Из цикла «Перевернутые буквы», темы: Алия, Бааль Тшува, Рав Цви Каплан, Советский Союз
Пришла пора нам подавать документы на выезд.
Ирины родители смирились и подписали все, что требовалось. С этого момента они к нам никаких материальных претензий уже не имели и продолжали помогать совершенно бескорыстно. Правда, Самуил Ефимович чувствовал себя предателем и отправился с покаянием в райком партии. В райкоме приняли старого еврея, выслушали его рассказ о том, что он подписал бумаги, но сам не разделяет желание дочери покинуть родную страну. Думаю, что после его ухода партийные карьеристы от души и цинично посмеялись над старым идеалистом.
Теперь нужно было обратиться в ОВиР за анкетой. Поводом для обращения в инстанции служил вызов, полученный от родственников из Израиля, которые просили о воссоединении семьи. Других оснований для выезда власти не признавали. У кого не было прямых родственников, искали однофамильцев, которых выдавали за любимых тетушек, без которых не мыслили жизни.
Вызов я получил в очередной раз от родного дяди, которого в детстве любил, наверное, больше, чем папу. По почте приходило письмо иностранного вида, в котором от имени государства Израиль обращались к властям СССР с просьбой разрешить выезд семьи Каплан. Причина выезда указывалась все та же, стандартная: воссоединение семей. Мол, дядя Айзик в Афуле тоже жить не может без своего племянника. Такие письма были первым шагом к свободе для тысяч советских евреев.
Конечно, воссоединение семей было предлогом, чтобы покинуть СССР. Один мой иерусалимский знакомый грустно сказал:
— Раньше мы все жили в Ленинграде — папа, мама, мой брат и я. Потом мы стали бороться за выезд, понятно, для воссоединения семьи. И вот сейчас я живу в Иерусалиме, брат в Нью-Йорке, а мама с папой еще дальше от нас — в Калифорнии. Воссоединились!
Московские евреи знали, что им сделать этот первый шаг было трудно. Вызовы не доходили, почта не пропускала. Родственники и друзья из Израиля каждый месяц могли посылать судьбоносные бумаги, но их следы терялись в воздушном пространстве самой большой страны мира. Иногда вызовы привозили туристы, но власти отказывались принимать их без конверта и придирались, если на конверте отсутствовали нужные почтовые штемпели.
В Риге почта работала хорошо, и письма добирались до адресатов.
Раньше ОВиР помещался в самом центре города, в начале бульвара Райниса, потом переехал на тихую улицу подальше от центра. Туда я и направился, вошел в приемную. Мне объяснили, что анкету можно получить только на личном приеме у начальника. В кабинете начальника представительный человек в мундире сидел за большим столом. Он был похож на популярного литовского артиста Донатаса Баниониса. Благородная седина, умный взгляд. С портрета на стене главный коммунист страны с прищуром взирал на происходящее. Я обратился с просьбой выдать мне анкеты для заполнения.
— У вас есть вызов от родственников?
— Да, — ответил я, протягивая бумагу.
— И какова цель вашего желания выехать из нашей страны?
— Для воссоединения семьи.
— И к кому вы едете? — поинтересовался он.
— Вызов от дяди. Но мои отец и брат тоже там.
— И с кем вы едете? — продолжал любопытствовать чиновник.
— Я еду со своей семьей, с женой и детьми, — удовлетворил я его любопытство.
— А у вашей жены тут остаются родственники? Родители и брат? И она согласна оставить их и уехать?
— Она моя жена и хочет уехать со мной, — я понял, что получить анкеты не так просто.
— Но мы не можем разрывать семьи. А ваша жена оставляет здесь своих родителей. Это противоречие.
В его речи слышался легкий латышский акцент, который вместе с паузами между словами придавал многозначительность словам. Вполне кафкианская сцена: казенный стиль советского учреждения, портрет вождя с милым прищуром, мундир, седина в волосах, акцент. Вождь с портрета явно смотрел на меня с одобрением.
— Я уезжаю, чтобы воссоединиться со своей семьей.
— Так вы настаиваете на выдаче вам анкет? — седина приблизилась ко мне. — Вы настаиваете? — повторил он еще раз и…
Он же сам подсказывает ответ! Вкладывает реплику в рот. Намекает, что ему нужно услышать, чтобы я ушел домой с нужными бумажками.
Даже вождь с портрета одобрительно кивает головой, подсказывая:
«Настаивай, настаивай! Иначе не получишь ничего! Я-то уж их знаю…»
— Да, я настаиваю! — громко подтверждаю я предположение Донатаса Баниониса в мундире.
— Ну, если вы продолжаете настаивать, я вынужден выдать вам анкеты, — чиновник заканчивая наш разговор, протянул мне две пачки бумаг. — Заполняйте аккуратно, на пишущей машинке, — проводил меня советом хозяин кабинета.
Следующий шаг для оформления документов для многих был не менее сложным, чем получение вызова. Нужно было обзавестись справкой с места работы. Придти в отдел кадров и сказать, честно глядя в глаза отставному полковнику, которые чаще всего занимали такие должности:
— Я хочу уехать в Израиль, и мне нужна справка, что я работаю у вас.
