Книга основ 10. Значение любви ко Всевышнему

Служение из любви — высший вид служения Всевышнему, и человек не в состоянии достигнуть его, если предварительно не достигнет высшего уровня Б-гобоязненности — как Авраам, которому лишь после последнего испытания Всевышний сказал: «Теперь Я знаю, что ты боишься Б-га».

Поэтому нам надлежит сначала рассмотреть, какие виды любви существуют.

Можно сказать, что есть три вида любви: любовь к тому, что хорошо, любовь к тому, что приносит пользу, и любовь к тому, что доставляет удовольствие.

Первый вид любви — это чувство, которое испытывает человек к добру, причем к нему не примешивается ни желание получить пользу, ни желание испытать наслаждение. Человек любит добро только потому, что оно — добро.

Второй вид любви — это стремление к тому, от чего человек получает пользу.

Любовь же к тому, что доставляет удовольствие любовь, которую испытывает человек не потому, что объект его любви нечто хорошее, и не потому, что он приносит какую-то пользу, но лишь за то, что этот объект доставляет человеку какое-то наслаждение.

Есть различие между первым видом любви и двумя остальными. Любовь к источнику пользы и к источнику удовольствия имеют между собою то общее, что они изменяются — возрастают и убывают, возникают и исчезают — в зависимости от степени получаемой пользы или доставляемого удовольствия. Любовь же к добру только потому, что оно — добро, не исчезает и не меняется. Человек любит добро не за то, что он от него получает, а совершенно бескорыстно, так как он знает, что это — добро и мысленно стремится объединиться с ним воедино и никогда не разлучаться. Два остальные вида любви, характерны тем, что для человека имеет значение не сам объект любви, а то, что он от него получает — пользу или наслаждение. Сам же объект как таковой может даже оставаться ему неизвестным, и поэтому невозможно, чтобы любящий объединился с объектом своей любви. По этой причине последние два вида любви подвержены изменениям — они зависят от того, получает ли человек наслаждение или пользу, или же нет.

Любовь же к добру не подвержена изменениям, потому что человек не получает от объекта своей любви ничего, кроме знаний о нем, и поэтому любовь к добру — высший из трех видов любви^[38].

Поскольку Всевышний — совершенство добра, любовь к нему — любовь к добру только потому, что оно — добро. И по мере того, как возрастают знания человека о Нем, любовь эта растет и растет — потому что, как мы сказали, этот вид любви питается только знания ми об объекте любви.

Однако Всевышний — создатель всего, дающий, в милости Своей, жизнь и существование всему миру. Поэтому с этой точки зрения Он должен быть также объектом второго вида любви, любви к Тому, кто приносит ни с чем не сравнимую пользу всем созданиям Своим. Например, если мы исследуем, каким образом каждое из созданий получает свою пищу, мы сразу увидим, что Всевышний дает каждому не только то, что ему абсолютно необходимо для жизни, но также массу вещей, которые не необходимы, но доставляют удовольствие тому, кто их ест. Например, человек может прожить, питаясь одним только хлебом, однако Всевышний сотворил для него и инжир, и виноград, и гранаты, и еще множество фруктов, доставляющих много наслаждения тому, кто их ест. С этой точки зрения, Всевышнего также следует любить за то, что он доставляет все эти удовольствия человеку, — то есть, за то, что Он сотворил все эти лакомства.

Итак, хотя Творец — един абсолютным единством, все эти виды любви обращены к Нему, и нам надлежит любить Его так сильно, как только возможно. Ведь невозможно представить себе, чтобы нашелся еще кто-нибудь в мире, сосредоточивший в себе еще большее добро, приносящий еще большую пользу и доставляющий еще больше наслаждений.

И вот мы видим, что Моше-рабейну, когда учил евреев любить Всевышнего всеми видами любви, на которую они только способны, сначала сказал: «Слушай, Израиль: Г-сподь, Б-г наш, Г-сподь — един!» (Дварим, 6:4), а лишь потом заговорил о том, что Всевышнего надлежит любить, потому что Он — совершеннейшее добро, Он доставляет максимальную пользу всем Своим созданиям, Он дает им все наслаждения, доступные им в этом мире: «Люби Г-спода, Б-га твоего, всем сердцем твоим, и всей душою твоею, и всем существом твоим» (там же, 6:5). То есть: хотя Он — един, Его надлежит любить всеми видами любви, на которые способен человек. И никого, кроме Него, нельзя так любить, потому что все причины, порождающие любовь, сконцентрированы в Нем. Поэтому любить Всевышнего надлежит «всем сердцем своим, всей душою своею, и всем существом своим» — нет ничего, что препятствовало бы тому, чтобы эта любовь была столь совершенной, столь абсолютной, насколько это в человеческих силах.

