Из цикла «Уровень человека», темы: Взятка, Дурное начало, Соблазн, Суд, Уровень человека, Саба из Навардока, Поиск истины, Самосовершенствование
Насколько ошибочными при наличии мельчайшей пристрастности могут оказаться человеческие расчеты там, где вопрос касается самосовершенствования, , и насколько не застрахованы от этого даже величайшие люди, ищущие оправдания своей пристрастности, мы можем видеть на примере следующей истории из Талмуда.
У раби Ишмаэля, сына раби Йоси, был арендатор-издольщик, который накануне субботы приносил ему целую корзину фруктов из его (раби Ишмаэля) сада. Однажды арендатор пришел вместо пятницы в четверг. Раби Ишмаэль спросил его, почему. Арендатор ответил, что прибыл в город на суд и заодно решил принести и фрукты. Раби Ишмаэль отказался принять их, а заодно отказался участвовать в этом суде. Но, находясь в помещении суда и слыша разбирательство, которое вели его коллеги, он каждый раз сочувствовал своему арендатору, говоря про себя: «Эх, вот бы он сказал так-то и так-то и заявил то-то и то-то, чтобы решение суда было в его пользу!» Осмыслив происходящее, он заявил: Да сгинут те, кто принимает взятки! Если уж таковы были мои мысли при том, что я ничего у него не взял, а если и взял бы — это изначально было мое по праву, что говорить о тех, кто откровенно берет взятки[1].
Доводы, которые раби Ишмаэль желал бы вложить в уста своего арендатора, были совершенно справедливы и истинны. Раби Ишмаэль размышлял с позиции «открой уста немому». Ведь если бы доводы были лживыми по своей сути, раби Ишмаэлю не могла бы даже прийти в голову мысль «вот бы он так сказал». Нет, доводы, которые он в душе желал услышать, были бы правдивыми, но исходящими из ложной предпосылки — личных пристрастий. Без них все было бы здорово! Но с ними раби Ишмаэль почувствовал, что его склонность именно к выигрывающей для арендатора позиции вытекает из его легчайшей личной заинтересованности. Без нее он, возможно, нашел бы больше слабых сторон в доводах своего арендатора и больше смысла в доводах его оппонента. Но личная заинтересованность и пристрастность служит неощутимой тончайшей пеленой для глаз, закрывающей их от видения мелких изъянов. И человек может преступать их, даже не ощущая этого, видеть их слабые стороны, но не признавать их.
Поэтому — «да сгинут те, кто получает взятки». Ведь даже там, где личная пристрастность зиждется почти на ни на чем: арендатор принес то, что ему было положено принести, при этом раби Ишмаэль не принял его «дара» (являющегося, по сути, еженедельной платой), но сама готовность и желание арендатора невольно склонили раби Ишмаэля в его пользу. Что же говорить о тех, кто берет настоящие взятки? Таково свойство взятки: взяточник как бы приобретает власть над ходом мысли того, кому он их дал. И тогда человек под влиянием взятки будет искать в Торе подтверждения своим желаниям, и будет видеть в ней то, что желает видеть. Талмуд рассказывает, что в Явне был один старый ученик, который умел приводить 150 (!) доказательств «кошерности» некошерных насекомых[2]. Причем это были не просто попытки найти облегчающие доводы в пользу кошерности насекомых, а четкие и точные доказательства, на фоне которых не оставалось никаких сомнений в несостоятельности доводов некошерности, помимо прямого запрета Торы.
И так — во всех областях и вопросах Торы. Не расставшись со своими личными предвзятостями и пристрастиями, даже изучив всю Тору вдоль и поперек, человек черпает для себя из нее только то, что включается в пределы его пристрастий. Таков механизм личных интересов и предвзятостей — склонить весь ход работы мысли в сторону этих интересов и пристрастий. И человек с любовью и радостью порабощает свой разум, подчиняя его губительной власти душевных пристрастий. И он подбирает все мыслимые и немыслимые доводы, объясняющие, оправдывающие и восхваляющие его личные пристрастия. А вот от любого довода, предлагающего более критический подход, оставляющего место сомнениям в том, к чему человек испытывает сердечную склонность под влиянием личных интересов, он бежит, как от огня. В конечном итоге, он может дойти до абсурда, сочетая в себе две, казалось бы, абсолютные противоположности. Но он не видит между ними никакого противоречия, поскольку обе они восходят к одному корню — его личным склонностям, интересам, пристрастиям.
