Whatsapp
и
Telegram
!
Статьи Аудио Видео Фото Блоги Магазин
English עברית Deutsch
«Сказал рабби Зейра: Нельзя пообещать ребенку что-либо и не выполнить обещания, так как этим ты учишь его лжи.»Трактат Сукка 36:2
Прозелит Авраам бен-Авраам пытается помирить евреев различных общин. Противоречия, вспыхнувшие на почве поддержки лжемессии Шабтая Цви, кажутся непреодолимыми.

В Праге наступали новые времена. Тревожные ветры перемен сотрясали стены гетто еще в дни правления Марии Терезии и позднее, когда Иосиф Второй стал осуществлять свои реформы. Евреи, служившие кайзеру при дворе, были посредниками между гетто и окружающим его миром. Человеку, сидевшему на раввинском троне, надлежало быть осторожным и решительным, его глазам видеть то, что произойдет в будущем, а сердцу — быть полным любви к своему народу. Таким и был рав Ехезкель Ландау, один из глав общины, редкий человек в еврейском мире, одно присутствие которого оказывало на людей огромное влияние. Его необыкновенное красноречие покоряло, вдохновляло и возвышало слушателей. Почитаемый общиной, он пользовался уважением правительства и Императрицы. Подобно стене, объединяющей и разделяющей одновременно, он стоял между гетто и окружающим миром. С одной стороны, он призывал общину выполнять свой долг перед империей, проявляя благодарность за терпимость по отношению к евреям. А с другой стороны, он мудро оберегал внутреннюю жизнь общины, защищая ее от новых веяний.

Авраам, все еще удрученный событиями в Париже, сидел за столом против рава Ехезкеля Ландау и внимал каждому его слову. Этот «ливанский кедр» воистину был настолько переполнен заразительной бодростью, что наделял силами слабого. При общении с ним не возникало ощущения его абсолютной святости или отдаленности от мирского, как в присутствии Виленского Гаона. Рав Ехезкель был воплощением аристократической выдержки, славой Еврейского Дома, его надежной опорой. Будучи в курсе всего, что происходило в еврейской жизни, он со знанием дела обсуждал проблемы, возникавшие в Берлине, Гамбурге, Польше и на Ближнем Востоке. Словно раскрытую книгу, читал он жизнь еврейского народа. Он мог смеяться и шутить, как рав Йонатан Эйбешютц, мог вспылить, подобно раву Яакову Эдмену, а мог быть загадочно молчалив или взвешивать каждое слово мудрости, как Гаон.

Несмотря на то, что рав Ехезкель не достиг высот, покоренных упомянутыми гениями, сочетание этих качеств и уместное их применение ставило рава, по мнению Авраама, выше всех остальных. Уже была выслушана большая часть рассказа, и глаза собеседника наполнились слезами, когда он услышал о трагедии Менахема Лейба. Рав заметил: «Понастоящему великие и святые люди никогда не бывают знамениты, никогда не становятся вождями или учителями. Они разбросаны тут и там, неизвестные, неузнанные. Менахем Лейб, спасший души от тьмы, а потом отдавший свою, был одним из тридцати шести тайных праведников. Ангелы встретили его».

«Но, рабби, разве я не был обязан спасти его, узнав, что им нужен был именно я, а не он?»

«Вы бы не спасли его. Две благородные души были бы потеряны. Вероятно, у Вас иное предназначение».

«Когда-то я думал, — мрачно сказал Авраам, — что моей задачей является упрочение мира между евреями. Этот путь изобилует препятствиями. Возможен ли успех? Может быть. Если Прага, Амстердам, Франкфурт и Вильна объединятся».

Они стали говорить об Альтоне. За пределами Альтоны-Гамбурга-Вансбека ни один город, кроме Праги, не придавал большого значения раздорам в Трех Общинах. В Праге помнили рава Йонатана молодым даяном (судьей), покорявшим еврейские сердца классическими драшами и завоевавшим души мудростью Торы. Он с успехом мог бы занимать «трон» рава Ехезкеля Ландау, если бы не обстоятельства, которые привели его сначала в Мец, а затем в Альтону. Его имя по-прежнему связывали с Прагой; его так и называли во всем мире — рав Йонатан из Праги. Прага гордилась своим равом Йонатаном, когда прославились его труды, и Прага страдала, когда он страдал. Все, за небольшим исключением, были на его стороне, считая, что рав Йонатан обвинен необоснованно, а все претензии к нему вызваны лишь ревностью, завистью и подозрениями бессовестных людей, нашептывающих слова раздора раву Яакову Эмдену.

Еще живя в Ямполе, рав Ехезкель Ландау стремился уладить конфликт. Он день и ночь занимался анализом причин конфликта, изучал проблему со всех сторон и, наконец, пришел к заключению: «Амулеты, служившие основой для аргументов и контраргументов, были написаны неверно: с позиции рава Яакова Эмдена их можно понять даже как богохульство. Это доказывало, что рав Йонатан не мог написать их. Он великий человек, истинный хахам, и тот, кто оговаривает его, оскорбляет Тору и одного из ее величайших мудрецов. Он, рав Йонатан, должен отречься от амулетов, и мир будет восстановлен».

Рав Ехезкель и его коллеги в бейт-дине надеялись, что этот компромисс станет началом восстановления мира в Альтоне. Разве не лучше уничтожить несколько неверно написанных бумаг для того, чтобы спасти репутацию великих людей?

Но все надежды были разрушены светлобородым эмиссаром из Амстердама, приехавшим в Прагу через Альтону-Гамбург и Париж.

«Надежды на мир нет. Рав Йонатан признался, что написал некоторые из амулетов, вкладывая в них иной смысл».

«В таком случае рав Йонатан написал то, чего сам до конца не понял. Возможно, он в чем-то не разобрался или поспешил с выводами, это иногда случается даже с величайшими из умов. Честь рава Йонатана не пострадает, но амулеты должны исчезнуть».

«Сатана создал такую пропасть между ними, что даже это решение вряд ли сможет их примирить».


Ишмаэля, старшего сына Авраама, Тора называет «диким человеком» («пэрэ адам»). Многие считают, что взаимоотношения между Ишмаэлем и Ицхаком, младшим сыном и наследником Авраама, наложили свой отпечаток и на все последующие отношения между евреями — потомками Ицхака — и ишмаэльтянами, то есть арабскими народами. Читать дальше