И Моше-рабейну подчеркнул, что «Г-сподь — един», потому что человек не в состоянии любить две вещи или двух людей любовью, одинаково совершенной. Раз любовь делится надвое, значит, одного из двух объектов любви уже не любят совершенной любовью. Невозможно, чтобы любовь сосредоточилась всецело, в полной мере на объекте любви, как только в том случае, если этот объект — единственный, кого любят^[39]. Вот поэтому-то сказано, что «Г-сподь — един»: значит, возможно, чтобы любовь, устремленная на Него, была совершенной любовью, раз ее не надо делить между несколькими объектами любви. И несмотря на то, что она складывается из трех различных видов любви, пристало, чтобы она была совершенной в любом из аспектов — какой ни возьми.

В жизни человека есть три периода: подъем, вершина и спад, и во время каждого из них различные виды любви властвуют в его сердце. В годы подъема — примерно, до тридцати лет — человек любит больше всего удовольствия. Они обладают для него непреодолимой притягательностью, и к ним он стремится всей душой. Поэтому этот вид любви — любовь к тому, что доставляет наслаждение — чаще всего можно встретить в юношах и в женщинах (которые, обычно так же, как и юноши, стремятся к чувственным наслаждениям, не думая о том вреде, который они наносят своему телу и душе). В этот период люди больше всего любят того, кто доставляет им столь желанные для них удовольствия, и не обращают внимания на других.

Когда человек достигает вершины своей жизни период, который длится примерно от тридцати лет до пятидесяти, — в нем на первое место выходит любовь к тому, что приносит пользу. Поэтому мы видим людей, которые отказываются от еды, питья и других удовольствий жизни ради того, чтобы в короткое время получить немалую прибыль, рассчитывая извлечь из этого большую пользу для себя. Мы видим, как эти люди садятся на корабли и отплывают в бурное море, подвергая свою жизнь несомненной опасности — и все ради выручки, которая для них затмевает все наслаждения мира.

А в годы старости, начинающиеся примерно с пятидесяти лет, человека уже не волнуют ни наслаждения, ни возможности получить пользу. Любовь его устремляется лишь к одному добру, которое он любит без всякой корысти, только потому, что оно — добро. Поэтому мы видим, что старики больше других стремятся к служению Б-гу и сторонятся вожделений. Они за всю прожитую жизнь убедились в том, что любовь к наслаждениям и любовь к барышу тщетны и недолговечны, и теперь чувствительны только к добру, которое они любят за то, что оно — добро. Они уже знают, что только эта любовь — прочна и не подвержена изменениям, поскольку объект этой любви — Сам Всевышний, и в этой любви — спасение их души.

У юноши кровь кипит в жилах, его поглощают страсти, влечения, вожделения. Поэтому его не волнует судьба его души и ее спасение. Ему кажется, что все его замыслы могут быть осуществлены, а спасение его души — вещь весьма отдаленная, не выражающаяся в чувственных ощущениях. Поэтому Писание говорит о том, кто уповает на Б-га: «Дам насытиться ему долголетием и спасение Мое ему Я явлю» (Теилим, 91:16), то есть — именно благодаря долголетию, когда ослабеют вожделения, волнующие человека, он сможет оценить значение спасения своей души и ее бессмертия. Он поймет, что только любовь к Б-гу — средство достижения этого, и потому будет стремиться только к служению Всевышнему и будет укреплять в себе любовь к Нему.

Правда, есть и такие старики, которые любят наслаждения, как юнцы, гонятся за прибылью или за властью, словно сорокалетние. И также есть юноши, ищущие любви ко Всевышнему, словно старцы. Все это зависит как от характера человека, так и от воспитания, которое он получил, и от условий, в которых живет он. Тем не менее, в самом общем плане в большинстве случаев верно то, что мы сказали: три вида любви соответствуют трем периодам жизни человека.

