Глава Мецора

Сложная и, как многие отрывки третьей книги Торы, кажущаяся «несовременной» подробная процедура очищения прокаженного, которая описана в этой главе, раскрывается в классических объяснениях на фоне главной «этической причины» болезни. Традиционно приводимое в большинстве источников разъяснение (в качестве главного повода для тогдашнего наказания гниением тела) связано с грехом злословия. Некоторые этапы вышеупомянутой процедуры прямо трактуются в связи с этим очень распространенным нарушением (в частности, Раши приводит, что две птицы, которые использовались во время очищения, намекали на «деяние злословия», производимое с помощью характерного «чирикания»: замечательное определение для «злых языков»).

Все наиболее известные отрывки Мидраша, относящиеся к этой теме, сконцентрированы именно в объяснениях нашей главы. Первая из историй (может быть, самая известная и поучительная) такова. После начальной цитаты (»и это будет законом прокаженного в день очищения его"), приводится еще одна строка (очень знаменитая, «крылатая» фраза) из 34-го псалма (»Кто человек, желающий жизни (hэ-хофец хаим החפץ חיים)?..") и рассказывается о загадочном «бродячем торговце». Он ходил по пригородам города Ципори (населенного во время оно великими мудрецами Талмуда) и многократно зазывал: «Кто хочет приобрести эликсир жизни?". Крики торговца услышал сидевший поблизости раби Янай и сказал: “Подойди и продай мне!". Торговец вынул книгу “Псалмов Давида”, показал мудрецу строку "Кто человек, желающий жизни?” и пояснил: “Что написано после этого? "Сохрани язык свой от зла, и уста — от обмана; отдаляйся от злого и делай благое"". Сказал раби Янай: Также царь Шломо провозглашал и говорил — "хранящий уста свои и язык свой — хранит от бед душу свою". И сказал (еще) раби Янай: Все дни мои читал я эту строку (из псалма Давида), и не знал, как она объясняется, — пока не пришел этот торговец…

Приведенный отрывок из Мидраша вызывает множество вопросов. Во-первых, почему в словах торговца присутствует слово “приобрести” (лемизван למזבן), употребляемое обычно в случаях, когда речь идет о каких-то затратах (а не о получении информации или “чтении морали”)? Во-вторых, что нового узнал раби Янай, заявивший о каком-то важном открытии (которое сделал для него торговец)? В-третьих, непонятны повторы в обеих цитатах (из двух великих царей): почему говорится и про “уста”, и про “язык”, какая бы потерялась деталь, если бы было написано (и там, и там) о необходимости “хранить от зла” что-то одно?

В трактате Талмуда Авойдо Зоро (лист 19) излагается нечто похожее на историю из Мидраша, однако — с существенными отличиями. Вместо торговца там зазывает народ известный раввин (раби Александри), да и в самом выводе из слов царя Давида появляется очень странное, с первого взгляда, предположение: “Может быть, скажет человек — сохранил я уста свои от зла, пойду и лягу спать (в дословном переводе — нагло, демонстративно “пойду спать” — "эсгорэ бе-шино” [אתגרה בשינה])? Учение говорит: "отдаляйся от зла и делай благое", то есть, нужно “творить добро”, а не просто “не высказывать ничего, подпадающего под запрет злословия”.

Очевиден вопрос: откуда вообще может взяться такая идея — что при соблюдении указания “хранить язык” разрешено все бросить и, не соблюдая никаких других заповедей (“не творя добро”), сбежать от мира и демонстративно предаться сну? Какую именно неправильную позицию развенчивает здесь раби Александри?

Отвечая на вышеприведенные вопросы, Сатмарский ребе формулирует и описывает, пожалуй, главную сложность, связанную с соблюдением заповеди “сохранности уст”. С одной стороны, многочисленны и известны высказывания мудрецов о страшном, воистину катастрофическом вреде, приносимом ее нарушениями (в частности, в Талмуде, в трактате Арахин, этот грех ставится рядом с самыми ужасными, что позволило одному из великих комментаторов Торы, раби Шломо-Эфраиму неоднократно написать в своей книге "Кли Йокор” такую, например, фразу: “Три основных преступления — идолопоклонство, разврат и убийство, а также — “злой язык”, стоящий всех их, вместе взятых”).

С другой же стороны, на каждого из нас возложена функция “протестовать против нечестивости поколения” (лимхойс аль прицус hа-дойр למחות על פריצות הדור), не “помалкивать” в присутствии “действующих злодеев”, и, тем более, не льстить им. Эта обязанность упомянута, в том числе, в объяснениях р. Моше бен Нахмана (Рамбана) в начале главы “Эйкев”. Великий законодатель и знаток “Скрытой” Торы пишет, что “Писание предостерегает от всяческого трепета перед сильными нарушителями Закона, как сказано в Торе — "не бойтесь человека, ибо Закон — от Вс-вышнего", то есть нельзя молчать из-за страха перед ним (перед злодеем) или его родственниками”. Из-за этого, разъясняет Сатмарский ребе, очень тяжело исполнять, как положено, заповедь “сохранения уст”. Ведь стоит хоть немного преувеличить усердие, и сразу начинаешь нарушать что-то другое, то есть — молчать тогда, когда, наоборот, следует высказывать принципиальную позицию.

