам сидит, а я стою, подумают, что он — царь, а я — раб», и поскольку он не хотел находиться вместе с Рехавамом в Храме, то воспрепятствовал и себе самому, и всему народу восходить в Иерусалимский Храм на Песах, Шавуот и Суккот, а по дороге наставил тельцов.

И также мы находим у Шауля, что тончайший волосок привел к тому, что он нарушил прямой приказ Творца. И насколько тончайшим был в этом случае личный интерес, мы можем видеть из того, что пророк Шмуэль был вынужден упрекнуть его дважды и открыть ему, что Всевышний больше не желает видеть его царем, чтобы Шауль почувствовал в себе наличие этого малейшего личного интереса. Ведь когда Шмуэль приходит к Шаулю, тот говорит: «Так как пощадил народ». И говорит ему Шмуэль: Но ведь Всевышний приказал «иди и разгроми этих грешников, этого Амалека, и воюй с ним до полного их уничтожения». И он ему отвечает: «Так я слушался… чтобы принести в жертву Всевышнему». И говорит ему Шмуэль второй раз: Разве Всевышнему жертвы желанней послушания? «За то, что отверг ты слово Творца, отверг Он тебя как царя». И только после всего этого Шауль говорит: «Согрешил я… ибо побоялся я народа и послушался их»[8]. И очевидно, что не имеется в виду, будто Шауль изначально не хотел признаваться. Ни в коем случае нельзя нам говорить такое, — ведь сказали наши благословенной памяти мудрецы, что Шауль был подобен годовалому младенцу, «не вкусившему греха»[9].

Но это — то, что мы обсуждали: этот личный интерес — страх пойти наперекор желанию народа — был у него столь мизерным, что он вообще не отдавал себе в нем отчета. И доказательство — даже голос с небес сказал: «Не будь слишком правым»[10], т.е. даже с небес признали, что он действовал в своей правоте. И как сказали наши благословенной памяти мудрецы[11]: «И воевал у ручья[12] — за вопросы, связанные с ручьем: если уж за одну-единственную душу Тора приказывает принести телицу[13], когда речь идет о стольких душах, разве не тем более!?[14]»

И только после того как Шмуэль сказал ему дважды, что он не выполнил слова Творца и добавил, что «отверг Он тебя как царя», Шауль прочувствовал, что действовал, идя на поводу у своей внутренней заинтересованности. Потому что это естественно: в час, когда он видел себя царем над народом, и ощущал с ним связь, и народ был ему очень-очень близок, он ничего не мог чувствовать, потому что человек не видит того, к чему находится слишком близко, что слишком касается его. И только когда ему было сказано, что Всевышний лишил его царства, и нет у него больше народа, и он и народ перестали быть единым целым, потеряли особую связь, только тогда он почувствовал, что единственное, что помешало ему выполнить приказ Творца до конца, уничтожив все, — это страх перед народом. И эта волосинка мгновенно повлияла на ход его мышления, повлекла за собой замысловатые рассуждения, и в живых осталась часть Амалека.

А если бы он изначально почувствовал эту малейшую личную заинтересованность, как она на него действует, побуждает искать доказательства и дополнительные пласты смысла, чтобы оправдать свои действия и отклониться от простого приказа, тогда бы он, вне всякого сомнения, ни за что не пошел у нее на поводу. Отсюда мы видим, что основа соблюдения Торы в уклонении от первой волосинки, и если не обратить на нее внимания, она закрутится в целую гору.

И тут возникает вопрос: если такова действительность, и волосинка — это целая гора, то почему злодей ее не видит? В чем его ошибка? Ответ заключается в том, что человек не видит эту гору в форме настоящей горы, так что даже невозможно вообразить, что человек мог бы находиться под ней и остаться в живых. Гора предстает перед ним, сложенной дурным началом из множества волосинок и имеющей форму… перевернутого корыта. Внутри нее есть пространство, в рамках которого человек может ходить, гулять, передвигаться. Вот только выйти оттуда он не может, и там будет его вынужденная могила.

Поэтому тот, кто проверяет свои пути, видит гору в форме корыта. Оно не заслоняет ему вида горы. И хотя он видит, что люди могут жить внутри него, внешний лоск не слепит его глаза настолько, чтобы он побежал за ними. Ибо знает он, что это все недолго протянется, и, в конце концов, они не смогут оставить свои пути. А злодей гонится за внешним лоском: видит заманчивую прогулку и бежит на нее, не замечая, что отправиться туда — означает лишиться возможности выбраться оттуда. И там он будет страдать в разных жизненных ситуациях, пока не умрет с позором.