И очевидно, что смена различных видов любви в трех периодах жизни связана с изменениями, которые происходят в душе. В юности, в годы подъема, в душе преобладают те силы, которые порождают страсти, вожделения. В годы зрелости в душе пробуждаются и побеждают силы, влекущие человека к власти, богатству, самоутверждению. А к старости все эти силы ослабевают, и тогда власть над душой переходит к разуму^[40]. Человек постигает недолговечность и быстротечность всего, что его волновало прежде, и убеждается в том, что нет ничего более надежного и обеспечивающего прочное существование, чем служение Б-гу. И тогда разум направляет его к тому, что наиболее свойственно его природе, — то есть к любви ко Всевышнему как совершенству добра. К этой любви уже не примешиваются другие виды любви: человек любит Б-га не за то, что Он дает ему наслаждения или пользу, но за то, что Б-г — совершенство добра. /…/

На это намекает Писание, говоря: «Люби Г-спода, Б-га твоего всем сердцем твоим, и всей душою твоей, и всем существом твоим». «Всем сердцем твоим» — это любовь к добру, рождающаяся из понимания, что Всевышний — абсолютное добро; «всей душою твоей» — это любовь, рождающаяся из стремления человеческой души к тому, что приносит пользу; «всем существом твоим» — это любовь к тому, что доставляет наслаждение. И во всех трех случаях Тора повторяет слово «все»: «всем сердцем», «всей душою», «всем существом», указывая тем самым, что все мысли, все помыслы, все устремления души надлежит посвятить любви ко Всевышнему, и что это в равной степени относится ко всем периодам жизни человека.

И пристало, чтобы любовь ко Всевышнему нашла свое реальное выражение в служении Ему: чтобы человек тщательно соблюдал Его заповеди в течение всей своей жизни, в каждом из трех ее периодов. Поэтому говорится в Писании (Дварим, 6:6-8): «И будут эти слова, которые Я заповедал тебе сегодня, в сердце твоем», намекая на то, что человек должен мысли свои устремить на служение Б-гу; «и внушай их детям твоим, и говори им» — что человек должен речь свою использовать для служения Б-гу; «сидя в доме твоем, идя по дороге своей, ложась и вставая» — то есть, все время. И необходимо, чтобы любовь ко Всевышнему также выражалась в действии: «И повяжи их как знак на руку твою». Но есть дела, что совершаются только при жизни человека, и есть дела, что продолжают существовать после того, как человека уже нет. Поэтому Писание считает нужным намекнуть на оба эти вида деяний: «И повяжи их как знак на руку твою» — это то, что человек делает при жизни своей, а о том, что остается после его смерти, Тора говорит: «И будут они знаками над глазами твоими». Все это означает, что из любви к Б-гу человеку пристало всего себя посвятить служению Ему — и мысли свои, и речи, и дела во все времена своей жизни (там же, гл.35).

Любовь ко Всевышнему дает душе высшее наслаждение. Несмотря на то, что страсть к недостижимому обычно удручает душу и смущает ее, рождая бесконечные мысли о том, как приблизиться к любимому объекту и завладеть им (поэтому-то влюбленные постоянно грустны, волнуются и страдают, пока им не удается достигнуть предмета своей любви), любовь ко Всевышнему не удручает и не терзает, хотя Он и недостижим. Уже то малое, что человек в состоянии узнать о Нем, веселит его душу и дает ей огромное наслаждение. Такова натура влюбленных: то немногое, что им удается получить от предмета их любви, радует их гораздо больше, чем многое, полученное ими от кого-то другого.

И так выразил это царь Шломо (Шир гаширим, 7:7): «Как прекрасна, как отрадна любовь в наслаждениях!» То есть: как прекрасна, как отрадна любовь ко Всевышнему по сравнению с любой другой любовью! Потому что любовь ко Всевышнему — это «любовь в наслаждениях»: то есть, она дает человеку столько наслаждения, сколько не дает ему никакая другая любовь. В любви к Всевышнему есть множество оттенков в соответствии с теми знаниями о Б-ге, которые постигает человек, — в то время как все другие виды любви доставляют человеку неисчислимые страдания. Получив от предмета своей любви хоть немного, человек испытывает огромную радость, но что она в сравнении с теми мучениями, которые пережил человек, стремясь заполучить весь объект своей любви, целиком! И если ему это и удается, то на этом его любовь прекращается, человек успокаивается, и страсти его как не бывало. Однако даже то малое, что человек узнает о Б-ге, обладает столь огромной ценностью, что он не перестает наслаждаться и радоваться без малейшей примеси горя и страдания. Он знает, что Всевышний, благословенно Имя Его, недостижим, и наслаждается тем небольшим, что он имеет, — а по мере того, как возрастают его знания о Всевышнем, возрастает радость, умножается наслаждение.

