Традиция

Слово «Традиция» с большой буквы привычно используется в разных языках для обозначения всего, что связано с изучением Торы и выполнением заповедей. Несмотря на то, что слово «традиция» можно отнести к чему угодно, его использование в этом специфическом смысле кажется мне вполне оправданным, поскольку оно выражает суть дела, наряду со специальным термином «иудаизм». Однако общепринятое понятие традиции подчас вводит в заблуждение (в особенности образованных людей) в отношении истинного смысла того, что называется Традицией в специфическом смысле. Этому несовпадению, а еще лучше, противопоставлению двух понятий, обозначаемых одним словом «традиция», посвящены эти заметки.

Начнем с энциклопедического определения:

«ТРАДИЦИЯ (от лат. traditio — передача, предание) — способ бытия и воспроизводства элементов социального и культурного наследия, фиксирующий устойчивость и преемственность опыта поколений, времен и эпох… Традиция выступает посредником между современностью и прошлым, механизмом хранения и передачи… Передача осуществляется посредством многократного повтора и тиражирования традиционных действий и отношений (обычаи), церемоний и обрядов (ритуал), символических текстов и знаков» и т.д.

Традиция, как правило, анонимна, основана на авторитете прошлого («опыт поколений») и противопоставляется инновации, модерну, творческому подходу, просвещению и, наконец, просто рациональности человека. Существуют глубокие исследования, доказывающие необходимость традиции как сущностной принадлежности рода человеческого. Тем не менее, за редким исключением, остается ощущение, что речь идет о чем-то прошлом в настоящем, которое становится все менее востребованным, несмотря на готовность «взять самое лучшее». Поэтому самым удачным, на мой взгляд, определением традиции могут служить слова одного умного англичанина: «Традиция — это значит отдать свой голос за самый темный класс — наших предков. Это демократия покойников. Традиция отказывается подчиняться маленькой и невежественной олигархии тех, кому просто случилось проходить мимо (т.е. нашим современникам — мое прим.)». Здесь, в отличие от научных определений, присутствует скромность рядового избирателя, которому ничего не остается, кроме как руководствоваться здравым смыслом.

Я не собираюсь излагать тут собственную теорию традиции вообще, которой у меня нет, а позволю себе начать с личного опыта знакомства с традицией Торы и заповедей и заняться посильной спецификацией смысла этого понятия. На деле, само вхождение в Традицию вовсе не нуждалось в подобных рефлексиях и лишь впоследствии благодаря общению с людьми, только начинающими знакомство с ней (или просто с людьми, почему-то требующими ответа перед лицом здравого смысла, истории, общечеловеческих ценностей или еще чего-то), возникла потребность объяснения ее специфики.

Я родился и вырос в прочно сложившемся советском обществе, конформизм которого к моему времени уже вызывал стойкое отвращение. Было общепринятым по крайней мере «держать фигу в кармане» по отношению к любому продиктованному «слову и делу». Многие практиковали ту или иную форму экзистенциальной автономии во всех сферах жизни: в быту, на работе, в восприятии искусства и прочих духовных ценностей, и верили, что это единственный путь спасения в создавшейся ситуации, а, может быть, и не только в ней. Поэтому традиция в качестве «преемственности опыта поколений» или участия в «тиражировании традиционных действий» не могла, казалось, вызывать никакого интереса.

Однако первое настоящее знакомство с Традицией произвело впечатление, совершенно не соответствующее представлению о традиции вообще. Речь не шла ни о преемственности, которая отсутствовала, ни о подражании (кому? пожилым советским евреям из «миньяна» или, может быть, московским юношам, за год-два освоившим иврит и начатки знаний?). Эти люди (к ним я до сих пор испытываю глубокую признательность) были скорее почтальонами некоего послания, адресованного лично мне. Адрес был прописан в соответствии с происхождением, которое в советском пространстве было связано с определенной сегрегацией. Но в большей степени он был связан с семейной принадлежностью, за которой стояла ничего не требующая, безмолвная толпа предшественников, давно умерших или уничтоженных. Впрочем, это мало занимало мои мысли вплоть до «вручения послания», когда я с удивлением обнаружил, что у этой великой Традиции имеется мой адрес. Само же послание было столь требовательным и безоговорочным, что сопротивляться ему было глупо и даже бессовестно. «Ду музт кумэн цу миньян (ты должен прийти на миньян)», — говорили в синагоге, и хотя я слышал и более глубокие обоснования, все они сводились к этому: «Ду музт кумэн…».

Вторым решающим моментом была необходимость начать все заново — с сегодняшнего дня и далее, день за днем без перерыва, необходимость перетряхнуть весь словесно-культурный инвентарь (включая понятия духовности, религии, нравственности и т.д.) и, более того, начать говорить на другом языке. А поскольку это было связано с элементарными шагами в повседневной жизни и учебе, которые давались с трудом, то общие духовные вопросы отодвинулись на второй план.

Нужно было много учиться, чтобы хотя бы правильно их поставить. К примеру, о «13 принципах веры» я узнал уже в более «позднем возрасте».