И можно привести следующую притчу. Человек смотрит на мир, как муха смотрит на прозрачную ловушку для мух. Она видит, как другие мухи гуляют по ее поверхности, и им там весело, и в ней тоже пробуждается непреодолимое желание опуститься на эту ловушку. Но если она там окажется, уже не покинет ее никогда, и там найдет свою верную смерть.

Так и человек, пытающийся усидеть на двух стульях, в конечном итоге попадется в ловушку дурного начала. К нему он привязался по-собачьи и уже не может выбрать истину. Там-то будет его могила.

Праведник смотрит на мир как на захваченный город, внутри которого люди живут и перемещаются, но лишены права на переезд в другой город, как бывает при чрезвычайном положении. Поэтому он не согласен поселиться с ними, ибо их жизнь — не жизнь, и каждый берет пример один с другого. Потому-то он и обращает внимание на каждую волосинку, чтобы не довела его до потери выбора, превратив его в члена закрытой секты «откуда не возвращается каждый вступающий в нее»[15].

У злодея все по-другому. Он видит, что происходит внутри города, и не видит, что творится снаружи. Да и в том, что внутри города, он не видит многочисленных отрицательных сторон, а только внешний блеск, от которого воспламеняется его желание. И он сразу же соблазняется и теряет себя, пока от него ничего не остается — ничего, абсолютный ноль.

И теперь мы приближаемся к постижению разницы между дарованием Торы и эпохой Ахашвероша. На момент своего дарования Тора была знакома евреям «сверху», со своего высочайшего уровня. И они понимали, что в погоне за вожделениями человек тянет на себя всю гору и попадает в сети дурного начала, пока то не лишает его и Торы, и жизни. И тогда, находясь под этим великим осознанием, они могли видеть недостатки и падения, начало и конец, как маленький волосок превращается в огромную гору, под которой придется найти свою могилу. Это осознание не основывалось на опыте, а было умозрительным, потому что шанса познать это на себе у них не было — они никогда не бывали в ситуации, когда находились под горой и все-таки спаслись. А на этом строится осознание, понимание, как одна волосинка становится огромной горой. Но они осознавали это благодаря своему высочайшему уровню, когда полностью отрешенные от всего материального, смотрели на людей, способных поддаваться чарам дурного начала, которое тащит их своими суетными веревками, как на тех, кто находится под нависшей горой.

Поэтому сказал Рава, что нависшая как корыто гора дает им хорошую отговорку. То есть они осознали, что если получат Тору и допустят отход «на волосинку», то, в конце концов, станут добычей дурных личных качеств, которые нависнут над человеком, как гора. И вначале эта гора невидна простому глазу, потому что кажется полым корытом, но закончится это обвалом всей горы. И отсюда они потом могли бы найти отговорку, что это осознание мало чем помогло им, ибо они познали это «сверху», абстрактным мышлением, а не «снизу», по опыту. А потому, упав, евреи потеряли ту самую четкость осознания, а вместе с ней — обязывающий фактор, который ощущали тогда, находясь на высоте.

Не таково было положение дел при Ахашвероше, когда они постигли Тору «снизу», познав все недостатки и убедившись в их несостоятельности. Они полагали, что легкие послабления, которые позволят им получить удовольствие на пиру Ахашвероша, принесут им выгоду и пользу, но, в конце концов, они очутились под угрозой полного истребления. И совершилось чудо: встал тогда Мордехай-иудей и спас их только за счет соблюдения Торы. И тогда, находясь в самом низу, они поняли, что только Тора — залог успеха, и та волосинка, по которой они отдалились от Торы, навлекла на них целую гору. Поэтому они решили добровольно принять то, что уже получили прежде. И теперь уже нет места никаким отговоркам, потому что теперь речь идет не о потере абстрактной четкости сознания, а о понимании, явившемся прямым следствием самого падения. И во время падения они видели воочию гору-корыто — то, что поколению дарования Торы было известно умозрительно. Поэтому теперь уже не могло быть никаких отговорок, и при Ахашвероше принятие стало добровольным.

А в чем вообще была суть принятия? «Сделаем», прежде чем «услышим»[16]. То есть в том, что касается «делать» — тут вообще нет никаких сомнений. Вопрос «делать или не делать» не стоит вообще. А в чем же вопрос? В том, как жить уже в стадии «сделать», после самоотверженного принятия Торы: как вести себя в рамках Торы.