Я был свидетелем подобного случая заграницей, где был гостем одного достойного человека. И тот сказал мне, что запрещено есть мясо, зарезанное неким шойхетом —, поскольку в его взглядах проскальзывает ересь. И привел мне множество доказательств, подкрепляющих его предположение, на основе которых он сделал свой вывод, что есть это мясо нельзя.
По закону я не должен был полагаться на его мнение по многим причинам: он был единственным свидетелем, чересчур вовлеченным в это дело, я не слышал мнение другой стороны и т.д. Я сказал ему: «На мне-то нет никакой обязанности принимать Ваше свидетельство, но на себя Вы, получается, приняли такой суровый запрет!?» На это он мне ответил: «Ну, во-первых, я и не ем это мясо. А во-вторых…» И тут он начал говорить нечто совершенно противоположное тому, с чего начал: «Я же не говорил, что он — еретик. Я только сказал, что есть место сомнениям, и необходимо хорошенько проверить его поступки…» И все, что до сих пор звучало непреложной истиной, вдруг приобрело оттенок сомнения, и было просто ощутимо видно, как вначале он собрал все доказательства и умозаключения, чтобы выставить этого шойхета еретиком. Но когда в ходе беседы переменились его интересы, он вдруг перевернул все свои доводы в обратную сторону, предлагая судить шойхета в благоприятную сторону.
Так, личная заинтересованность и пристрастность превращают человека во флюгер, полный противоположностей и противоречий. Куда подует ветер, туда повернется и его рассудок, и Тора для него призвана лишь подтверждать его подспудные желания. Подняться над своими интересами и пристрастиями становится выше его сил, и каким бы широким и глубоким ни был его ум, там, где замешана малейшая заинтересованность, его разуму делать нечего. Проанализировать ситуацию со всех сторон и во всех аспектах он уже не в силах. Этим он подобен человеку, которого привязали к столбу, обращенному на восток. Посмотреть на запад в таком положении для него физически невозможно.
Личная заинтересованность и пристрастность таким же точно образом связывают человека по ногам и по рукам. Его разум направлен лишь в ту сторону, куда его привязали, приклеили его пристрастия. И он думает лишь то, что хочет, и ничего против своей заинтересованности сделать не может. Его разум просто поражен ею.
А что делать, когда возникает конфликт интересов, каждый из которых выдает себя за отсутствие интересов? Как отличить, где именно ложь рядится в одеяния истины? Все зависит от чуткости сердца. Необходимо желать и стремиться лишь к незамутненной истине. Только тогда истинное стремление человека осветит ему правильный путь, и слова истины все-таки можно будет отличить от голоса лжи.
Но если человек последует зову своих интересов и пристрастий, то, кроме них самих, у него ничего и не останется. А все хитроумные плетения, казавшиеся ему плодом его разума, окажутся лишь деянием рук его личных пристрастий, раздвоивших и расслоивших правду. И даже погрузившись в Тору и соблюдая заповеди, человек остается далеким от истины. Он подменяет и качество, и суть, и время соблюдения заповедей и оказывается в ситуации, когда он вроде бы все делает, но при этом — не делает ничего! Как выразился Рамбам[3]: «Соблюдает заповеди, а их бросают ему в лицо». Такова сила пристрастности: она не оставляет места рассудку и разуму, сводя все к самоудовлетворению, от которого человек не готов отказаться ни на йоту.
И вот он корпит над Торой, и все зачем? Чтобы найти в ней то, к чему его побуждает его личная заинтересованность. Доказательство? Стоит возникнуть другому, более серьезному и сильному интересу, настроенному на совершенно противоположную первому интересу цель, и человек оставит первое и изберет последнее или на худой конец найдет компромисс обоим интересам, хромая на обе ноги, чтобы угодить обоим.
