Обзор законов жертвоприношений

В первой главе книги Малахи^[1] Б-г устами пророка упрекает священников: «Приносите вы на Мой жертвенник осквернённый хлеб^[2], но говорите: “Чем опорочили мы Тебя?” — Тем, что говорите: “Мерзок стол Б-га”». На жертвеннике сжигали нутряной жир, а стену его обливали или обрызгивали кровью, поэтому коэны сочли, что больных и увечных животных, отвратительных Б-гу так же, как жир и кровь отвратительны человеку, тоже дозволено приносить в жертву^[3] .

Мишна в трактате «Эрувин»^[4] позволяет даже в Субботу рассыпать на рампе, ведущей к вершине жертвенника^[5], соль. Некоторые^[6] объясняют причину данного разрешения так: от обильного тука, капавшего с разделанных жертв, рампа была скользкой, и коэнам, совершавшим жертвоприношения босиком, трудно было подниматься по её склону^[7]. В трактате «Псахим»^[8] Талмуд сообщает, что «заслуживает хвалы, что сыны Аарона ходят по щиколотку в крови»: накануне Песаха, 14-го Нисана, принято было перекрывать сточную ложбину, по которой жертвенная кровь выливалась из Храмового двора — Азары. В итоге от обилия жертв вся Азара наполнялась кровью, причём коэнам приходилось спешить, а служить в запятнанных одеждах им было запрещено.

В трактате «Звахим»^[9] Талмуд описывает «труднейшее служение» — убой жертвенной птицы, принесённой во искупление некоторых грехов: двумя пальцами священник должен был держать птицу за ноги, двумя — сжимать ей крылья; шею её он вытягивал так, что её длина равнялась ширине двух пальцев, а затем ногтем (а не ножом) рассекал её с затылка и полностью отделял от тела; после этого кровь её нужно было выдавить из обезглавленной туши на стену жертвенника.

Эти другие подобные места в Талмуде, а также в мидрашах приведут к тому же выводу, к которому пришли священники из книги пророка Малахи: Храм был скорее скотобойней с запачканными кровью и жиром камнями, а не величественным святилищем. Неслучайно первые три из десяти храмовых чудес, о которых говорит мишна в трактате «Авот»^[10], были такие: «От запаха жертвенного мяса [ни у одной] женщины не случилось выкидыша; ни разу не протухло жертвенное мясо; в палате убоя не появлялось мух».

Тем не менее, значительная часть ежедневной (и ежегодной) практики иудаизма сосредоточена на Храме, а вернее на той пустоте, которая осталась нам вместо Храма и жертвоприношений, и на ожидании момента, когда Храм будет отстроен и жертвоприношения возобновятся. В трёх будничных молитвах мы просим Всевышнего возвратить жертвоприношения на Храмовую гору, а в дополнительных молитвах «Мусаф» — едва ли не вопреки духу суббот и праздников, в которые «Мусаф» читают — мы сожалеем, что не можем возвратиться в Иерусалим и принести положенные в эти дни жертвы. Важной темой Пасхального седера является отсутствующее сегодня мясо пасхальной жертвы, съедение которого должно было быть главной заповедью ночи 15-го Нисана. Центральная часть литургии Йом Кипура — так называемый «Седер а-Авода» — пиют времён вавилонских гаонов, описывающий храмовую службу в этот день. Там, где автор пиюта пишет, что весь народ, собравшийся в Азаре, падал ниц, услыхав Имя Всевышнего, которое произносил первосвященник, падает ниц вся община, изображая давно прервавшийся храмовый ритуал^[11].

Почему тоска о том, что, вероятно, вызывало бы у многих из нас физическое отвращение, — едва ли не главное чувство — помимо любви ко Всевышнему, — которое мы обязаны в себе воспитывать? Тора говорит о жертвоприношении не столько как о навязанной повинности, столько как о естественной потребности человека. Благодарственную жертву Б-гу принёс Адам^[12], увидав, что световой день перестал убывать после зимнего солнцестояния. О жертвоприношении Каина и Эвеля^[13] сообщается без предисловия, как будто невозможно было себе представить, что первый земледелец и первый скотовод не принесут Б-гу начатки урожая и тук скота. Первое, что сделал Ноах, выйдя на сушу из ковчега — возвёл жертвенник и принес на нём чистых животных и птиц^[14]. Повелев Моше предстать перед фараоном и попросить его отпустить евреев из Египта, Б-г наставляет его, какими доводами этого добиться: «Г-сподь, Б-г евреев, явился нам; теперь же уйдём мы в пустыню на три дня пути и принесём жертвы Г-споду, нашему Б-гу»^[15].

По мнению Рамбама^[16], Тора повелела приносить жертвы потому, что так было принято, в т.ч. и у народов, служивших идолам: поскольку человек по своей природе желает жертвоприношений, то если бы Б-г запретил их вовсе, евреи бы вскоре ослушались запрета. Заповедуя жертвоприношения, Тора угодила человеческой природе и одновременно обеспечила еврейскому народу мягкое отвыкание от идолослужения. Однако Рамбан^[17] резко возражает против данного подхода: по его мнению, все заповеди, связанные с жертвоприношениями, носят абсолютный и иррациональный характер, а не служат воспитанию нравов и укрощению душевных склонностей.

Законам жертвоприношений, о которых спорят два величайшийх еврейских мыслителя средневековья, посвящён целый раздел Талмуда — «Кодашим», а также некоторые главы в трактатах из других разделов (например, несколько глав в трактатах «Псахим» и «Йома»), поэтому данная статья является даже не предисловием к этим законам, а скорее кратким их перечнем.

Классификация жертвоприношений — сложная таксономическая проблема, однако две самые общие категории жертв это «звахим» и «менахот» (так же называются первые два трактата раздела «Кодашим»). «Звахим» (ед.ч. — «зевах») — жертвы из млекопитающих и птиц; «менахот» (ед. ч. — «минха») — хлебные жертвоприношения, а также, в более общем смысле, всё, что сопровождает приношение этих двух видов жертв: вино, масло, соль, ладан и даже дрова, на которых сжигают мясо или муку.