Потому что человек, безусловно, должен выбирать только то, что выбирает Тора, чистая от всякой примеси сознания, обусловленного личным характером, заинтересованностью и чувствами, и не должен полагаться на свое разумение в том, что касается основного выбора — выбирать или нет. Ибо то, что Тора не приведет человека к тому, что ему вредно, ведь «пути Ее — пути доброжелательные»[17], и то, что без Торы мир не мог бы существовать — очевидно. И свидетельство тому: зависть, вожделение и жажда почета лишают человека жизни[18], а Тора — это железный мост, поддерживающий человека, чтобы он не оступился и не упал в бурлящую пучину жизни. Получается, что свое разумение приемлемо лишь внутри рамок Торы: как достичь максимальной глубины и широты, чтобы все дела и поступки приближались к истинному совершенству без малейшего изъяна.

И только тогда человек может выстоять и жить настоящей жизнью, когда окажется, что у него нет никакой личной пристрастности, и он может отказаться от всего «своего», если окажется, что Тора предполагает другой выбор. И весь его взор, и все его устремления направлены лишь на то, чтобы узнать, каков путь Торы — так или по-другому, и сам по себе он абсолютно беспристрастен в любой ситуации и способен отказаться от всего своего прошлого и всех своих привычек, и готов отдалиться от всего, что окажется препятствием или помехой на этом пути. Тогда — и только тогда — приведет его Тора к настоящим успехам.

А если у человека есть претензии к Торе, то на самом деле эти претензии должны быть обращены к себе самому, поскольку он отдалился от Торы. И в этом он подобен тому, кто, посреди дороги спрыгнув с поезда, возмущается, что тот не довез его до места назначения. И человек должен принять Тору по принципу «сделаем», прежде чем «услышим», и быть уверенным, что пути Торы никоим образом не приведут его туда, где ему будет плохо. Наоборот, лишь благодаря Торе он удостоится всех временных и вечных высот, цельности и уверенности. И необходима стойкость, чтобы не отклоняться от нее ни на волос. И в каждом поступке, деле, начинании человек должен быть готов сделать тот выбор, который продиктует ему Тора, а не руководствоваться собственными предрасположенностями, привычками и личными интересами, и это явно окупится ему во сто крат. Как говорят наши благословенной памяти мудрецы: «Откройте Мне отверстие для раскаянья размером с острие иглы, и Я открою вам проемы, где смогут пройти возы и телеги»[19].

Но люди склонны присоединять и примешивать свою собственную точку зрения, связанную со своими привычками и всем своим прошлым, и мешкают преобразиться, подобно новорожденным, чтобы жить исключительно жизнью Торы, и боятся, что от этого они пострадают и что-либо потеряют, и сомневаются, а не достигнут ли они больших успехов, ступая своими собственными путями и в бытовых вопросах, и в достижении цельности, или даже уверены, что, ступая свои путем, они окажутся ближе к Торе. Но таким образом «услышим» предшествует «сделаем»! И, в конечном итоге, будет очевидно, что они не достигнут желаемого, и их путь не только не оправдает их ожиданий, требований и желаний, но и лишит их того, что у них уже было, и предаст их, о чем они и не помышляли. Как сказал благословенной памяти Гаон: «Если ты не поднимаешься все выше и выше, то помимо воли опускаешься все ниже и ниже». Ибо если ты не отдашься Торе целиком — по какой бы то ни было причине, будь то подозрение, что другим путем ты скорее достигнешь заданной цели, и у тебя будет больше шансов крепко стоять на ногах, или просто недостаток упования на Всевышнего — знай, что Тора хочет намного большего, чем просто достижение цели и удержание на месте. И если Тора говорит, что единственный путь это «сделаем», прежде чем «услышим», следовательно, все другие пути чреваты и рискованны, и, сделав свой выбор не в пользу этого пути постоянного подъема все выше и выше этим, человек, в конце концов, невольно скатится все ниже и ниже. Поскольку то, что мешает ему подниматься, оно же потянет его вниз и вниз, особенно в современном, холодном мире, когда умеренной теплотой уже не обойдешься, и если не будет жара, то и теплое остынет.

И насколько необходимо посвящать себя Торе без всякой примеси доводов своего рассудка, мы можем выучить из слов наших благословенной памяти мудрецов: прегрешение, совершенное ради Небес, выше заповеди, совершенной не ради Небес. Как сказано: «Благословенна из женщин Яэль, жена Хевера-кинийца, из женщин шатров будет благословеннейшей» (Шофтим 5). И задается там вопрос: но ведь она получала удовольствие от греха? И отвечают: то, что для злодеев добро — зло для праведников[20]. И говорится, что рав Исраэль Салантер, да будет память праведника благословенна, недоумевал: что значит «но ведь получала удовольствие»? Ведь прямо до этого было сказано — «прегрешение, совершенное ради Небес, выше заповеди, совершенной не ради Небес». И что такого, даже если получала удовольствие, если прегрешение было совершенно ради Небес? Но если есть побочное удовольствие — значит, это уже не ради Небес. А имеется в виду только такое прегрешение, которым двигает единственное побуждение — выполнить заповедь, и только тогда оно ради Небес и выше заповеди, совершенной не ради Небес, а ради различных, корыстных интересов. Но если прегрешение сопряжено с удовольствием, то это уже прегрешение ради прегрешения, а никак не ради Небес.

Если мы присмотримся к тем, кто стремится к Торе, то заметим, что те, кто постепенно отклоняются от Торы — связано ли это с недостатками или отсутствием достоинств — изначально вступили на этот путь не со зла и не назло. Наоборот, под воздействием дурного начала они обдумывали, как бы им повысить свой духовный уровень, т.е. речь шла как бы о прегрешении ради Небес, когда внешняя сторона поступка считается грехом, но намерения, по мнению самого человека, чисты и преследуют высшие цели. Спросите человека, зачем он пытается совместить Тору с идеями просвещения, или спросите другого, зачем он примешивает к Торе свои предубеждения, основанные на прошлых привычках и свойствах характера, и они ответят, что да, им известно, что подобные вещи являются серьезными препятствиями к Торе и достижению истинной цельности, но без них им было бы еще хуже. В этих вещах они видят железный мост, на котором легче удержаться или приблизиться к цельности. Да, они знают, что «сделаем» должно предшествовать «услышим», что этот путь желанней на небесах, что он достойней, что он благотворней и действенней влияет на их дух, но забота о будущем служит им камнем преткновения и меняет все их восприятие, и осознание, и поведение. Будущее манит их своими выкладками, будто если сегодня их «сделаем» будет предшествовать «услышим», то они будут счастливей в настоящем, но лучше допустить легкие послабления в настоящем и быть уверенным в будущем, чем жить сиюминутными высочайшими духовными достижениями настоящего, но испортить свое будущее.

И таким образом оправдывается путь злодея и обвиняется путь праведника. Путь злодея они оправдывают таким расчетом: хотя в настоящем очевидно, что он допускает чрезмерные послабления, сочетая Тору со всем, что его душе угодно, и потому его настоящее не столь блестяще; в результате ему не только не хватает особо трепетного, тщательного и щепетильного отношения к заповедям, но и сами устои Торы постепенно теряют свой вес в его глазах, и он медленно, но верно отделяется от них, но он утешает себя ставкой на будущее. Будущее, думает он, оплатит все долги и покроет все недостатки, и в будущем он поймает сразу двух зайцев: и будет соблюдать Тору в богатстве, и больше влиять на окружающих. И у него, в принципе, не будет никаких помех и испытаний, а так как вдобавок будут у него сплошные достоинства, люди будут прислушиваться к его словам.

И тут же обвиняют праведника. Хоть он и готов признать, что путь, в котором «сделаем» предшествует «услышим», ведет к всевозможным успехам в настоящем, поскольку, следуя этим путем, у человека не может быть претензий к себе самому, да и у других не может возникнуть к нему претензий. И где бы он ни находился, своим поведением он прославляет Имя Небес, его желания — духовны, его не опьяняет ни время, ни мировые сумятицы, и он учится у всего возвышенного, что находит, но его останавливает страх, а долго ли это продержится, и во что это выльется в будущем.

Все воображаемые испытания будущего собираются в единую пугающую картину с тем, чтобы помешать человеку выбрать верный путь, в котором «сделаем» предшествует «услышим» под предлогом, что человеку не выдержать подобного испытания, и что надо думать о близких и знакомых — а то вдруг он их потеряет, и этого будет ему так не доставать, и он будет от этого так страдать. И эти заботы уводят его от дороги ввысь и мешают ему посвятить себя Торе, выбирая себе только то, что ему выберет Тора. И чтоб оправдать себя, человек осуждает подобный путь, будто он рассчитан только на сиюминутность, и невозможно продержаться на нем в будущем. И сочетать Тору со своими посторонними убеждениями ему кажется правильней, чем ступать путем Торы, как ступали наши отцы и праотцы. И потому он предпочитает соединить свои склонности с Торой ради своего светлого будущего.

Согласно его рассуждениям, оставить свои привычки, склонности и убеждения, чтобы полностью пойти путем Торы, означает поставить под сомнение свое будущее. И он приводит доказательство из Торы, что даже грех допустим, если только чисты намерения, и они — ради Небес. Поэтому попытку сочетать свои взгляды с Торой он расценивает хоть и как в неком роде прегрешение, но прегрешение ради Небес, то есть — в рамках Торы. И даже ощущая, насколько шатко и ломко его настоящее, он оправдывает свой путь, полагаясь на уместность прегрешения ради Небес, и его главный довод — забота о будущем в рамках Торы.

