Словами скрытые миры 15. Резервуар и родник

Мы вынуждены признать, что раби Йоханан бен Закай придавал другое значение метафорам בור и מעין. И нам стоит узнать больше об особых отношениях, связывавших раби Йоханана бен Закая с его великим учеником раби Элиэзером бен Урканосом. Трактат Сукка 28a приводит текст беседы между раби Элиэзером и его учениками:

אמרו לו כל דבריך אינן אלא מפי השמועה?

אמר להם מימי לא קדמני אדם בבית המדרש. ולא ישנתי בבית המדרש לא שינת קבע ולא שינת עראי, ולא הנחתי אדם בבית המדרש ויצאתי, ולא שחתי שיחת חולין, ולא אמרתי דבר שלא שמעתי מפי רבי מעולם.

אמרו עליו על רבן יוחנן בן זכאי: מימיו לא שח שיחת חולין, ולא הלך ארבע אמות בלא תורה ובלא תפילין, ולא קדמו אדם בבית המדרש ולא ישן בבית המדרש לא שינת קבע ולא שינת עראי, ולא הרהר במבואות המטונפות, ולא הניח אדם בבית המדרש ויצא, ולא מצאו אדם יושב ודומם אלא יושב ושונה, ולא פתח אדם דלת לתלמידיו אלא הוא בעצמו, ולא אמר דבר שלא שמע מפי רבו מעולם, ולא אמר הגיע עת לעמוד מבית המדרש חוץ מערבי פסחים וערבי יום הכפורים.

וכן היה רבי אליעזר תלמידו נוהג אחריו.

«Они спросили [раби Элиэзера]: “Правда ли, что все, чему ты нас учишь, ты узнал от своих учителей? [Правда ли, что ты ничего не говоришь от себя?]” Он ответил: “[Моя задача — передача традиции, принятой от моих учителей, потому что] никто не приходил в бейт-мидраш раньше меня, я никогда не засыпал в бейт-мидраше, я всегда уходил последним, я никогда не говорил ни о чем, кроме Торы, и, [подготовленный таким образом], никогда не преподавал ничего, чего бы я не слышал от своего учителя”.

[Также] говорили, что раби Йоханан бен Закай никогда не говорил ни о чем, кроме Торы, никогда не проходил даже четырех локтей без того, чтобы учиться, и без тфилин, что он всегда первым приходил в бейт-мидраш и никогда не засыпал там. Он никогда не размышлял о Торе в нечистых местах и всегда оставлял бейт-мидраш последним. Он никогда не сидел там в праздности, а всегда учился. Он проявлял уважение к своим ученикам и никогда не преподавал ничего, чего не слышал бы от своего учителя. Он никогда не объявлял, что настало время покинуть бейт-мидраш, за исключением кануна Песаха и кануна Йом-кипура. Его ученик раби Элиэзер вел себя точно так же».

Перед нами — портрет ученика, лишенного какого-либо другого желания, кроме как подражать своему учителю и передать его Тору в идеально чистой форме. Ему не надо было, а следовательно, он и не стремился, привносить свое «я» в совокупность своих знаний. Ему было достаточно отражать самым правильным образом то, кем был и чему учил его учитель.[1] Это именно то, что должен нести в себе «резервуар». Здесь нет намерения похвалить хорошую память или, тем более, представить раби Элиэзера начинающим учеником, по отношению к которому Мишлей использует слово בור. Главное — отразить, кем раби Элиэзер хотел стать и стал. Он являлся идеальным носителем традиции, звеном в драгоценной цепочке.

Обдумывая проблематичность перевода слова מאבד — «[не] уничтожает», мы можем обратиться к следующему примеру. Когда винодел выливает вино в резервуар, он делает его партнером по хранению своего полученного тяжким трудом урожая. Он вверяет ему свое сокровище. Подобные антропоморфизмы широко распространены и в современных европейских языках. Нас нисколько не шокирует фраза: «В критический момент меня подвели тормоза». Если бы резервуар дал течь (еще один антропоморфизм), можно было бы сказать, что он поступил безответственно по отношению к своим обязанностям и уничтожил то, что было ему доверено.