Кроме того, жертвы можно разделить на категории по уровню их святости: на «кодшей кодашим» (наиболее священные жертвы) и «кодашим калим» (менее священные, дословно — «жертвы лёгкой святости»). Статус жертвы определял, среди прочего, то, где разрешалось есть её мясо: только в Храмовом дворе или на всей территории древнего Иерусалима — в пределах городских стен^[18].

Звахим

Для животных жертвоприношений годились лишь три вида млекопитающих^[19] (коровы или быки, овцы или бараны и козы или козлы) и два вида птиц, точная идентификация которых не столь несомненна; принято считать, что это голуби и горлицы.

Для каждого вида жертвы подходило лишь животные определённого вида, пола и возраста, причём животные одного вида, но разных возрастов могли называться по-разному (например, везде, где в Торе говорится о ягнёнке без уточнения возраста, имеется в виду животное старше восьми дней и моложе двенадцати месяцев; а бараном животное начинает считаться со второго года жизни^[20]). Бывали жертвы добровольные и обязательные, общественные (деньги на которые брали из общественных пожертвований) и индивидуальные. Жертву каждого вида нужно было приносить по строгому и неповторимому обряду: определённые части животного (всякий раз разные) сжигаются на жертвеннике, кровь особым образом выплёскивается на стену жертвенника или выливается к его основанию, мясо некоторых жертв ели только священники в Храме, а мясо других — их хозяева.

В этой ознакомительной статье невозможно описать этот ритуал для каждой жертвы, однако его легко обобщить. После освящения жертвы и «смихи» (возложения рук ей на голову с силой, сопровождавшегося «видуем» (словесной исповедью) если жертва была связана с грехом, или словами восхваления, если она была праздничной или благодарственной^[21]) её резали, причём делать это мог всякий человек, а не только коэн. Птичьи жертвы не требовали «смихи», и резали их не ножом, а заточенным ногтем. Затем коэны собирали жертвенную кровь в чашу (этот этап служения назывался «кабала»), подносили её к жертвеннику («олаха») и тем или иным образом наносили её на тот или иной участок его стены («зрика»). Наконец, те части туши, которые подлежали сожжению, солили, помещали на жертвенник и сжигали («актара»). По мнению Рамбама, каждый из этих этапов — не отдельная заповедь, а часть заповеди приносить определённый вид жертвы в определённой ситуации; исключение из этого правила — пасхальное жертвоприношение: все этапы которого, начиная с заклания представляют собой отдельные заповеди.

Служить в Храме могли лишь физически полноценные коэны^[22] и лишь в особых одеждах, плотно прилегавших к телу. Если коэн надевал больше или меньше одежд, чем нужно, или если между его одеждами и телом оказывалось какое-либо препятствие^[23], то всё его служение было негодным. Кроме того, все четыре этапа служения нужно было совершать во имя нескольких вещей (то есть подразумевая их): во имя самой жертвы, во Имя Б-га, во имя огнепалимой жертвы, во имя (1) приятного (2) благоухания, во имя хозяина; а в случае жертв «хатат» и «ашам» — также во имя искупаемого греха^[24]. И священник, совершающий жертвоприношение, и сосуды (ножи и чаши), и мясо жертвы должны были быть ритуально чистыми. Наконец, поскольку у всякой жертвы был срок, после которого остатки её мяса нужно было уничтожить, и географические границы, за которые её запрещалось выносить, коэн на каждом этапе служения должен был думать^[25] или озвучивать словами^[26] то, что он имеет в виду делать — к примеру, съесть мясо данной жертвы именно в этот срок и именно в этих пределах. Если, к примеру, наполняя чашу кровью жертвы «хатат», он думал, что съест мясо этой жертвы за пределами Азары, то вся жертва становилась негодной; если же он намеревался съесть ее мясо после положенного срока, то мясо приобретало статус «пигуль» (становилось непригодным из-за неверного намерения жертвователя или коэна, который резал животное») и за его поедание полагалось наказание «карет» (см. ниже).

Хатат

Грехоочистительная жертва называется «хатат». Этот корень («хет»-«тет»-«алеф») может означать как грех, так и очищение^[27] от греха. Все виды жертвы «хатат» — обязательные. Если человек решил принести такую жертву добровольно и освятил для этого животное, это освящение совершенно недействительно^[28]. Жертва «хатат» бывает как общественной, так и личной, причём то, какое животное для неё годится, зависит от статуса жертвующего. Кроме того, жертвы «хатат» делятся на «внешние» и «внутренние» — в зависимости от того, где нужно выплёскивать кровь данного животного. Кровь внешнего «хатата» наносили на «рога» — выступы по углам жертвенника, помещавшегося в Храмовом дворе — Азаре. Кровью внутреннего «хатата» окропляли «парохет» — завесу, отделявшую Эйхаль (основное помещение Храма) от Святая Святых, или золотой жертвенник, стоявший в Эйхале. Кроме того, в Йом Кипур эта кровь использовалась и для ритуала в самой Святая Святых, куда запрещено было заходить в остальные дни года). Мясо внешних «хататов» должны были съесть коэны в Азаре. Мясо «внутренних», наделённое большей святостью, не ели, а сжигали за пределами Иерусалима.