Но, рассмотрев даже прегрешение Яэли ради Торы, мы заметим, что если само прегрешение доставляет человеку удовольствие, то это уже никак не ради Небес, а грех в чистом виде. Как же Яэль совершила свой поступок? Только потому, что добро от злодеев — зло для праведников. И если бы она не была на таком уровне праведности, когда добро от злодеев является для нее злом, это было бы преступлением ради собственного удовольствия, и это — запрещено. А когда же говорится о величии прегрешения ради Небес? Только когда человек не получает от этого ни малейшего удовольствия. И об этом говорится в Талмуде, что само действие было ей противно, и она не действовала ради удовольствия, а исключительно ради заповеди. А если бы ощутила хоть минимальное наслаждение, точно бы отдалилась от данного поступка, вне всякого сомнения, потому что в таком случае это определенно запрещено законом.

Кроме того, если б она своим поступком подспудно преследовала цель получить удовольствие, ей не удалось бы реализовать свой замысел убить этого злодея, поскольку соблазненная полученным удовольствием, она привязалась бы к нему. И, возможно, он взял бы ее в жены, и это принесло бы еврейскому народу немалый вред, и уж ей явно бы не удалось довести до конца задуманный план спасти народ Израиля.

И учитывая это определение сути «прегрешения ради Небес», когда мы посмотрим правдивым взглядом на выбор своего пути, мы не сможем заявить о себе, что наш выбор объективен и нейтрален, без всяких личных интересов, заинтересованности, удовольствия — ни на волос. Более того, если оба пути равноценны в наших глазах, почему же мы выбираем путь послаблений, а не устрожений? И понятно, и ясно, что весь наш выбор пути продиктован нашими личными склонностями и интересами. У каждого человека есть свое «я» и свое прошлое, и все мы привыкли следовать за своими желаниями. И из этого вытекают все наши расчеты и выбор, и способность оправдать путь злодея и осудить путь праведника. Потому что все мы получаем наслаждение от прегрешения. И это противоречит закону и действительности. В том, что касается закона, тут нет аспекта «ради Небес», потому что человек в данном случае действует ради собственного удовольствия. Что касается действительности — человек не достигнет своей цели и станет живым воплощением пословицы «за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь», поскольку движет им не разум, а погоня за удовольствием, а эти удовольствия лишают человека жизни.

И об этом написано[21]: «Б-г сделал человека прямым» — чтобы полностью отдаваться Торе так, чтобы сначала было «сделаем», а потому «услышим», и полностью отказаться от своего мнения, и только тогда достигнет своей цели. Однако — «они пустились во множественные расчеты» — люди отдалились от этого пути, занимаясь расчетами на будущее, ради которого пошли на компромисс с Торой, вдобавок полагая, что их компромисс — искренен и достоин названия «прегрешение ради Небес». Но это все не так.

Целью этого компромисса является получения удовольствия от греха, и вся его основа и фундамент — только удовольствие, а раз это его истинная основа, мы имеем дело с принципом, сформулированным нашими благословенной памяти мудрецами[22]: «Таково искусство дурного начала и т.д.». И, в конце концов, притянет на себя всю гору.

Поэтому во времена Ахашвероша, когда они познали на горьком опыте и убедились воочию в губительности своего пути, едва не лишившего их всех жизни, и только Тора спасла их, тогда они приняли то, что уже было получено — жизненный путь, в котором «сделаем» предшествует «услышим» без примеси грехов под предлогом прегрешений ради Небес.

[1] Шабат 88.

[2] См. Авода зара 22.

[3] Сукка 52.

[4] Йешаяу 5:18.

[5] Там же.

[6] Речь идет о начале ХХ века — прим. перев.

[7] Санхедрин 101.

[8] I Шмуэль 15.

[9] Йома 22.

[10] Коэлет 7.

[11] Йома 22.

[12] I Шмуэль 15.

[13] Имеется в виду обряд эгла аруфа (обезглавливания телицы у ручья) в случае обнаруженного в поле трупа убитого. — прим. перев.

[14] Йома 22.

[15] Мишлей 2:19.

[16] Шабат 88.

[17] Мишлей 3:17.

[18] Авот 4:21.

[19] Шир аширим раба гл.5.

[20] Орайот 10 — см. там детально описание подразумевающегося греха (прим. перев.).

[21] Коэлет 7:29.

[22] Шабат 105.

С любезного разрешения главного раввина Литвы, р. Хаим Бурштейна