Поскольку объект этой любви — Всевышний — бесконечен, то и сама любовь нескончаема. Обладая ею даже в самой малой мере, человек находит в ней источник все новых и новых наслаждений. Поэтому даже если он встретит чрезвычайные трудности в деле приобретения этой любви, они не должны останавливать его. Представляя в душе великую цель, к которой он стремится, человек не обратит ни них никакого внимания. Тем более достигший того уровня, что может называться «служащим Всевышнему из любви»: ему даже в голову не приходит мысль ни о пользе, которую может он получить из служения Б-гу, ни об ущербе, который она способна ему причинить. Единственное намерение его исполнить волю любимого (там же, гл.36).

Итак, человек любит Всевышнего или за то, что Тот — совершенное добро, или за наслаждения, которые от Него получает, или за все полезное, что Всевышний ему дает. Но, спрашивается, возможно ли, чтобы Всевышний любил человека?! Ведь в человеке отсутствуют все эти три причины для любви! Как же можно говорить о взаимной любви между двумя противоположностями? Ведь, согласно природе вещей, основой любви является сходство — в то время как противоположности отталкиваются друг от друга. По этой причине любовь более сильна и крепка между людьми, похожими друг на друга. Поэтому люди добиваются любви и дружбы мудрецов и вообще высокопоставленных личностей: тогда будет казаться, что между ними есть известное сходство. Есть люди, которые воздерживаются от оказания своим друзьям чрезмерных услуг, чтобы не нарушилось равенство между ними и в результате не пострадала их любовь. Разве что любовь между ними будет необычайно сильна — словно любовь между отцом и сыном — и каждый из них будет считать, что другой — это он сам. Тогда человек будет стремиться, чтобы его товарищ получил как можно больше благ, — точно так же, как сам он хотел бы их получить. Однако если между любящими пролегло слишком большое расстояние — невозможно, чтобы их любовь была совершенной.

Так, между очень хорошими людьми и очень плохими невозможна любовь. Низкие, презренные люди даже не помышляют о том, что их могут любить цари^[41]. Тем более, кажется, невозможна любовь между человеком и Б-гом — ведь расстояние между ними безмерно!

И, тем не менее, Всевышний обещает в Торе: «И будет: за то, что будете слушаться законов этих, хранить и исполнять их… будет блюсти Г-сподь, Б-г твой, по отношению к тебе этот союз… И будет любить тебя, и благословит тебя, и умножит тебя» (Дварим, 7:12-13). И говорит Всевышний через пророка: «Люблю Я вас сказал Г-сподь» (Малахи, 1:2). И сказано в Теилим (146:8): «Г-сподь любит праведников».

Ответ заключается в том, что между любящими возможны три вида любви.

Возможно, что причиной любви будет сходство между любящими и равенство их между собой. Например, если каждый из них получиг от другого одинаковую пользу или одинаковые удовольствия и каждый из них относится к другому с одинаковой добротой. А если один из них получит от другого больше, то в соответствующей мере должна возрасти его любовь. И нет сомнения, что любовь между любящими ближе к совершенству в том случае, если то, что каждый из них получает от другого, ближе к равенству.

Второй вид любви — это естественная любовь; она включает в себя две разновидности: любовь родителя к ребенку, являющемуся как бы частью родителя, любовь художника к своему произведению, над которым он трудился. Поэтому мать любит своих детей больше, чем отец, потому что в ней соединены воедино обе эти причины более, чем в отце (в ребенке доля матери превосходит долю отца — и в физическом смысле, и потому, что именно на матери в основном лежат тяготы воспитания детей).

Третий вид любви — любовь, которая соразмеряется в зависимости от обстоятельств; она включает в себя три разновидности.

Первая — любовь между народом и его царем, или любовь между руководителем и руководимыми. Ясно, что скорее всего народ будет любить царя намного сильнее, нежели царь любит народ — потому что следствия любви народа к царю и любви царя к народу не одинаковы. От царя ожидают, что он будет творить благо для народа: охранять порядок и справедливость, беречь его достояние и обращаться с ним самым достойным и совершенным образом, какой только возможен. От народа же требуется, чтобы он воздавал царю почести, превозносил его, признавал над собой его власть, его достоинства и то добро, которое он творит. Так что любовь царя к народу способствует благу народа, а любовь народа к царю выражается в почестях, которые он ему оказывает.

Вторая разновидность — это любовь между отцом и сыном. Кроме того, что между ними существует естественная любовь родителя к ребенку, есть между ними любовь, напоминающая любовь между царем и народом. Потому что от отца требуется, чтобы он выполнял как можно лучше свой родительский долг в отношении сына, а от сына требуется, чтобы он чтил своего отца.