Обычный человек должен был принести жертву «хатат» — ягнёнка или козлёнка не старше одного года — за неосознанное нарушение запретов, за злонамеренное нарушение которых полагалось небесное наказание «карет»^[29]. «Карет» полагался за тридцать шесть прегрешений, перечисленных в начале трактата «Критот», однако два из них — решение не приносить пасхальную жертву и не делать обрезания, т.е. нарушения повелений, а не запретов, поэтому и «хатат» за них не приносили^[30]. К запретам, за которые нужно было приносить «хатат», относятся, к примеру, совершение запрещённых в Шабат работ, поедание квасного в Песах или еда и питьё в Йом-Кипур, поедание крови и некоторых видов животного жира, мужеложство, скотоложство и инцест. Иногда за одно действие человек должен был приносить сразу несколько «хататов». Например, Талмуд в трактате «Шабат»^[31] сообщает, что тот, кто изготовил в Cубботу тростниковую корзину (не зная, что сейчас Шабат или что в Шабат делать так запрещено), должен принести одиннадцать «хататов»: за то, что сорвал тростник (1), тем самым способствуя росту нового тростника (2), связал его стебли в пучок (3), выбрал пригодные стебли (4), удалил с них отростки (5), тонко их разрезал продольно (6), нарезал их на куски нужной длины (7), расположил их так, чтобы удобно было плести, и сплёл (8—10), и, наконец, изготовил изделие (11).

Если обычный человек должен был принести в жертву за одно из этих прегрешений овечку или козу возрастом до одного года (кроме «хатата» за непреднамеренное идолослужение — для него годилась только годовалая коза), то царь приносил козла возрастом до одного года.

То, каким должен быть «хатат» за некоторые грехи, определялось материальным положением согрешившего. Эта разновидность «хатата» называется «оле ве-йоред», то есть жертва, «поднимающаяся и спускающаяся» (по шкале стоимости). Эту жертву приносили за три греха: два вида ложных клятв или посещение территории Храма в состоянии ритуальной нечистоты.

Первый вид ложной клятвы, за которую полагалась эта жертва, — «швуат битуй»^[32]: если человек поклялся перед судом, что сделал нечто, хотя на самом деле этого не делал, или что он чего-то не делал, хотя на самом деле это сделал, или поклялся сделать или не сделать что-то в будущем и не исполнил клятвы — в этих четырёх случаях он обязан был принести жертву «оле ве-йоред».

Второй вид ложной клятвы — «швуат а-эдут»: если человек ложно поклялся перед судом, что по неведению не может свидетельствовать о каком-то происшествии, а после его обман раскрылся, он также обязан принести эту жертву.

Наконец, если человек забыл что он ритуально нечист и нечаянно зашёл на территорию Храма (что строжайше запрещено), или забыл либо не знал что территория, на которую он зашёл, является храмовой, то он тоже обязан был принести жертву «оле ве-йоред».

Если какое-то из этих преступлений совершал богатый человек, в жертву он должен был принести, по сути, обыкновенный «хатат» — годовалую овцу или козу. Человек среднего достатка мог принести более дешёвую жертву — двух птиц. Наконец, бедняку достаточно было и совсем недорогой жертвы — тонкой пшеничной муки.

Можно заметить, что только одно прегрешение, за которое положено было приносить жертву «оле ве-йоред», связано с наказанием «карет» — посещение Храма в состоянии ритуальной нечистоты. В действительности некоторые виды «хатата» вовсе не искупали грех (по крайней мере, явно). Так, «назир» (человек, давший обет не пить и не есть ничего, сделанного из винограда, не стричь волосы и никак не контактировать с мёртвым телом) должен был принести годовалую овцу в качестве жертвы «хатат» по истечении срока своего обета. То же касалось и «мецоры» — человека, поражённого особой болезнью «цараат», который должен был принести «хатат» после того как полностью излечивался от заболевания и проходил процесс ритуального очищения (причём его «хатат» тоже является жертвой «оле ве-йоред»). Грех «назира», согласно Талмуду^[33], заключался в том, что он причинял себе страдание, сознательно воздерживаясь от вина, которое изначально разрешено ему. Некоторые комментаторы^[34] видят грех «назира» совершенно в ином: если во время действия своего обета он отдалился от свойственного человеку желания наслаждений, то его последующее отступление от достигнутой святости греховно. Что же касается «мецоры», то мудрецы считают заболевание «цараат» карой за грехи: кровопролитие, злословие, ложные клятвы, запрещённые половые связи, гордыню, грабёж и скупость^[35]. И хотя расплатой за грех являлись страдания, которые причиняла человеку эта болезнь, все же необходимо было принести очистительную жертву. «Хатат» приносили и роженицы, и «завот» — женщины, исцелившиеся от болезненных истечений. На первый взгляд, в родах нет никакого греха, но почему же Тора обязывает^[36] недавно родившую женщину совершить это жертвоприношение? Талмуд в трактате «Нида»^[37] предполагает, что в родовых муках женщина могла поклясться не вступать в близость с мужем, и теперь, чтобы искупить эту греховную клятву, ей положена жертва. Однако многие комментаторы связывают эту обязанность с послеродовой ритуальной нечистотой.

«Хататы» (годовалых козлов) также приносили в новомесячья и в три праздника — Песах, Шавуот и Суккот, чтобы искупить, в сущности, тот же грех, который искупает и жертва «оле ве-йоред» — посещение Храма или употребление в пищу святынь в состоянии ритуальной нечистоты, — но с одним важным отличием^[38]. Человек был обязан принести личную жертву если ему было известно о собственной нечистоте до того, как он зашёл на территорию Храма, а также после того, как он ее покинул, но в то время, что он непосредственно находился на храмовой территории, он об этой нечистоте не помнил. Однако общинная жертва, приносимая в новомесячье и праздники, искупала грех тех, кто изначально не знал о своей нечистоте, либо не вспомнил о ней в конце, уйдя с территории Храма. Кроме того, «хататы» приносили и в Йом Кипур: первосвященник смешивал в чаше бычью и козлиную кровь (во искупление собственных грехов и грехов народа) и окроплял ею завесу Святая Святых и крышку Ковчега.

