Любовь, рожденная в Дахау

Йеуда возвращался вместе с остальными заключенными концлагеря Дахау в своей барак, а мимо их колонны два нацистских офицера вели еврея, которого обвинили в каком-то «преступлении» и приговорили к немедленной казни.

Еврей сделал какое-то незаметное для охранников движение — и Йеуда вдруг увидел, что прямо в него летит какой-то небольшой мешочек. Йеуда был очень рад такой удаче — ведь в мешочке могло оказаться какое угодно сокровище — может быть, кусок хлеба или даже маргарина!

Ничего съедобного в мешочке не нашлось — только пара тфилин, и сначала Йеуда ужасно пожалел, что подставил руки, когда в него летел этот опасный предмет. Всем в лагере было известно, что того, кого застанут за наложением тфилин, ждет немедленная смерть. А Йеуда не накладывал тфилин с момента своей бар-мицвы — так зачем они ему сейчас? Куда же их деть? Просто бросить на землю почему-то не получалось, мешочек как будто прирос к рукам.

Йеуда вздохнул, спрятал тфилин под рубашкой, незаметно пронес их в свой барак и лег спать. Несмотря на никогда не покидавшую его усталость, на следующее утро Йеуда проснулся за несколько минут до переклички — и сразу же нащупал под матрасом тфилин. В голове теснились воспоминания о том, как он готовился к бар-мицве, как учился читать Тору, как шел с отцом в синагогу… Интересно, вспомнил ли он сейчас слова благословения?

С благоговением Йеуда развернул кожаные ремешки, слова благословения легко легли на язык, как будто были наготове, возложил тфилин на руку — и надо же было такому случиться: именно в тот момент в бараке появился немецкий офицер. Офицер почти не буйствовал. Только приказал снять и отдать ему «эти коробки» и переписал себе с руки Йеуды в блокнот номер заключенного.

На перекличке, на глазах у тысяч молчаливых узников, офицер выкрикнул номер Йеуды. Йеуда сделал шаг вперед. Офицер брезгливо держал тфилин на вытянутой руке, как бы боясь испачкаться о них, и кожаные ремешки неистово трепыхались на холодном февральском ветру, пытаясь вырваться из чужих рук. Офицер с удовольствием чеканил слова:

— За ношение вот этого я приговариваю тебя к повешению!

Йеуду поставили на табурет и накинули на шею петлю.

— Ну, собака, какое твое последнее желание?

«Какое мое последнее пожелание? Выпить стакан водки, чтобы не почувствовать, как отправляешься на тот свет? Многие уголовники Дахау просили именно этого. Выкурить сигарету? Съесть огромный кусок хлеба с джемом? Просто смешно». Йеуде не давала покоя мысль, что утром он успел наложить только ручной тфилин, а на голову не успел. «Вот что надо попросить!» — и, вложив в свой слабый голос как можно больше силы, Йеуда твердо сказал:

— В последний раз надеть тфилин!

Офицер был ошарашен. Как загипнотизированный, он протянул стоящему с петлей на шее Йеуде две коробочки. Йеуда, унимая дрожь в коленях, начал оборачивать тфилин вокруг головы. Никак не получалось сделать это ровно — но не просить же у фашиста зеркало! Наконец, Йеуда закрепил тфилин, и в полной тишине зазвучали слова:

— «И будешь ты обручена со Мною, ибо восторжествуют у тебя справедливость и милосердие, и одарю тебя любовью и милосердием, и будешь ты обручена со Мною в заслугу за то, что сохранила Мне верность…»

Можем ли мы представить себе эту картину? Можем ли мы понять чувства еврея, который стоит с петлей на шее и с тфилин на голове? Можем ли мы постичь мысли людей, большая часть из которых была обычными уголовниками, стоявших молчаливым строем и ожидавших предстоящей казни? Весь лагерь был обязан наблюдать за повешением. Даже женщин из соседнего лагеря пригнали к забору из колючей проволоки и заставили смотреть.

Йеуда повернулся посмотреть на застывшую в молчании толпу — и увидел слезы в глазах многих людей. Неужели у этих людей еще остались слезы? Неужели они еще были способны плакать? Что-то повернулось в душе Йеуды, и он крикнул на идише:

— Иден (евреи), я победитель! Разве вы не понимаете, я победил их!

Немецкий офицер понял идиш и пришел в ярость:

— Ты, собака, считаешь себя победителем? Так вот. Повешение — слишком легкая для тебя казнь. Тебя ждет смерть похуже.

Йеуду сняли с табуретки, убрали с его шеи петлю и заставили встать на корточки, сунув ему под мышки по огромному камню.

— Ты получишь 25 ударов по голове. А если выронишь хотя бы один камень, тебя немедленно расстреляют. Лучше тебе выронить камни сразу. Никто еще не выживал после 25 ударов.

— Нет, я не доставлю вам этого удовольствия, — ответил Йеуда и сжал зубы.

На двадцать пятом ударе Йеуда потерял сознание, и палачи решили, что он умер. Его уже должны были перенести в груду трупов, приготовленную для сожжения в канаве, когда один еврей заметил, что казненный жив, оттащил его в сторону и закрыл ему голову тряпкой, чтобы люди не догадались, что он еще дышит.

Через несколько часов Йеуда пришел в сознание, дополз до ближайшего барака на сваях и прятался под ним до тех пор, пока не накопил достаточно сил, чтобы передвигаться на ногах. До 29 апреля 1945 года оставалось два месяца.

В тот самый день, когда оставшиеся в живых узники Дахау были освобождены, и колючая проволока между женским и мужским лагерем уже лежала на земле, к Йеуде подошла незнакомая девушка лет семнадцати:

— Я видела, что ты сделал тогда, зимой, когда офицер хотел повесить тебя… Я потеряла всех. Я больше не хочу быть одна. Давай поженимся?

Как бы это сказочно ни звучало, но молодые люди на самом деле решили пожениться. Они нашли среди бывших заключенных рава — им оказался хасидский ребе — и попросили его провести церемонию бракосочетания. Ребе написал по памяти текст ктубы и поставил им хупу.

А эта история стала известна благодаря сыну Йеуды, у которого до сих пор хранится та самая ктуба — и, когда приходится к слову, он показывает ее своим многочисленным ученикам, перед которыми выступает с лекциями о Торе, и рассказывает о том замысловатом пути, которым еврейство вернулось к его родителям.