И третья разновидность — это любовь между мужем и женою. Кроме естественной любви — любви, от которой зависит продолжение человеческого рода, есть между ними другая любовь, которая со стороны мужа выражается в его уважении к жене, в обеспечении ее всем необходимым, а со стороны жены — в хорошем обслуживании мужа, почитании его, бережном отношении к его имуществу и в верности своему супругу. Характерно, что в этом случае, скорее всего, любовь того, кто стоит ниже к тому, кто стоит выше, будет сильнее, нежели любовь более высокого к более низкому. Поэтому о силе любви здесь следует говорить, принимая во внимание все обстоятельства, и только тогда выявится, что она носит взаимный характер^[42].

Ясно, что любовь Всевышнего к человеку не может быть любовью первого вида — любовью, рождающейся от сходства и равенства любящего и любимого. Однако распространено мнение, что любовь Всевышнего к человеку — любовь второго вида, то есть естественная любовь.

Тем не менее, более глубокое рассмотрение этого мнения показывает, что оно не более, чем метафора. Ведь человек ни в духовном, ни тем более в материальном смысле не является частицей Всевышнего подобно тому, как сын является частичкой отца. Так же неверно уподоблять эту любовь любви художника к своему произведению. Потому что корень этой любви — тот труд, который положен художником на создание своего произведения, а Всевышний, сотворивший все еловом, не затратил никаких усилий на создание человека. Отсюда следует, что любовь Всевышнего к человеку может быть только любовью третьего вида, то есть любовью, соразмеряющейся с обстоятельствами. В свете этого становится понятно, почему Писание именует Всевышнего «Царем», «Отцом» и «Супругом». /…/

Итак, Израилю надлежит любить и чтить Всевышнего, бояться Его и блюсти Его заповеди и предписания, и не любить никого, кроме Него, подобно тому, как жена обязана хранить верность своему супругу, любить и почитать его и бояться его.

Любовь Всевышнего к народу Израиля — любовь свободная, рождающаяся от воли Его и не определяемая никакой причиной, доступной нашему сознанию. И следует указать, что любовь эта — несравненно более сильная, нежели любовь Всевышнего к какому бы то ни было другому народу. Писание называет любовь Всевышнего к Израилю «страстной любовью»: «Не потому, что вы самый многочисленный народ из народов так страстно полюбил вас Г-сподь…» [Дварим, 7:7]. Страсть эта не имеет никакой видимой причины и, тем не менее, она невероятно сильна, как страсть мужчины к какой-то одной женщине, пусть далеко не самой красивой. Поэтому сказано (Брейшит, 34:8): «Шхем, сын мой — душа его страстно любит дочь вашу», то есть непонятно, почему — ведь ему нетрудно найти куда более красивую. Вот так же любовь Всевышнего к народу Израиля необъяснима, и вся книга «Шир-гаширим» основана на уподоблении этой любви страсти, которую испытывают друг к другу влюбленные, — страсти, не имеющей никакой видимой причины. /…/

И очевидно, что характер любви Всевышнего к народу Израиля тот же, что у любви царя к его народу, что у любви отца к своим детям и мужа к его жене. Следует подчеркнуть, что любовь эта не подвержена изменениям, как сказано [Ирмеягу, 31:2]: «И вечной любовью тебя полюбил Я». А любовь человека ко Всевышнему складывается из всех вышеуказанных видов любви: это и любовь к царю верноподданного, и любовь сына к отцу, и любовь супруги к супругу, и любовь к тому, кто творит благо, доставляет удовольствия или приносит пользу. Поэтому обязан человек любить Всевышнего так сильно, на сколько способен. И в этой любви — суть всей Торы, потому что благодаря ей человек притягивает к себе любовь Б-га.

Вот то, что мы желали разъяснить относительно любви (там же, гл.37).

[38] Альбо высказывает здесь мнение, диаметрально противоположное мнению Аристотеля в «Никомаховой этике», кн.8, гл.2.

[39] И здесь Альбо противоречит мнению Аристотеля в «Никомаховой этике», кн.8, гл.6.

[40] В этом отрывке явное влияние Платона, учившего, что душа включает в себя три части, ответственные за воспроизведение рода, ощущения и работу интеллекта соответственно. Ср.: Рамбам, «Шмона праким», 1.

[41] Это вполне соответствует учению Аристотеля.

[42] См.: Аристотель, «Никомахова этика», кн.8, гл.6-7.