Любопытный пример «хатата» — двухили трёхлетний бык, которого приносил весь народ, согрешивший по вине Верховного Суда (Санэдрина). Дело в том, что постановления Санэдрина, заседающего в палате из тёсаных камней при Храме, нужно было обязательно исполнить — точно так же, как любую заповедь Торы. Это правило продолжало действовать даже если большинство мудрецов еврейского народа, не заседающих в Санэдрине, полагали, что закон должен быть иным^[39]). И даже если бы Санэдрин постановил, что лево это право, а право — лево, весь народ должен был бы придерживаться этого постановления^[40]. Однако могло случиться и так, что суд принимал ошибочное постановление — например, разрешал в пищу какой-либо вид жира, на самом деле являвшийся «хелевом» (запрещенным нутряным жиром, за употребление которого положен «карет»), а затем осознавал ошибку и отменял это решение. В таком случае требовалось принести «хатат», ведь после первого решения весь народ обязан был согласиться, что такой жир годится в пищу, и кто-то мог успеть съесть его.

Ола

Жертва «ола» — это жертва всесожжения, которая должна была сгорать на жертвеннике целиком. Она бывала как обязательной общинной, так и добровольной, приносимой человеком персонально. Самая частая общинная жертва — постоянное приношение («тамид»), которое совершалось утром и вечером каждый день. В качестве жертвы «тамид» использовался ягнёнок не старше одного года. О смысле этой жертвы спорят мудрецы древности, средневековые комментаторы, а также комментаторы нового времени. Некоторые^[41] полагают, что она искупает нарушение предписывающих заповедей, а также преступления, которые возможно исправить, исполнив повеление^[42]; другие — что она искупает любые непреднамеренные нарушения^[43]; третьи — что она искупает греховные помыслы^[44] (поэтому её название некоторые более поздние комментаторы^[45] этимологически связывают с выражением «подниматься (“лаалот”) на сердце» — то есть «приходить на ум»).

Кроме того, жервы «ола» приносились и по праздникам. Так, вместе с «омером» (мерой ячменя, которую следовало принести на второй день праздника Песах) на жертвеннике сжигали такого же ягнёнка, что и для обыкновенного «тамида». Отсчитав сорок девять дней от приношения «омера»^[46], в праздник Шавуот к жертвеннику подносили два квасных хлеба, а на нём самом сжигали бычка (возрастом от тринадцати месяцев до трёх лет), двух баранов (возрастом от тринадцати месяцев до двух лет) и семь ягнят.

В том случае если весь народ был повинен в грехе идолопоклонства, Тора предписывала помимо грехоочистительной жертвы принести и жертву «ола»: двухили трёхлетнего быка. Барана, которого требовалось полностью сжечь на жертвеннике, приносил первосвященник в Йом-Кипур в добавление к обязательным «хататам». Кроме того, люди, совершавшие паломничество в Иерусалим по праздникам, обязаны были принести особую жертву «ола», которая называлась «корбан реия», то есть «жертвоприношение видения», поскольку она была связана с заповедью показываться в Храме в Песах, Шавуот и Суккот^[47]. Однолетнего ягнёнка приносили во всесожжение роженицы, прокажённые и «назиры», прошедшие ритуал очищения.

Наконец, жертву «ола» должен был принести «гер цедек» — человек, происходивший из другого народа, но обратившийся в еврейство. Разумеется, современный гиюр не предполагает жертвоприношения, что заставляет задаться вопросом: являются ли современные «геры» полноценными евреями? На первый взгляд, если без жертвоприношения обращение в иудаизм остается неполным, то до тех пор пока не отстроится Храм, процедура принятия прозелитов должна быть приостановлена^[48]. Этим вопросом занимается Талмуд в трактате «Критот»^[49]. Действительно, по мнению некоторых комментаторов^[50], «гер» во всяком случае обязан принести жертву, чтобы завершить процесс обращения в еврейство. Однако, по мнению Рамбама^[51], жертвоприношение «гера» — отдельная заповедь, никак не влияющая на его обязанность соблюдать всю остальную Тору и на его статус полноценного еврея. Это жертвоприношение лишь позволяет ему есть мясо других жертв — например, пасхальной или благодарственной.

Ашам

«Ашам» это «повинная жертва», которую требовалось приносить в шести случаях, причём в отличие от «хатата», который бывал как общинным, так и личным, «ашам» от всего народа не приносился никогда, но при этом «ашам», как и «хатат», не мог быть добровольным^[52].

За три прегрешения приносили барана возрастом от одного до двух лет: Ещё два «ашама» — годовалые ягнята: Чем сущностно отличаются эти жертвы, приносимые из разных видов животных, но именуемые в Торе одним термином? Талмуд в трактате «Менахот»^[53] объясняет что «ашам», который приносит «назир» и «мецора», не искупает грех (в отличие от «ашама» за кражу или за «меилу»), а возвращает принёсшему его право есть мясо других жертв. До того, как «назир» или «мецора» принесли «ашам», они находятся в статусе «мехусрей капара», то есть сохраняют некий след прежней нечистоты, не позволяющий им есть священное мясо — даже если они уже прошли процедуру очищения.

1. «Ашам» за грабёж — то есть за ложную клятву, принесённую суду затем, чтобы оставить у себя нечто, что принадлежит другому.

2. «Ашам» за «меилу» — то есть за будничное использование храмовой собственности (например, если человек посвятил Храму строительные камни, а затем построил себе дом из них, то он нарушил запрет «меилы».

3. «Ашам шифха харуфа» — за связь хозяина с рабыней, обручённой с еврейским рабом.

1. «Ашам» от «назира» — если «назир», которому запрещено оскверняться ритуальной нечистотой мёртвого тела, нечаянно нарушил этот запрет, то ему нужно пройти процедуру очищения, а после неё принести «ашам», поскольку он недостаточно оберегал себя от нарушения запрета.

2. «Ашам» от «мецоры» — ещё одна жертва, помимо «хатата», которую обязан был принести человек, исцелившийся от кожного заболевания «цараат».

Последняя разновидность «ашама» — «ашам талуй», что дословно означает «подвешенный». Его, как и другие жертвы за прегрешения, приносили из годовалых баранов. Единственное его отличие от первых трёх разновидностей «ашама» заключалось в том, что приносился он не за грех, о котором было точно известно, а за тот грех, по поводу совершения которого было сомнение, и за который, будь он совершен злонамеренно, нужно было бы принести «хатат». Например, если перед человеком лежали два внешне схожих куска жира, один из которых был разрешенным в пищу, а второй представлял собой запрещённый «хелев», и он съел один из них, а второй выбросил, то он должен был принести именно «ашам талуй», поскольку невозможно установить, какой именно из кусков он съел. Некоторые комментаторы^[54] отмечают, что «ашам талуй» должен был быть дороже «хатата», поскольку раскаяние в грехе, в котором человек не уверен, даётся ему сложнее.

Шламим

Приношение «шламим» — «мирной» жертвы — производилось имени общины раз в году, в праздник Шавуот, когда приносили двух годовалых ягнят от всего народа. Все остальные виды «шламим» были частными. Их мясо принадлежало владельцам, есть его разрешалось в пределах иерусалимских стен. Более того, можно было угощать им гостей.

К частным «шламим» относились жертвы «хагига» (приносимая в праздник из любых пригодных видов животных любого пола), баран «назира», а также благодарственная жертва «тода», которую приносили в благодарность за исцеление от болезней или спасение от верной гибели.

Бехор, маасер и Песах

Владельцы стад должны были жертвовать первенцев скота (у матери) — они назывались «бхорот» — и каждое десятое животное — «маасер». «Бехор» — животное мужского пола без физических изъянов, которое необходимо было отдать коэну; тот в свою очередь приносил его в жертву, а мясо его ел сам и давал своим домочадцам. «Маасер» отделяли от животных, народившихся в стаде за год: всё стадо загоняли в загон с узкой калиткой, через которую могло протиснуться лишь одно животное; девять животных проходили под посохом, который владелец держал над проёмом наподобие притолоки, а десятое отмечали мазком красной краски. Приносить его нужно было по законам жертвы «шламим». О заповеди отделять десятину от стада и приводить её в Иерусалим на заклание «Сефер а-Хинух»^[55] пишет, что смысл её не только в напоминании об Исходе из Египта (как и в случае в «бехором»), но и в том, что вся Тора сосредоточена в Иерусалиме (т. к. ее представляют Храм и Санэдрин), а потому Б-г повелел всем евреям — даже тем, которые жили далеко — приходить туда и учиться, чтобы затем принести учение в места своего проживания.

Вероятно, самая известная жертва — пасхальная, «корбан Песах». О смысле этого названия спорят ещё мудрецы-танаим^[56]: происходит оно от глагола «пасах», который некоторые трактуют как «перескочил» (поскольку Всевышний, разя египетских первенцев, миновал дома евреев), а некоторые — как «смилостивился».

Пасхальной жертвой мог быть годовалый ягнёнок или козлёнок. Есть её мясо в ночь 15го Нисана в память об Исходе из Египта обязан был всякий обрезанный еврей в заранее собранной группе — «хабуре». Мясо «песаха» запрещалось переносить из одной «хабуры» в другую, а после того, как жертвенное животное одной из «хабур» зарезали, к ней уже нельзя было присоединиться новому человеку. Талмуд в трактате «Псахим»^[57] весьма подробно описывает приношение пасхальной жертвы. Весь народ разделялся на три группы, которые поочерёдно заходили в «Азару». Коэны выстраивались рядами от места заклания до жертвенника и передавали по цепочке чаши с кровью, возвращая их назад опустошёнными. Чтобы зрелище это было ещё величественнее, в одном ряду все чаши были золотыми, а в соседнем — серебряными. Всё это время левиты пели «алель». Пасхальную жертву необходимо было, не ломая ей кости, изжарить на огне (но ни в коем случае не сварить и не запечь) и съесть до полуночи^[58] с мацой и горькими травами.

Красная корова и эгла аруфа

Хотя в еврейской истории были времена, когда разрешалось приносить жертвы вне святилища на частных жертвенниках^[59], после того, как царь Шломо возвёл в Иерусалиме Храм, запрет поступать так вступил в силу навеки^[60]. Тем не менее, существуют два ритуала, весьма напоминающих жертвоприношения, которые Тора предписывает совершать вне Храма.

Для ритуального очищения от трупной скверны человека и предметы следовало окропить водой, смешанной с пеплом красной коровы. Сжигали её напротив Храма на Масличной горе (однако совершающий этот обряд священник должен был видеть внутренность Храма), куда её торжественно вели по специальному арочному мосту, над долиной, чтобы никто из участников ритуала нечаянно не осквернился^[61].

«Эгла аруфа» — телица, которой проламывали затылок, если между двумя городами находили труп и не знали, кто убийца. Этот ритуал чем-то напоминал грехоочистительное жертвоприношение, однако не являлся им в полном смысле. Убивали её в месте, которое в Торе называется «нахаль эйтан». Некоторые полагают, что это стремительный ручей^[62], другие считают что это невспаханная лощина^[63], а некоторые — что «вади», т.е. пересыхающий летом поток^[64].

Менахот

Помимо животных жертв, в Храме приносились и растительные. Приношение этих жертв многим напоминает приношение животных. Закланию животного соответствует «кмица»: из всей мучной жертвы, на которую предварительно помещали ладан, коэн брал небольшую горсть, умещавшуюся между тремя средними пальцами и ладонью правой руки, а мизинцем и большим пальцем стряхивал остатки по сторонам. Затем он помещал эту горсть — «комец» — в особый сосуд (это действие называлось «кабала»), подносил его к жертвеннику («олаха») и сжигал («зрика» и «актара»). После этого, за некоторыми исключениями, остатки хлеба или муки разрешались в пищу.

Большинство хлебных жертв готовили из тонкой хорошо просеянной пшеничной муки^[65] (кроме «омера» и муки, которую жертвовала «сота» — женщина, подозреваемая мужем в неверности; эти жертвы были ячменными). Минимальный объём «минхи» — «исарон» (одна десятая «эфы», 2.2 л), смешанный, в большинстве случаев, хотя бы с «логом» (четырьмя «ревиитами» или 0.3 л) оливкового масла. На большинство хлебных приношений сверху клали горсть ладана. Как и жертвы из животных, хлебные приношения бывали добровольными и обязательными, а также общинными и частными.

Обязательные

Обязательная «минха» — в первую очередь, жертва «оле ве-йоред» бедняка, который не может себе позволить купить даже птиц чтобы искупить свой грех.

Первосвященник ежедневно приносил «минхат хавитин» — по шесть пшеничных хлебов из тонкой муки утром и вечером. Кроме того, в день, когда коэн приступал к служению, он приносил такие же двенадцать хлебов — «минхат хинух».

Если муж подозревал жену в измене, но не имел доказательств, она должна была предстать перед коэнами для особого обряда, призванного установить, была ли она верна. Часть этого обряда — приношение грубой ячменной муки, не смешанной с маслом и ладаном (как и хлебная жертва «оле ве-йоред»).

16-го Нисана приносили ячменный «омер» — снопик первого, ещё не до конца вызревшего зерна^[66]. После этой жертвы можно было есть зерно нового урожая.

«Несахим» — «возлияния» — сопровождали жертвы «ола» и «шламим». В действительности на жертвенник возливали только вино, а кроме этого сжигали муку, смешанную с маслом. Размеры этой жертвы зависели от размеров животного. Так, быка сопровождали три «исарона» муки и шесть «логов» масла, а ягнёнка — только один «исарон» с тремя «логами»; барана же приносили вместе двумя «исаронами» и четырьмя «логами».

Добровольные

Существовало четыре разновидности добровольных хлебных жертв: Желая принести один из этих видов «менахот», человек давал обет, который нужно было сформулировать предельно четко. Если человек давал неопределённый обет (например, заявлял, что принесёт «минху», не уточнив её разновидность и размеры), в некоторых случаях он вынужден был приносить сразу несколько жертв или жертву самого большого объёма^[67].

1. «Минхат солет» — тонкая мука в чистом виде.

2. «Минхат мархешет» — хлеб, изжареный в глубокой сковороде с маслом, а затем раскрошенный на мелкие кусочки.

3. «Минхат махават» — хлеб, изжаренный на плоской сковороде и так же раскрошенный.

4. Жертва, выпеченная в печи: либо хлеба, испечённые с маслом («халот»), либо тонкие листы теста, которые смазывали маслом после выпекания («рекикин»).

Жертвы, не сжигавшиеся на жертвеннике

Помимо этого, существовало несколько приношений, которые на жертвенник не попадали: «тнуфа»).

1. «Штей а-лехем» — если большинство жертв должны были быть мацой, то есть пропечься прежде, чем в тесте началось брожение, то два хлеба, выпекавшихся в праздник Шавуот, были квасными. Поскольку Тора запрещает помещать на жертвенник «хамец», то хлеба эти только подносили к нему и помахивали ими вместе с жертвенными ягнятами (этот обряд называется

2. Хлеба, сопровождавшие жертву «тода» — вместе с благодарственной жертвой нужно было принести сорок хлебов четырех разновидностей (некоторые из которых тоже были квасными), по десять каждой; после заклания жертвы по одному хлебу каждой разновидности отдавали коэну, а остальные съедались на праздничной трапезе, которую устраивал владелец.

3. Хлеба «назира» — после истечения срока обета «назир» обязан был принести по десять «хало»т и «рекикин»; одним хлебом каждого вида помахивали вместе с тушей жертвенного барана, а затем отдавали коэну; остальные хлеба принадлежали владельцу.

4. «Лехем а-паним» — двенадцать хлебов, которые каждую Субботу помещали на стол внутри Храма. Всю неделю до следующей смены хлеба эти не черствели и оставались тёплыми. О значении их названия спорят комментаторы: по мнению Раши^[68], у хлебов были «паним» (грани) или «пиним» (углы); по мнению Ибн Эзры и Рамбана^[69], это название отсылает к стиху, в котором Б-г велит, чтобы хлеба эти «были передо Мною [“лефанай”] всегда»; Рамбам^[70] пишет, что у этих хлебов было множество граней, а Ташбец и Ральбаг прибавляют, что граней было 34! Дважды в день коэны воскуряли на золотом жертвеннике в «Эйхале» смесь из одиннадцати благовоний^[71] — «кторет». Кроме того, в Йом-Кипур лопатку с «кторет» первосвященник заносил в Святую Святых. Благовония эти под страхом «карета» запрещалось смешивать для какой-либо цели, кроме храмового служения.

Воскурение

Тайной состава «кторет» владело иерусалимское семейство Автинас, весьма строго её охраняя, чтобы идолопоклонники не выведали формулу и не стали воскурять благовония своим богам. В трактате «Шкалим»^[72] рассказывается, как раби Йоханан бен Нури встретил старика из рода Автинас, передавшего ему свиток со списком благовоний, поскольку он более не мог доверять никому из своего семейства. Услыхав об этом, раби Акива заплакал: если прежде некоторые подозревали род Автинас в гордыне и нежелании делиться тайной, то теперь всем стало ясно, что помыслы этих людей были чисты.

Барайту, в которой перечислены благовония, принято читать перед утренней молитвой, а также после неё в Шабат (а во многих общинах и в будни). Читать её нужно осторожно, чтобы ничего не пропустить^[73], поскольку если во времена Храма изготовители «кторет» забывали добавить в смесь какой-либо ингредиент, они были повинны смерти.

Эту барайту советуют читать^[74] во время эпидемий, чтобы остановить мор.

Жертвоприношения в наше время

В наши дни^[75] жертвоприношения невозможны не только потому, что на Храмовой горе нет Храма с жертвенником — родословная большинства из тех, кто сегодня считает себя коэнами, недоказуема, и вполне может статься, что какой-то коэнский род, представителей которого сейчас первыми вызывают к Торе, не пригоден для храмовой службы. И несмотря на то, что краску «тхелет», использовавшуюся при изготовлении коэнских одежд, удалось восстановить, результаты этой работы признаны далеко не всеми законоучителями, и кроме того, другие красители, которые, в отличие от «тхелет», не нужны для повседневных заповедей (к примеру, «аргаман» — «багрянец») пока не восстановили с той же степенью убедительности.

Кроме того, многие полагают, что жертвенник и другие элементы храмового комплекса должны располагаться в точности на своём месте, а разместить их с такой точностью без пророческих указаний — человеческими силами — сегодня невозможно^[76].

Наконец, хотя некоторые жертвы (например, пасхальную), разрешается приносить в состоянии ритуальной нечистоты, если ею поражено большинство народа, как в наше время, это правило верно далеко не во всех случаях, а подходящей для очистительного ритуала красной коровы пока не найдено. Поэтому, по мнению некоторых авторитетов, жертвы в наше время не только не обязанность^[77], но и не «приятное благоухание^[78]». Поэтому даже если сейчас кто-нибудь и вознамерится построить жертвенник и принести жертву, она может оказаться неугодной Б-гу^[79].

Замена жертвоприношений

Талмуд в конце трактата «Менахот»^[80] приводит слова Рейш Лакиша и Равы, которые по-разному толкуют стих Торы (Ваикра 7:37): «Это — закон (Тора) для жертвы всесожжения, для хлебной жертвы и для грехоочистительной жертвы». По мнению Рейш Лакиша этот стих означает что всякий, кто изучает Тору (или, по крайней мере, законы этих жертв) как будто приносит все эти жертвы. Рава же понимает стих иначе: если бы объяснение Рейш Лакиша было верным, не следовало писать перед названием каждой жертвы «для» («ла»), поэтому в действительности стих этот значит, что тому, кто изучает законы всех этих жертв, приносить их не нужно вовсе. Разногласие этих «амораим» связано с грамматической двусмысленностью стиха. Его можно было бы представить и так: «Это — Тора: за жертву всесожжения [зачтено изучение её законов]…». Рава же, вероятно, понимает префикс «ла-» так, как это свойственно Талмуду и мидрашам во многих местах, как арамеизированное отрицание «ло». В его трактовке стих можно переписать так: «Это — Тора: ни жертвы всесожжения [приносить не надо, изучая её законы], …».

Во всяком случае мысль эта, что изучение законов жертвоприношений заменяет сами жертвы, едва ли не повседневна: в большинстве сидуров предпосланный утренней молитве перечень жертвоприношений переложен короткими молитвами о том, чтобы чтение этого перечня зачлось человеку за ту жертву, которую он должен был бы принести, если бы мог.

Менее, чем вопрос о подобии законов жертв самим жертвам, известен спор о том как это подобие понимать. Некоторые^[81] полагают, что изучение этих законов не заменяет жертвоприношений, но изучающему их настоящие жертвы никогда приносить и не понадобится, ведь помыслы его будут чисты, и сознавая, за какие грехи положена, к примеру, жертва «хатат», он никогда их не совершит^[82]. Другие же^[83] пишут, что если следовать мнению Равы, то изучение законов жертв заменяло бы сами жертвы даже в те времена, когда в Иерусалиме стоял Храм — что уж говорить о временах изгнания, когда Храма нет, и всё, что остаётся, это изучение законов жертвоприношений.

Всё это, возможно, и отвечает на наш первый вопрос, и отчасти примиряет Рамбама и Рамбана, которые спорили о смысле жертвоприношений. Многочисленные сложные заповеди, обсуждаемые в разделе «Кодашим» — иррациональные и вечные законы, не навязанные исторической необходимостью, изучение которых позволяет увидеть самые основания Торы и мироздания. То, что исполнять эти заповеди приходилось среди струй крови и жира и в дыму горящего мяса, — неизбежная — угодная Б-гу — физическая жертва человеческому духовному возвышению.

[1] 1:7—8.

[2] То есть негодные жертвы (Радак).

[3] Радак.

[4] 104а.

[5] В Шмот (20:23) написано, что коэнам запрещается подниматься на жертвенник по ступеням, чтобы нечаянно не открыть свою наготу.

[6] Рамбам в комментарии к мишне.

[7] Высота жертвенника составляла 10 локтей (Рамбам, «Законы избранного Храма», 2:5), а длина рампы — 32 локтя (там же, 2:13); таким образом, уклон её был чуть больше 18-ти градусов.

[8] 65б.

[9] 64б. См. также Рамбама в «Законах жертвоприношения», 7:8.

[10] 5:5.

[11] Тур, «Орах Хаим» 621 (в конце).

[12] «Авода Зара» 8а.

[13] Берешит гл. 4.

[14] Берешит 8:20—21.

[15] Шмот 3:18.

[16] «Морэ невухим» 3.46.

[17] В комментарии к Ваикра 1:9.

[18] Крепостные стены Старого Города Иерусалима, стоящие сейчас, — гораздо более поздняя конструкция. Доподлинно неизвестно, где сейчас проходит древняя городская черта, внутри которой, среди прочего, разрешалось поедать жертвенное мясо «кодашим калим».

[19] Раби Овадья Сфорно в эссе «Каванот а-Тора» пишет, что именно эти три вида были наиболее распространёнными и знакомыми на древнем Ближнем Востоке, а потому приносившие их в жертву люди сильнее чувствовали свою связь с жертвенным животным.

[20] «Рош а-Шана» 10а и Рамбам, «Маасе а-Корбанот» 1.14.

[21] Рамбам в «Маасе а-Корбанот» 3.15.

[22] «Бхорот» 43а и далее.

[23] «Звахим» 19а—б.

[24] В мишне «Звахим» 4.6 и в др. местах. Впрочем, по постановлению Санэдрина можно было не иметь в виду ничего, чтобы случайно не высказать неверное намерение.

[25] Рамбам.

[26] Раши и Тосафот в начале «Звахим» и др. местах.

[27] Ср. Ваикра 6:19 и комментарий Ибн Эзры.

[28] Рамбам, «Маасе а-корбанот» 14.8.

[29] О природе этой кары существуют разные мнения: некоторые считают, что это просто преждевременная и, как правило, внезапная смерть (см. «Моэд Катан» 28а и Тосафот к «Шабат» 25а и «Йевамот» 2а), некоторые — что ещё и бездетность (Раши в начале комм. к «Критот»).

[30] Гемара там.

[31] 74а.

[32] См. в начале трактата «Швуот».

[33] «Таанит» 11а.

[34] Рамбан и Абарбанель к «Бамидбар» 6:14.

[35] «Эрхин» 16а; см. также Рамбама в «Тумат Цараат» 16.10.

[36] Ваикра 12:6—7.

[37] 31а.

[38] «Швуот» 2а.

[39] См. кунтрас «Диврей Софрим».

[40] Сифри к Дварим 17:11.

[41] Раши к «Йома» 36а.

[42] На языке алахи — «лав а-нитак ла-асе». Например, Тора запрещает красть, однако если один человек украл нечто у другого, ему заповедано возвратить украденное, чтобы исправить прежнее прегрешение.

[43] Рашаш к «Йома» 36а.

[44] «Ваикра Раба» 7.3; см. также Рамбана к «Ваикра» 1.4.

[45] «Корбан Аарон» к «Торат Коаним».

[46] Сейчас период этого отсчёта — «Сфират а-омер», — по большинству мнений, памятное установление мудрецов, чтобы люди не забыли об этой заповеди (см. что пишут Бааль а-Маор и Ран в ком. к концу трактата «Псахим»). По мнению же Рамбама («Тмидин у-Мусафин» 7.22—24), статус этой заповеди не зависит от того, приносят ли жертву «омер», так что даже в наше время это заповедь Торы.

[47] См. в начале трактата «Хагига».

[48] Не говоря уже о том, что в наше время прервалась «смиха» — цепочка судейского рукоположения, начатая Моше, поэтому можно было бы опасаться, что решения о гиюре, которые принимает современный суд, имеют силу только по закону мудрецов (поэтому, к примеру, геру нельзя жениться на еврейке по рождению); см., однако, «Кцот а-Хошен» в «Законах судей» 3, который, опираясь на мнения многих ришоним, утверждает, что даже сейчас гиюры действительны по закону Торы, поскольку современные судьи — «посланцы прежних».

[49] 8б.

[50] Тосафот и «Шита Мекубецет».

[51] «Мехусрей Капара» 1.2. Однако см. другое объяснение в его комментарии на мишну «Критот».

[52] Хотя гмара в «Критот» 25б и обсуждает обыкновение мудреца Бавы бен Буты из набожного опасения приносить добровольный «ашам» во все дни, кроме 11-го Тишрея (дня после Йом-Кипура, поскольку искупление грехов в Йом-Кипур подобно тому, которое приносит жертва «ашам талуй»).

[53] 4б.

[54] «Шулхан Арух а-Рав», «Орах Хаим» 603, и рав Хаим Каневский в «Шоне алахот» там же.

[55] Заповедь 360.

[56] В «Мехильте» к гл. «Бо»; см. также комментарий Раши.

[57] 64а и далее.

[58] См. «Брахот» 9а о том, закон ли это Торы или устрожение мудрецов.

[59] Подробно об этом см. в последней главе трактата «Звахим».

[60] Хотя «бней Ноах», то есть неевреям, желающим принести жертву Всевышнему, по букве закона, разрешено делать это на частных жертвенниках и в наши дни. См. «Звахим» 116б.

[61] Причём из почтения к этой заповеди мост этот перестраивали каждый раз, когда сменялся первосвященник. См. «Шкалим» 4:2.

[62] Рамбам, «Роцеах у-шмират нефеш» 9.2.

[63] Раши и Рамбан.

[64] Хахам Цви 32; см. также в книге рава Хаима Каневского «Нахаль Эйтан» гл. 11.

[65] См. «Менахот» 76б.

[66] Законы этой жертвы описаны в 10-й главе трактата «Менахот».

[67] См. 13-ю главу трактата «Менахот».

[68] Шмот 25:30 и «Менахот» 96а.

[69] К этому стиху в Шмот.

[70] «Тмидин у-Мусафин» 5.9.

[71] См. «Критот» 6а с их списком и идентификацией.

[72] 5:1.

[73] «Маген Авраам».

[74] Письма раби Акивы Эйгера, 71; «Арух а-Шулхан», «Орах Хаим» 576.9.

[75] Среди прочих текстов, посвящённых этому вопросу, см. респонсы Хатам Софера («Йорэ Деа» 236) и «Биньян Цийон» 2.

[76] Рав из Бриска на «Бхорот» 17б.

[77] Как считает автор «Минхат Хинух».

[78] Нецив.

[79] Однако Тора не использует фразу «приятное благоухание», говоря о пасхальной жертве, поэтому, возможно, она представляет исключение.

[80] 110а.

[81] «Зевах Тода».

[82] Такого же мнения Мааршв, добавляющий (на основе слов Талмуда в «Сота» 21а), что изучение Торы больше самих жертв, поскольку оно не только искупает грехи, но и предотвращает их. См., однако, «Критот» 25а, где о мудреце Баве бен Буте сказано, что он каждый день, кроме 11-го Тишрея (дня после Йом-Кипура,) приносил «ашам талуй благочестивых», сомневаясь, не совершил ли он прегрешения.

[83] «Яд Давид».

Из журнала Мир Торы