Это было самое тяжелое. Сказать вслух и все узнают. Кто-то из моих знакомых говорил:
— Я очень хочу уехать, очень! Но так, чтобы лечь спать, а утром проснуться, а я уже там, в Израиле, в Америке, в Европе. Но вот встать и сказать перед всеми, что я уезжаю… Нет, не могу!
Как сказал один из героев Сергея Довлатова:
— Все это не для меня. Ведь надо ходить по инстанциям… Вот если бы с похмелья — раз, и ты на Капитолийском холме…
Миша, мой брат получил справку легко. Когда он собрался подавать документы и рассказал на работе своему другу, что ему неловко идти в отдел кадров за справкой, тот отреагировал очень по-деловому:
— Всего дело-то? Я сейчас…
И через пять минут вернулся со справкой в руках.
— Держи, секретарша дала, обошлись без начальника.
Оформив и сдав бумаги на рассмотрение компетентных товарищей, мы решили еврейский новый год провести в Москве. Пусть земной суд принима-ет свое решение выпустить нас или нет и где нам провести следующий год.
А нам предстоит предстать перед судом небесным.
Саша Ильин еще летом звал нас приехать к нему на праздник.
— У меня большая квартира на Семеновской, места хватит всем.
И мы приехали, места хватило. Нас с Ирой поселили в каком-то проходе, где мы спали на полу. Было очень уютно и романтично.
Саша пригласил в дополнении к нашей компании Люсика и Катю со всеми детьми.
Два дня праздника и еще шаббат образовывали три дня, когда нельзя ходить в магазин, покупать еду и готовить. Часть еды мы привезли с собой из Риги. Перед субботой прошлись по местным гастрономам, купили много яблок, виноград, арбуз. Надо было прокормить взрослых и кучу детей.
Субботу мы провели дома, но на молитвы в Рош а-Шана решили поехать в синагогу. Идти пешком было очень далеко, Москва отличалась большими расстояниями. Заграничные раввины разрешили перемещаться по Москве на метро, предварительно купив проездной билет. Ведь пользоваться деньгами в праздники нельзя. Нужно было проездной пришить к одежде и так проходить через контроль. Сегодня электронные билеты не позволяют пользоваться этим послаблением в праздники. Да и без них это не очень кошерный способ передвижения в такие дни.
Мы ездили в синагогу, молились в малом зале, где Саша Ильин трубил в шофар. Тут собирались старики, для которых молитва была делом серьезным, и молодые баалей тшува. Сашина специальность музыканта-кларнетиста помогла ему освоить еврейский рог. Теперь без него не могли обойтись. А в этот праздник главная заповедь услышать звук шофара.
Мы ездили в синагогу, участвовали в длинных праздничных молитвах, слушали трубные звуки, потом возвращались и устраивали трапезы.
А в это время наше дело решалось в лабиринтах власти.
Вернулись в Ригу. Мне нужно было идти на работу, делать стекла, зарабатывать деньги, а Саре возвращаться в школу.
Прошел месяц с момента моего первого посещения ОВиРа. Я решил наведаться туда и выяснить, как продвигаются наши дела.
Донатас Банионис в мундире очень удивился моему вопросу о том, когда я получу ответ на мое обращение.
— Вы получите ответ в положенное время, — попытался он уйти от ответа.
— Но ведь на любое обращение граждан положено ответить в течении тридцати дней, — проявил я юридическую подкованность.
Школа Митина не прошла даром. Надо знать их законы и пользоваться ими, учил он нас. 30 дней и никаких гвоздей. А прошло уже больше назначенного законом срока.
И тут происходит невероятное. Человек в мундире снимает телефонную трубку, с кем-то тихо разговаривает, называет мою фамилию, кладет трубку и говорит:
— Ваше дело еще рассматривается. Через несколько дней вы получите по почте свое разрешение.
Вождь на портрете одобрительно щурит глаз. Значит, я скоро встречусь с дядей из Афулы, состоится воссоединение семей.
Оказавшись на улице, я не переставал удивляться. Что происходит? Мне ответили, что я получу свое разрешение по почте. Нет, он не произнес слово «ответ», а именно «разрешение». Оговорка? Проговорился? Раньше, получив открытку с приглашением в ОВиР, почти наверняка знали, что если это на понедельник в такой-то кабинет, то будет отказ, а если во вторник и в другой кабинет — то разрешение. Так мой брат Миша и папа в первый раз получили отказ, а через год в другом кабинете разрешение.
А сегодня мне на мой наглый вопрос отвечают, что я получу свое разрешение по почте. Как времена изменились!
Они что, решили всех нас отправить к дальним родственникам на Ближний Восток вместо того, чтобы к близким на Дальний?
Через неделю я достал из почтового ящика приглашение придти в ОВиР в нужный кабинет.
Рав Элияу Ки-Тов,
из цикла «Книга нашего наследия»
Каждый из нас должен раскаяться в своих грехах и выполнить в эти дня как можно больше заповедей, чтобы предстать очищенным перед Вс-вышним в этот святой день, как сказано: «Очистите себя перед Г-сподом».
Рав Шломо Ганцфрид,
из цикла «Кицур Шульхан Арух»
Ночь перед праздником Йом-Кипур