Несколько долгих утомительных лет путешествовал Авраам бен Авраам по Пруссии, Польше, Венгрии, Украине и России. Он встречался с раббаним й городах и деревнях, беседовал о Торе и рассказывал о своих намерениях во всех больших городах Восточной Европы. Где бы он ни оказывался, программа, которую он предлагал, вызывала радость и одобрение.
Тем не менее один важный вопрос волновал всех этих мудрых людей и Авраама тоже: «Когда и каким образом эти планы осуществятся?» И не менее серьезным оставалось сомнение: «Поддержит ли программу Гаон?»
В одном маленьком городке на границе России и Польши Авраам случайно повстречал огромную толпу бородатых евреев, съехавшихся из самых разных мест. Авраам с легкостью затерялся в толпе, в которой очень немногие были знакомы друг с другом. Между ними явно не было ничего общего, если не считать того, что они прибыли сюда одновременно с одной и той же целью.
«Здесь готовится проведение какой-нибудь ярмарки или собрания?» — спросил он у одного из них. Стоявшие неподалеку с изумлением посмотрели на него. Из какой части света прибыл этот светлобородый незнакомец с очень забавным акцентом? Что он здесь делает, если не знает, что сегодня приезжает Рэбе?
Взгляды столпившихся людей были устремлены на восток, откуда должен был прибыть Рэбе; они коротали время, рассказывая друг другу о великом Баал Шем Тове.
Авраам жадно впитывал впечатления от этого нового мира, совершенно не знакомого ему прежде. Однако его ожидали новые сюрпризы. С востока поднялось облако пыли, оповещая о приближении кареты, которую люди ждали весь день. «Рэбе едет! Рэбе здесь!» — пели и кричали они; толпа становилась все плотнее, сворачивалась в тугой клубок. Руки взлетали вверх в знак приветствия, повсюду слышались радостные крики.
Карета, которую везла четверка лошадей, проехала так близко, что собравшимся людям пришлось разделиться на две группы, образовав колонны вдоль обочины дороги. Авраам увидел приятное бородатое лицо. Это был великий лидер хасидов — Рэбе.
«Шалом алейхем, Рэбе!» — кричали сотни голосов. Несколько человек распрягли лошадей, и сильные руки подняли карету вверх, чтобы пронести ее, как балдахин падишаха во время праздничной процессии, до гостиницы, где должен был состояться прием в честь Рэбе. Виновник торжества беспомощно взглянул на эту бурю и поднял руки, будто защищаясь. Но, поскольку его жест остался незамеченным, он открыл дверцу кареты и приготовился выйти.
Люди столпились вокруг гостя. Словно в танце, толпа двинулась вперед: Рэбе и его эскорт — в центре, а вокруг них — ряд за рядом — хасиды.
Постоялый двор Йоселя Херца стоял посреди поля почти на границе. Он служил пристанищем для извозчиков, курьеров, солдат, крестьян и купцов, ожидавших почтовые кареты по пути на рынок. В тот день заведение Херца преобразилось. Длинная деревянная постройка с крышей, наполовину покрытой соломой, и яблоня, раскинувшая перед ней зеленые ветви, были празднично украшены. Хозяин проследил, чтобы вязанки дров, стога сена и батраки, их укладывавшие, находились подальше, около конюшен, выглядевших еще более убого, чем главное здание. Площадку перед входом чисто подмели. Внутри, в большой гостиной, гостей ожидал чистый пол, недавно посыпанный песком. На длинных столах, наскоро сооруженных из досок и козел для пилки дров, лежали сверкающие белизной скатерти.
Йосель Херц, которому лишь изредка выпадала возможность собрать в течение года в своем доме миньян, а обычно приходилось ехать пять дней до ближайшего города, где наверняка оказался бы миньян на Ямим Нораим (Дни Трепета), надел праздничный наряд и пребывал в прекрасном расположении духа. То был для него великий день. Провидение сочло нужным поселить его в этой части света, вдали от какого-либо центра еврейской жизни, заставив жить среди грубых извозчиков и пьяных крестьян. Неважно, как далеко ему порой приходилось отправляться, чтобы найти еврейскую общину, на сей раз община сама явилась к нему. «Ко мне, — думал он. — Самая настоящая община. И великий святой Рэбе — в моем доме!»