В итоге традиция обернулась для меня по-настоящему инновацией, отказом от прошлых авторитетов и приоритетов, рациональной трезвостью и необходимостью учиться, т.е. своеобразным просвещением наоборот¹.

2

Займемся заявленной спецификацией. Но для начала следует ответить на вопрос — зачем? Поскольку Традиция включает особенный подход, взгляд, способ понимания, в том числе и самой себя, то она является также и методом. А метод, как известно, должен соответствовать объекту, иначе он породит только фантомы понимания. Из чего следует, что Традицию следует понимать по тем правилам, которые она сама установила. Но Традиция также воспринимается людьми, к ней не принадлежащими, она становится объектом исследования разных авторитетных наук (филология, история, теология, философия), которые действуют по собственным правилам. Препарированный таким образом фрагмент Традиции, тем более положенный на блюдо мировой культуры, уже мало похож на живой прототип. Иногда в сознании образованного человека это быстро превращается в мешанину из традиционного, нетрадиционного и собственных домыслов. Поэтому предлагается посмотреть на эту проблему не со стороны алахической допустимости или недопустимости того или иного подхода (на пример, запрещено ли или допустимо так-то и так-то говорить о словах мудрецов), а попробовать специфицировать традиционный подход, не касаясь содержания, т.е. формально, как метод, отличая его от представления об условной традиции вообще.

Традицию вообще можно условно разделить на две рубрики: традиция обычая и традиция мудрости. Иногда они совпадают, как мудрость обычая, или разделяются на ритуал и учение. Предполагается, что в них аккумулируется опыт поколений, что, разумеется, происходит не сразу, а постепенно, и каждое поколение является наследником всего этого богатства, если оно еще в нем нуждается. Один исследователь культуры так и определил, что традиция есть превращение неопределенного прошлого в ценности настоящего. Таким образом, традиция есть результат какой-то первичной деятельности («опыта») и складывается где-то посередине, а не в начале дней и эпох. У нее может быть родоначальник, однако его обращение к людям превращается традицией в «эпическое» изложение, которым можно «проникнуться», но без особой необходимости. Она всегда находится под сомнением в актуальности, чем и отличается день вчерашний от сегодняшнего.

Тот, кто взял на себя изучение Торы и выполнение заповедей, понимает, что имеет дело с традицией, но совсем в другом смысле. Во-первых, она имеет абсолютно ясное «революционное» (т.е. отвергающее все остальное) начало, которое в качестве Традиции предшествует всему, что в ней содержится, включая рассказ о Творении, Отцах и Исходе. Ведь этот рассказ принадлежит именно Традиции, а не истории.

Во-вторых, у Традиции есть адресат. Соответственно, она должна пониматься как послание: письмо или речь, обращенные к адресату. Этим она отличается от закона, обычая и мудрости, которые входят в ее состав. Адресат читает письмо совершенно по-другому, чем посторонний. Они понимают разные вещи. И посторонний вообще может не понять, о чем речь, хотя и поймет что-то нужное ему самому, т.е. займется интерпретацией. Отсюда следует замкнутый (неуниверсальный) характер Традиции, но, с другой стороны, также и правомерность вопроса «что это говорит мне?».

В-третьих, современное поколение является этим адресатом в той же мере, что и первое, к которому обращался Моше у горы Синай. Поэтому Традиция всегда актуальна.

В-четвертых, время присутствует в Традиции в качестве «порядка времен» («седер азманим») — неизменной заданной последовательности от «начала времен» («берешит») и до «конца времен» («ахарит аямим»), но не так, как оно переживается человеком: актуальность настоящего, удаляющееся прошлое и недостижимое будущее. Для сравнения, вот как описывает известный культуролог переживание этой напряженности между двумя полюсами прошлого и будущего: «Мы неустанно стремимся к утопии, то есть к чему-то недостижимому, к чему-то такому, что было бы отрицанием всего существующего зла и окончательной разгадкой всех тайн человечества; но в то же время мы не в состоянии освободиться от традиции — от привязанности к тому, что было и есть, а также от тоски по тому, что мы бесповоротно утратили в погоне за взлелеянным в мечтах совершенством». В Традиции начисто отсутствует описанная напряженность между прошлым и будущим, между традицией и утопией. Однако в ней присутствует напряженность между состоянием «здесь и теперь» и необходимостью его изменить. Начало и конец времен — здесь, они непосредственно соединены с настоящим. «Если сегодня Храм не построен, значит, он сегодня был разрушен». Даже ожидание Машиаха не похоже на «неустанное стремление к утопии» хотя бы потому, что это не стремление к будущему, которое по закону времени должно непременно отдаляться от прошлого. Отнюдь. Спасение наступает сейчас или не наступает. Эта привилегия настоящего исключает альтернативу прошлого и будущего — то ли для возвращения, то ли для стремления.

Поэтому, в-пятых, Традиция является проектом. Даже когда она говорит о событиях давно прошедших времен, их тоже следует понимать как проект, как то, что назначено к исполнению каждым «здесь и теперь». Творение («маасэ брешит»), деяния Отцов, Исход должны приниматься к исполнению в той же степени, что и заповеди, — в мышлении, в слове и в поступках.

В-шестых, Традиция, вопреки общепринятому, не является продолжением чего-то, начавшегося в прошлом. Каждый адресат в любом поколении должен начать сначала. «Я стоял на плечах гигантов», — скромно замечает великий ученый. Традиция не позволяет просто встать «на плечи гигантов», а вынуждает начать с «пыления» у их ног. В этом смысле наука более традиционна, чем Традиция. Ведь восприятие Традиции должно происходить каждый раз заново, и поэтому в ней не существует учебников.

3

Наша Традиция состоит из трех частей: «откровение», «отцы» и «сыновья». «Откровение» — начало Традиции, как бы отправитель послания, а «сыновья» — его адресат и цель. Об этом отношении мы говорили в предыдущей главе. «Отцы» же — это функция передачи, благодаря которой Традиция и называется так. В этом аспекте я предлагаю рассмотреть ее здесь.

Во-первых, очевидно, что каждое поколение прежде всего выполняет функцию «сыновей», а затем функцию «отцов». Первичным является именно получение, из чего следует, что «отцы» не являются источником Традиции, а только посредником. Может быть поэтому основным словом для обозначения традиции является «каббала» (получение), а не «масорет» (передача). «Моше получил (“кибел) Тору на горе Синай и передал (“масар”) Йеошуа” — так начинается изложение Традиции в трактате “Авот” (“Отцы”)». “Получить и передать” — один из законов Традиции, удостоверяющий ее подлинность. Способ, которым это производится, может меняться от поколения к поколению, а может и складываться в обычай (“минaг”). Однако всегда имеется в виду, что сама Традиция должна оставаться неизменной. Поэтому постоянно возникал вопрос, что принадлежит к Традиции, а что — нет, каждый раз он требовал специального рассмотрения и вызывал споры мудрецов (самый яркий пример — спор в трактате “Ядаим” о статусе книг Коэлет и Шир аШирим). И вплоть до наших дней принадлежность к Традиции любого высказывания, текста или действия определяется каждый раз особо согласием или признанием общества носителей Традиции. Отсюда следует, что авторитет зависит от Традиции, а не наоборот, вопреки принятому мнению, что традиция основывается на авторитете. Общее правило Талмуда — “алаха кихахомим”: закон устанавливается согласно общему мнению мудрецов, а не по мнению одного, даже самого авторитетного.

Во-вторых, определение Традиции как “получения”, а не как “передачи”, означает также, что не все, что передано, получено. Передается заведомо больше, чем принимается. То, чем мы в итоге обладаем, это то, что принято, а не то, что передано. Каждый принимает согласно своим возможностям, включая Моше Рабейну, который “получил Тору на Синае”. Происходит т.н. “снижение поколений” (“еридат адорот”), которое начинается сразу, в первоистоке, а значит, имеет принципиальное значение для передачи Традиции. С одной стороны, мы понимаем это “снижение” как недостаток, ибо мы все меньше понимаем нашу Традицию. Но именно благодаря этому Традиция существует как традиция, поскольку последующее поколение пытается понять предыдущее, а не поучать его.

В-третьих, вследствие этого “снижения” в Традиции многого недостает, “система” неполна. Поэтому в каждом поколении — в совершаемом им акте передачи — должно осуществляться не только воспроизводство, что на самом деле невозможно, но восполнение Традиции. В этом суть учения (“талмуд”) и комментария, благодаря которым только и происходит “передача-получение”. Но при этом само учение или комментарий отличают себя и от предшествующих, и от того, что с их помощью передается. Они выстраиваются в некую иерархию или цепь из “первых и последних”, так что “последние” принимают с помощью “первых”, но принимают то единственное, что уже было в самом начале. В этом смысле Традиция не “складывается”, а вырастает и продолжает расти благодаря “корню” — началу, которое ее питает.

И, в-четвертых, следует указать на различие широко используемого в Традиции понятия истины (“эмет”) от общепринятого. Истина, как принято считать, есть категория познания. Знание обязано соответствовать бытию. Требование доказательства соответствия — верификация — возникает, поскольку существует расхождение порядка бытия и порядка познания, их независимость и свобода друг от друга. Соответствие — это равенство, тождество, а критерий передачи знания — в адекватности. Однако Традиция, как было упомянуто выше, есть именно неравенство всех трех ее частей: “откровения”, “отцов” и “сыновей” — и невозможность их уравнения. Традиция — не совсем адекватная передача, поскольку она обязывает, а обязательство предполагает неравенство. В этом смысле истину следует понимать как верность Традиции, а не просто объективное отражение ее якобы “реальности”. А если уж говорить о ее методе, то эта верность выражается по крайней мере в последовательности: если принято А, то приняты и все следствия этого А. Знание (“даат”) в Традиции — прежде всего этот выбор, который должен относиться к началу, а не происходить где-то посередине.

Из журнала Мир Торы