В связи с этим, очень важным и интересным становится исследование другого (не менее “крылатого”) высказывания царя Шломо. Мудрейший из мудрых как-то проконстатировал (уже на закате религиозно-политической деятельности — в книге “Коhелес”), что "нет человека праведного на земле, который сделает благое и не согрешит". Спрашивается: что утратит эта фраза, если из нее изъять (не дай Б-г, конечно) целых три слова (»который сделает благое")? Получится просто и понятно — нет праведника, который иногда, кое в чем бы не проштрафился.

Оказывается, есть разные «виды» праведников. Как объясняется (в связи с Ноахом и всемирным потопом) в книге "Бейр Маим Хаим", бывают праведники, которые «делают благое» (как мы формулировали в начале — «творят добро»), а есть, которые благого не делают. К наиболее странно выглядящей категории последних относятся люди, почти не заметные для других, постоянно занятые изучением святых книг и молитвой, практически безвылазно пребывающие в домах учения и не соприкасающиеся с окружающим «не святым» миром[1]. В Талмуде, в трактате Кидушин об этом сказано «хорош для небес и плох для творений». К первой же (высочайшей) категории праведников относятся те, кто еще и успевает выбираться (причем, постоянно) из «кабинетной тиши», из чистой, высокодуховной атмосферы дома учения — к обыкновенным людям, и обучает их, как следует идти по «дороге Вс-вышнего».

Это сказано в словах Царя Шломо: нет такого праведного человека, который делает благое (то есть, близок к людям, обучает и наставляет их), и, при этом, полностью избегает нарушений (прежде всего, в области того, что связано с речью, то есть — того, что легче всего нарушить). Находясь в гуще, скажем так, не самых гармоничных личностей и явлений, духовный наставник вынужден проходить по исключительно тонкой и постоянно извивающейся нити: с одной стороны, должен изобличать зло и его проводников, а с другой — сохранять уста от греха «злословия».

В связи с этой принципиальной этической дилеммой разъясняется и история про торговца. Бродя по городам, этот праведный человек учил людей тому, как нужно соблюдать заповедь «сохранности уст». Духовное совершенство в ее исполнении (названное в Мидраше словом «Жизнь») не достигается одним молчанием. "Желающий жизни (hэ-хофец хаим)» должен именно ценой огромных усилий «приобрести» (точно выбранное торговцем определение) это умение «правильно пользоваться речевым аппаратом». То есть точно по тексту царя Давида: во-первых, беречь язык от зла (не высказывать ничего плохого о людях), а, во-вторых, беречь уста (такое же «удвоение» встречали и в первом высказывании царя Шломо) от слов лжи, отделяться от зла (протестовать против него) и делать (реально насаждать) благое (то есть не льстить злодеям, чтобы не сказать чего-то запрещенного, и даже не молчать, ибо, по законам Талмуда, это считается признанием, поддержкой действий, происходящих в этом молчании).

Задумавшись об этом кажущемся противоречии (между запретом высказывать одно и заповедью высказывать нечто очень похожее), раби Янай, слушавший (в Мидраше) разъяснения торговца, привел аналогичный отрывок из царя Шломо и добавил: всю жизнь читал эту строку из Псалмов, и не знал, что в ней скрыто. Обсуждая эту возможность сочетания столь сложных, почти взаимоисключающих практик, раби Александри (в Талмуде) решительно отринул предположение «демонстративного отхода ко сну» (то есть отсутствия действенного, активного влияния на мир, отказа от «разборок» с фронтально наступающим злом, а то ведь можно — не то, что сделать — сказать что-то неверное, нехорошее…).

В Талмуде упоминаются четыре великих человека, умерших исключительно потому, что людям (после первородного греха) «свойственно умирать», то есть — сохранивших на протяжении всей жизни идеальную праведность. Это — Биньямин, двенадцатый сын праотца Яакова; Амрам, отец учителя нашего Моше; Ишай и Килав, отец царя Давида и один из его сыновей. Эти люди были абсолютно безгрешны. Однако им вовсе не уступают в значимости другие величайшие личности нашей истории — Авраам, Ицхак, Яаков, Моше, Аарон, Давид, хотя последним, при желании, можно предъявить претензии. Их поведение не было идеальным из-за активнейшего участия в жизни, постоянного влияния на людей. Но именно этих великих людей следует первыми упомянуть при перечислении «праведников, делающих благое».

[1] Разумеется, тут не не о великих мудрецах, которые, постоянно изучая святые книги, отвечают на животрепещущие галахические вопросы, разъясняют ученикам множество сложных мест в Талмуде и т.д. Они, бесспорно, причисляются к категории «делающих благо», поскольку активно влияют на окружающий мир своей выдающейся ученостью.

Из «Книги для изучения Торы»