В течение нескольких последних дней хасиды из разных мест прибывали в его гостиницу. Честно говоря, это приносило ему хорошую прибыль. Но, что важнее, это давало ему жизнь. Еврейская жизнь расцвела на заброшенном пустыре, подобно первой яблоне, зацветшей во дворе ранней весной. Теперь здесь принимали самого Рэбе. Йосель широко распахнул двери. Пусть все заходят. Дом наполнялся людьми.
Авраам, стоявший среди хасидов, словно один из них, изо всех сил старался определить для себя истинное значение происходящего. Разве это не хасиды, осмеянные в Шклове? Не на этих ли людей Гаон отказался даже взглянуть? Не превратится ли это выражение преданности в восстание против Вильны и Рабейну Элияу? Сплоченность ради конфликта? И вот я здесь по пути к Гаону, чтобы попытаться с его помощью реализовать великую программу мира среди евреев; не лучше было бы для меня уйти сейчас и забыть о Рэбе?
Даже если Авраам и решил бы уйти, он не смог бы пройти к выходу: комната была битком набита людьми. Дверь из боковой комнаты, где находился Рэбе, тихо распахнулась. «Дорогу! Рэбе идет!» — напрасно кричали люди. Лишь огромными усилиями удалось освободить пространство для того, чтобы Рэбе смог пробраться к столу.
Он сел не сразу, а остановился, облаченный в длинное шелковое одеяние с широким поясом вокруг талии, в громадной меховой шапке, положив левую руку на правую, закрыл глаза и начал Ашрей, выделяя каждое слово. Словно ревущий океан, толпа повторяла начало минхи вслед за ним.
За дверью гостиницы солнце окрасило багрянцем горизонт, ветви яблони отбрасывали длинные тени, а здесь, внутри, великое собрание хасидов было поглощено молитвой.
Сотни еврейских сердец бились как одно. Такого Авраам не встречал ни в Амстердаме, ни в Альтоне, ни в Праге.
Наконец, завершили Алэйну, и все сели. Несмотря на тесноту, радость и единодушие царили в комнате. Люди были как одна большая семья, во главе с отцом собравшаяся на торжество.
Внесли воду для омовения рук. Большие, мастерски приготовленные халы лежали на столах. Йосель Херц не имел больших запасов, но он от всего сердца поделился всем, что у него было. Виски из бочонка перелили в бутылки. Что делать, если людей сотни, а стаканов только полдюжины? Надо ждать своей очереди. Евреи пили до дна и подбадривали друг друга: «Лехаим, иден! Лехаим, Рэбе!»
Подали сельдь и восхитительно пахнущую рыбу, но этого было явно недостаточно для огромной компании. Однако вкусная еда на подносах никого не интересовала. Крошка халы, над которой Рэбе произнес благословение, на их взгляд представляла большую ценность, чем любое изысканное кушанье. Кусочек рыбы с подноса перед Рэбе был дороже, чем все сокровища мира. Евреи спорили из-за хвоста селедки, которую якобы попробовал Рэбе (будто кто-то мог это доказать). Великий Рэбе ел очень мало, едва притрагиваясь к пище. Остатки угощения передавались дальше и сотни рук тянулись, чтобы получить их. Каждый кусочек хватали так, будто от него зависела жизнь или смерть. Счастливыми глазами удачливый хасид рассматривал доставшийся ему крошечный кусок, прежде чем положить его в рот, чтобы очистить тело и душу.
«Тише! Рэбе говорит Тору».
Бушующая толпа смолкла, будто пораженная внезапным параличом. Сердца трепетали в ожидании. И вот спокойные слова Рэбе звоном колокольчика стали падать с его улыбающихся губ.
