Авраам бен Авраам 6. В кабинете Гаона

Комната, куда входили лишь избранные, оказалась скромнее, чем та, где молодые люди разговаривали с учеником Рава. Потолок здесь был покрашен голубой краской, стены побелены. На восточной стене висела картина: вид Священного Города — Иерусалима. Под картиной к стене была прикреплена ученическая доска. На ней мелом были написаны буквы, цифры и таинственные знаки, начертанные древнееврейским и латинским шрифтами. У окна на маленьком квадратном столе лежали стопки еврейских книг и рукописей. Книжных шкафов в комнате не было. На столе в субботнем подсвечнике горела свеча. Но казалось, что комнату заливает свет, идущий от лица Гаона, а не от оранжевого пламени маленькой свечи. Не было ни кушетки, ни мягкого кресла, лишь три простых деревянных стула стояли в кабинете. Длинная доска, по-видимому, служила кроватью по ночам. Остатки вечерней трапезы Гаона все еще были на столе, потому что взволнованный посетителями шамаш забыл убрать несколько крошек черного хлеба и полупустой стакан чая.

«Итак это и есть дворец, приемная рабби Элияу, чье имя вся Вильна произносит с благоговением и почтением», — подумал Валентин.

Молодым людям было предложено сесть.

Гаон внимал им, подперев голову рукой, как бы отрешась от обыденного, но, тем не менее, слышал все, что говорили молодые люди. Юноши чувствовали, что ни одно их слово не ускользает от его внимания.

Сначала беседа не клеилась, но постепенно она переросла в серьезный разговор о вере и знании. Зарембо, по обыкновению, говорил уверенно и энергично. Валентин взвешивал каждое произносимое слово. Гаон не перебивал. Когда юноши умолкали, он отвечал несколькими словами, каждое из которых, подобно яркой звезде, освещало неизведанные миры.

«Я не знал, что евреи тоже изучают науку, — заметил Зарембо. — Наши священники не в ладах с наукой. Они утверждают, что она противостоит вере».

«Это правильно лишь в отношении религии, основанной исключительно на вере, — сказал Гаон. — Мы придерживаемся законов. Святая Тора — наша наука. Великий ученый Маймонид говорит, что все науки должны служить Торе».

«А вера?» — поинтересовался Валентин.

«Наука также служит ей. Чем глубже знания — тем больше тайн, а разгадка только в одном — в вере в Б-жественное Провидение».

Поговорив о религии, они коснулись проблем естествознания, высшей математики, обсудили законы астрономии. На каждый вопрос Гаон необычайно быстро давал краткий и четкий ответ. Знания, которые монахи получили за многие годы усердного изучения массивных томов, он излагал в одном коротком предложении.

«Мир элементов служит лишь основой мира понятий. Разница между физическим и духовным не так огромна, как это представляют себе люди. Под глубинами моря лежит твердь земная. Под землей течет вода. Одно покоится на другом. Как в атмосфере воздух и материя соприкасаются друг с другом, так и в жизни духовное и физическое взаимосвязано. Все, входящее в открытые ворота нашего сознания, полно загадок. Тайны существующих между небом и землей возвышенных материй, которые разумом мы понять не можем, порой, по наитию свыше, становятся понятными. Нам нужно лишь видеть и слышать, чтобы читать Б-жественную Книгу Мироздания. Доброта, объединенная с силой, — вот что скрепляет мир. Каждый, кто служит Создателю и еледует Ему в добре, получит вознаграждение в грядущем мире, даже нееврей. Машиах приведет все народы мира к горе Г-сподней через добро».

«Благословите нас, Рабби, — попросил Валентин. — Нам предстоит долгое путешествие, и мы надеемся многого достичь».

«Я знаю, что вы покидаете Польшу. Доброе дело, совершенное вами для двух несчастных евреев, стоит вам родины. Благое деяние вам зачтется. Ищите правду, свет и добро — вот мое тройное благословение».

Когда монахи дошли до темной улицы, Зарембо заметил: «Странный народ эти евреи. Как только базарная площадь затихает, они все превращаются в праведных, мудрых и святых людей. Ты обратил внимание на проповедника и его слушателей у синагоги? Они ютятся в убогих жилищах, но знают мир лучше, чем наши странствующие монахи. А этот чудный свет в глазах рабби Элияу! Он знает мир, астрономию и математику лучше, чем все наши ученые».

«Что ты думаешь об их чувстве братства?»

«Разве ты не заметил? Пока нас считали евреями из Берлина, нас ненавидели, но в глубине души ощущали родство и близость с нами. Когда узнали, что мы с другой стороны, то ненависть превратилась в уважение, но взгляды стали холодными и отчужденными. Железный занавес разделяет два мира».

«Но рабби Элияу был чистосердечен и очень великодушен».

«Он удивительный человек, словно по волшебству, притягивающий к себе все лучшее, что есть в каждом. Многие “опалят себе крылья…” Я читал что-то подобное у древних греков. Могла ли тебе в голову прийти дурная мысль? Мог бы ты рассмеяться в его присутствии?»

«Нет. Он старый или молодой?»

«Я не знаю. Его глаза выражают живость, а складки рта — тысячелетнюю мудрость».

«Ты мыслишь глубоко, Валентин. А вот мне было тяжело выдерживать его властный, проницательный взгляд и четкие определения».

«Наш епископ говорит крайне пространно и необыкновенно обтекаемо», — иронично сказал Валентин.

«Представь, что будет, если какие-нибудь молодые евреи осмелятся войти в монастырь…»

«Подобный пример мы уже видели собственными глазами, — перебил Валентин. — Бедный еврей был избит прежде, чем он смог пройти за ворота».

«Какой странный народ эти евреи».

с разрешения издательства Швут Ами

Читайте обзор по теме Граф Потоцкий