Перейдем от иносказания (машаль) к его истолкованию (нимшаль). Если бы раби Элиэзер был небрежнее в своем поведении, если бы он позволял себе время от времени подремать в бейт-мидраше или не всегда приходил первым, а уходил последним, а иногда даже пропускал что-нибудь из сказанного там, тогда наследие раби Йоханана бен Закая оказалось бы под угрозой. Подобная беспечность со стороны раби Элиэзера могла бы стать одним из факторов разрушения этого наследия.

Но он не был беспечен. Раби Йоханан бен Закай с чистой совестью мог позволить себе описать его как идеального носителя традиции, идеального ученика.[2]

מעין המתגבר

Это что касается בור. А как же насчет באר или מעין, с которым сравнивается раби Элазар бен Арах? Какие идеалы двигали раби Элазаром бен Арахом? Что имел в виду раби Йоханан бен Закай, описывая его как מעין המתגבר?

В Авот де раби Натан мы сталкиваемся с несколько другой версией слов раби Йоханана бен Закая по поводу личности раби Элазара бен Араха:

ולאלעזר בן ערך קרא לו נחל שוטף ומעין המתגבר שמימיו מתגברין ויוצאין לחוץ לקיים מה שנא» (משלי ה) יפוצו מעינותיך חוצה ברחובות פלגי מים.

«А Элазара бен Араха он назвал полноводной рекой, переливающимся через край источником, чьи воды вытекают наружу, воплощая этим идею, выраженную строфой: “Пусть твои источники выльются наружу, чтобы были улицы полны воды”.

Здесь акцент делается не на самопополняющейся природе источника, как в Мишлей, а на той силе, с которой его воды вырываются наружу, переливаются через свои естественные границы и растекаются. Нашим глазам предстает новая картина. Тогда как раби Элиэзер был идеальным учеником, раби Элазар бен Арах был неутомимым учителем. Он стремился иметь много учеников, убежденный в том, что Тора должна стать доступной каждому. Первый был погружен в себя, постоянно проверяя прочность известкового слоя резервуара, чтобы исключить малейшую возможность утечки. Второй сосредоточил все внимание на распространении мудрости.

Как эти два различных пути выражения любви к Торе реализовывались вне стен бейт-мидраша? Как эти две философии отражали выбор, который сделали эти мужи в определении лучшего и худшего пути, которого следует (и соответственно — не следует) придерживаться в жизни?

[1] И это еще не все. Личность раби Элиэзера стала отражением его учителя. Процитированный отрывок Талмуда наглядно это показывает. Его учение стало продолжением его сути. В этом — ключ к пониманию следующей сцены, полной драматизма.

Многие годы раби Элиэзер был изолирован от своих коллег и учеников (см. подробнее в трактате Санхедрин 68а). Когда он лежал на смертном одре, ученики вернулись. Тогда он с грустью понял, что уже слишком поздно для того, чтобы научить их всему, чему он мог бы их научить. Сказано в Талмуде: נטל שתי זרועותיו והניחן על לבו. אמר: “אוי לכם שתי זרועותי שהן כשתי ספרי תורה שנגללין" — “Он поднес обе руки свои к сердцу. Он сказал: «Горе вам, мои руки. Вы подобны свернутым свиткам Торы [которые никто не удосужился прочитать]”.

Странно, не так ли? Почему именно руки, а не голову он считает хранилищем своей Торы? Зачем подносить их к сердцу? Здесь есть лишь одно объяснение. Намерения (сердце) и действия (руки) были для него одним целым. Тора учителя, воодушевлявшая сердце раби Элиэзера, наполнила его руки такой энергией, что они стали подобны двум свиткам Торы. Это и есть שמוש תלמידי חכמים — «полное подчинение ученика своему учителю”. Видя раби Элиэзера, вы как бы видели раби Йоханана бен Закая.

[2] Здесь есть нечто весьма примечательное. Если, как мы показали выше, раби Элиэзер был повторением своего учителя, можно было ожидать, что раби Йоханан бен Закай будет благоволить к нему больше, чем к кому-либо другому. Но раби Йоханан бен Закай был выше этого. По свидетельству Абы Шауля, он был способен на объективную оценку. Настоящий учитель не заинтересован в том, чтобы кто-то копировал его. Он желает дать своим ученикам возможность самостоятельного роста. Вероятно, он увидел, что раби Элазар бен Арах избрал тот путь, на который он сам никогда не ступал, и что тому это больше подходит.

с разрешения издательства Швут Ами