Но дело в том, что у человека всегда существует множество противоречивых интересов и пристрастий под влиянием дурного окружения, дурного характера и временных обстоятельств. Избежать этого, увы, нельзя никоим образом, и, не сделав свой выбор в пользу Чистой Торы, без всякой примеси, противоречиям не будет конца, и человек будет колебаться всю жизнь, шатаясь из стороны в сторону без четкого мнения рассудка. Истина для такого человека будет бесконечно далекой, и он сам не заметит никаких противоречий, даже если речь пойдет об абсолютно противоположных крайностях, поскольку происходят они из одного источника. И человек живет, замыкаясь на этом источнике, а не на его следствиях. А раз источник-то один, то и никаких противоречий на уровне следствий он не видит.
Преданный Торе он по-иному понял бы значение понятия «противоречие», и, различив в «едином источнике» — мерзость в глазах Творца, лишающую его жизни, всеми силами постарался бы искоренить эту первопричину, а с ней автоматически исчезли бы и ее следствия. И тогда их противоречивый характер стал бы ему ясен, как на ладони.
Но преданный той самой первопричине, человек воспринимает ее в качестве компаса. Так как же он сможет разглядеть противоречивые детали, если их первопричина более чем угодна в его глазах? А если так, то и любому противоречивому следствию он будет приводить 150 оправданий, доказывающих его состоятельность. Да и то лишь в том случае, если исходный интерес не слишком силен. В противном случае, он и противоречия-то не заметит, как не заметит он противоречия между Торой и современным внешним миром. И он подведет себе идеологическую базу и выстроит целую систему, как бы сочетать их вместе.
Все это притом, что каждая сторона требует своего отдельного, особого подхода. И если бы разыграть внутреннее противоречие в лицах, представив его двумя отдельными людьми, то они просто не узнают друг друга, и то, что один прославляет, другой отвергает. Но сам человек не узнает себя в этом спектакле, и всю несостоятельность спишет на действующие лица, на людей Торы и светского мира. Себя же он считает новым, уникальным видом, способным сочетать несовместимое.
Однако на самом деле мы можем понять, что нет большего раздвоения, чем попытки увязать Тору с внешним миром. Но человек считает свой компромисс «прямым и честным». Прямым — по отношению к миру, и честным — по отношению к Торе. Каким образом? Не пытаясь решить проблему с корня — корня своих личных нелестных качеств и пристрастий. Все растет из этого корня, и когда корень гнил или ядовит, все, что восходит от него, строится на нем, не имеет никакого отношения к прямому, чистому разуму.
Необходимо знать свои слабости, распознавая личную заинтересованность и пристрастность, и уметь смотреть и действовать вразрез с ними. А без этого все человеческие труды напрасны. И лишь опознав личные пристрастия и отказавшись отних, как в приведенном выше случае, когда раби Ишмаэль не только не взял положенные ему плоды, но и отказался вершить суд в данном случае, только таким образом можно спастись от зла, от вреда, от убытков, наносимых человеку его собственными поступками. В противном случае не поможет ни погоня за заповедями, ни бегство от нарушений: личные интересы человека замедлят его ход в том, что касается непосредственно их, и это отдельное промедление потянет человека все ниже и ниже.
Говорят, что о рав Исраэль Салантер, да будет память праведника благословенна, следующим образом объяснял слова мишны[4]: «Давай беги (даже) за легкой заповедью и убегай от нарушения». Неслучайно нас призывают именно «бежать», да еще словами «давай, беги», потому что без этого бега, человек никуда не придет и никакой заповеди не достигнет. Из этого следует, что нечто препятствует его достижению заповеди, пытаясь вырвать ее из-под носа. Поэтому мудрец нас подгоняет — «давай, беги!», беги быстрее, обгоняй! И то же самое в отношении побега от нарушения, поскольку, не убегая со всех ног, человек рискует упасть под ноги нарушению, которое за ним гонится.
Те силы, что пытаются обогнать человека, лишив его заповеди, и нагнать его с нарушением, не знают ни сна, ни отдыха, выполняя свою работу с завидными расторопностью и постоянством. И даже если человек приложит свои усилия в стремлении к заповеди, это не гарантирует ему, что он обгонит препятствующий ему фактор. И наоборот: чтобы убежать от нарушения, требуется невероятно стремительный бег, и даже он не гарантирует, что нарушение не окажется проворней. Что же говорить о том, если человек вообще собирается стоять на месте и никуда, и ниоткуда не бежать? Какой бесславный конец ожидает его в этом случае!
Становится просто страшно! Насколько же стремление человека к заповеди и отдаление от нарушения должны быть цельными! Как в приведенном выше отрывке, когда раби Ишмаэль в такой степени сторонился происков дурного начала, что отказался и от положенных ему фруктов, и от почетного места в суде с тем лишь, чтобы убежать от нарушения.
И об этом говорит пророк[5]: «И возвратитесь, и увидите разницу между праведником и злодеем, между тем, кто служит Творцу, и тем, кто не служит». Недостаточно разглядеть сущность праведника на одном конце и суть злодея — на другом. Необходимо различить все промежуточные ступени «между праведником» и «между злодеем». Как говорится, что не похож тот, кто изучил материал сто раз, на того, кто изучил его сто один раз[6].
Если тот, кто повторил материал всего сто раз, прекратил делать это на сто первый, значит, нечто мешает ему в этом, мешает продвигаться дальше и ввысь. А если это нечто мешает ему расти и подниматься, то со временем оно еще и потянет его вниз и опустит так, что он потеряет и уже приобретенные сто раз. И это — «не служил», не работал над тем, чтобы стряхнуть с себя все, что препятствует его духовному росту, замедляя его. И человек должен уметь опознавать и этот тип злодея, чтобы его пример был у него перед глазами с тем, чтобы не отставать и не опускаться ни в чем, ни в какой отдельной детали. И недаром говорится «между тем, кто служит Творцу, и тем, кто не служит». Тот, кто ведет себя иначе, не считается «служащим Творцу».
[1] Ктубот 105б.
[2] Эрувин 13.
[3] Законы раскаянья 7.
[4] Авот 4.
[5] Малахи 3.
[6] Хагига 9б.
С любезного разрешения главного раввина Литвы, р. Хаима Бурштейна
Рав Шауль Вагшал
В полупраздничные дни нельзя заниматься бизнесом. Исключение составляют случаи, когда отказ от профессиональной деятельности обернется убытками. Это касается как наемных работников, так и владельцев частных предприятий.
Рав Элияу Ки-Тов,
из цикла «Книга нашего наследия»
В такую субботу принято радоваться больше обычного и подавать на стол дополнительные блюда.
Рав Зелиг Плискин,
из цикла «Если хочешь жить достойно»
Тора заповедала нам оказывать помощь навьюченным животным. Кроме того, нам запрещено мучить их и издеваться.
Саба из Новардока,
из цикла «Уровень человека»
Человек, который уповает на Всевышнего, верит в то, что Творец пошлет ему пропитание. История из Талмуда, которая иллюстрирует это правило.
Рав Арье Кармель
...Марксизм рассматривает наемный труд как эксплуатацию человека человеком, то есть как зло. На практике же марксистский «гуманизм» лишает людей человеческого достоинства, превращает их в рабов государства, потому эта идеология потерпела крах.
Рав Шломо Ганцфрид,
из цикла «Кицур Шульхан Арух»
Работу, не терпящую отлагательства, разрешается выполнить в Холь аМоэд
Саба из Новардока,
из цикла «Уровень человека»
После того, как пророчество исчезло, моральным ориентиром для евреев стали ешивы. К сожалению, их духовный потенциал многими отвергался.
Хафец Хаим,
из цикла «Притчи Хафец Хаима»
Хафец Хаим,
из цикла «Притчи Хафец Хаима»
Притчи Хафец Хаима
Йегуда Авнер
Хафец Хаим,
из цикла «Богатые должны понимать...»
Массовая безработица, закрытие крупных предприятий и миграция обедневших жителей — явления одного порядка. Их причиной является отказ от субсидирования изучения Торы.
Хафец Хаим,
из цикла «Притчи Хафец Хаима»