А затем — тишина. И шепот: «Это все?» Многие из хасидов не могли скрыть своего разочарования. Затем Рэбе продолжал: «О нас говорят, что мы, Б-же упаси, пренебрежительно обращаемся со многими мицвот, что мы нерадивы в изучении Торы, что молимся в неустановленное время и еще многое другое. Это неправда. Мы изучаем Тору и выполняем мицвот. Тот, кто отрицает это, не знает и не хочет нас знать. Недоверчивые взгляды, постоянно преследующие нас, наносят ущерб нашей вере и чистоте, поскольку у людей невольно возникает желание доказать свою правоту. Возможно, наступит время, когда и мы, и наши оппоненты научимся понимать друг друга и осознаем, что два различных пути могут привести к одной цели».
После окончания трапезы хасиды пели и танцевали вокруг Рэбе.
И снова: «Тише! Рэбе снова будет говорить».
«Дорога, ведущая наверх от Дома Б-га, — верна. То, что не растет на почве Дома Б-га, есть инородное тело, и оно опасно.
Однажды царь собрал мастеров и подмастерьев, чтобы построить себе чудесный дворец. Одни пришли с красным материалом, другие — с синим; у третьих был черно-белый. Зеваки, наблюдавшие за работой, посмеивались: “Что может получиться путного из таких разных материалов?” Строители прогнали глупцов и продолжали работу. И вот, наконец, из этого разнообразия цветов и форм возникло прекрасное здание на радость царю».
«Но почему тогда лидеры Израиля не могут прийти к согласию и даже враждуют, — спросил один из присутствующих, — если все они стремятся к одному — служению Ашему?»
В ответ Рэбе рассказал еще одну притчу: «В царском саду было много ворот. У каждых ворот стояли караульные, которые ночью перекликались через определенное время. Воры, прятавшиеся в зарослях вокруг сада, перешептывались: “Похоже, они ссорятся и заняты только этим. Несложно будет проникнуть в сад!” Каково же было их разочарование, когда они поняли, что крики не позволяли караульным уснуть, объединяя их и помогая лучше нести службу».
Тот, кто хотел понять, понял.
Поздней ночью хасиды все еще осаждали боковую комнату, куда после приема отправился Рэбе. У них оставалось совсем немного времени, потому что с восходом солнца Рэбе хотел продолжить свой путь домой. Счастлив был тот хасид, которому еще раз удалось взглянуть на Рэбе и услышать его мудрое слово.
Авраам стал одним из тех, кому повезло. Хватило двух фраз, чтобы Рэбе понял, кто такой Авраам, каковы его цели и чаяния. Он озабоченно кивал: «Благородная идея, замечательная цель. Хотя, — он процитировал пасук, — я вижу ее, но не теперь; я различаю ее, но не близко».
«Рэбе произносил сегодня вечером только слова мира, любви и братства, — сказал Авраам. — Знают ли об этом в Вильне? Знает ли об этом Гаон?»
«Великий человек в Вильне (Авраам отчетливо расслышал это выражение) не желает нас знать. Все тайны мира открыты ему. Только двери, ведущие к нашим сердцам, закрыты, и он не желает, чтобы мы отворили их».
«Я отправлюсь к нему, — с надеждой прошептал Авраам. Всей душой и всем сердцем я буду стараться, чтобы он обратил внимание на то, что я видел и слышал сегодня. Святость нашей цели поможет мне. Сердца гдолей Исраэль должны биться в унисон, и вместе с ними сердца многих и многих…»
«Я предстану перед ним, как только он позовет меня, и благословен будет тот миг, когда я смогу стать перед ним, как талмид перед своим рэбе, как раб перед хозяином, чтобы открыть ему смысл наших жизней, предназначение наших деяний. Согласиться ли он? Придет ли такое время?»
Рэбе прикрыл рукой усталые глаза: «Да, я вижу это время. Мои ученики и его ученики рука об руку, плечом к плечу во имя Ашема, Его народа и Его Торы. Но сейчас солнце скрыто, и Сатана все еще пляшет среди нас, внося смуту и разъединяя сердца братьев».
«Я изгоню Сатану. Туман рассеется, и солнце засияет во всем своем великолепии».
«Да благословит Б-г Ваш план, мой юный друг», — ответил Рэбе. Его слова прозвучали, как браха во дни Машиаха.
C разрешения издательства Швут Ами
Поделитесь этой страницей со своими друзьями и близкими:
