В гостях у Ребе



Ребе может оказаться могучим здоровяком, как рабби Леви-Ицхак из Бердичева, или человеком хрупкого сложения, как рабби Шнеур-Заман из Ляд, первый глава хасидов ХаБаД. Он может быть нищим бессребреником, как рабби Меир из Перемышля, или купцом, как рабби Симха-Бунем из Пшисхи. Неважно, как он одет, неважно, сколько у него хасидов, неважно, на каком диалекте идиша, украинском или литовском, он говорит. Главное, что это душа, которая спустилась нам в помощь с самого верха, душа бриллиантовой чистоты…

Сейчас я переступлю порог и услышу нечто неожиданное, то, что перевернет мне душу. Может быть, Ребе протянет мне руку и скажет: «Шалом…»

Три загадки.

Рабби Исроэль Баал-Шем-Тов гостил однажды в славном городе Броды, в доме одного богатого еврея, своего последователя. У этого богача был зять — юноша, который очень преуспел в изучении Торы. Однажды Бешт сказал ему:

— Я собираюсь в твой родной город Познань. Хочешь, поедем вместе?

Юноша ответил:

— Еще бы! Я уже три года не видел родителей. Только надо спросит у тестя разрешение.

Отец жены с радостью благословил его и добавил, что это большая честь — быть спутником Бешта. К тому же наверняка он увидит много чудесного и пусть запоминает, чтобы потом рассказать.

Первое чудо юноша увидел, когда они выехали из города. Кучер обмотал вожжи вокруг облучка и задремал. А лошадь тут же свернула с дороги и покатила телегу куда глаза глядят.

— Учитель, мы сейчас заблудимся! — воскликнул юноша.

Бешт засмеялся и сказал, что нечего учить лошадь, она всегда найдет дорогу. Кстати, лошадка перебирала ногами не спеша, но телега неслась с удивительной быстротой. Бешт часто путешествовал так, и теперь юноша наблюдал это собственными глазами.

Они заехали в место, где росла очень высокая трава — с человеческий рост. Необычайное воодушевление, словно на молитве охватило Бешта. Он разбудил кучера и сказал, что там, в траве есть колодец. Надо отыскать его и набрать воды.

Кучер долго отсутствовал, но, наконец, вернулся с водой. Бешт произнес благословение с особой сосредоточенностью и стал пить. Потом он велел, чтобы юноша сделал то же самое и чтобы браха произносилась от всего сердца. После этого Бешт приказал кучеру:

— Ну, садись, поехали.

Кучер сел и снова заснул, а лошадь застучала копытами. Везла она их такой чащей, где, казалось, вообще никто никогда не бывал. Хоть бы человек повстречался, хоть бы крыша выросла на пригорке. Так нет! Они выехали в четверг, когда уже смеркалось. Наш юноша был скромен, но немного изнежен — сын богача и зять богача, он стал беспокоиться, где же они найдут приют на субботу. Он спросил об этом Бешта, и тот ответил:

— Разве ты не знаешь, что мы едем в Познань? Там, с Б-жьей помощью, и справим субботу.

Очень удивился спутник Бешта этим словам. Он вырос в Познани, знал вокруг все окрестности, но не видел никаких признаков того, что они приближаются к этому городу. А лошадь себе бежит…

Она бежала всю ночь и лишь на заре, когда пришло время надевать тфилин и молиться, сама остановилась. А потом, когда они кончили молиться, лошадка без всякого приказа затрусила дальше. А кучер все спал…

Вот уже полдня прошло, а они едут себе по лесам и горам. Юноша не выдержал и снова спросил у Бешта:

— Так где же все-таки мы будем встречать святую субботу? — Я же тебе сказал — в Познани.

Несмотря на это обещание, юноша был очень встревожен, Неужели придется войти в святой день без сияния свечей, без подноса со свежими халами? И вместо теплого одеяла накрываться звездным небом? Поэтому юноша очень обрадовался, когда вдали показалась какая-то деревня. Будем сидеть за столом! Будем ночевать под крышей.

Но упрямая лошадь шла без остановки, и спутник Бешта с тоской смотрел, как проплывают мимо забор за забором. Только на окраине лошадь соизволила встать рядом с какой-то лачугой. Юноша был рад и лачуге: все же лучше ночлег здесь, чем в лесной чаще. Бешт пошел туда, и он за ним следом.

В лачуге их встретил старик, покрытый страшными язвами с головы до ног. Жена и дети его ходили в истлевших лохмотьях. Когда Бешт открыл дверь то хозяин побежал ему на встречу со словами:

— Шалом тебе, мой рав и учитель!

Тот, кто не видел, с каким ликованием старик встречал Бешта, тот не знает, что такое настоящее веселье. Они ушли в другую комнату и говорили о чем-то полчаса, а потом расстались.

И снова лошадь бежит, кучер спит, а юноша больше не задает вопросов. И так понятно, где они будут ночевать: в глухой чаще. Ведь и часа не пройдет, как наступит суббота. Значит, волк споет им песню в овраге, и сова убаюкает их страшным уханьем…

Вдруг показалась Познань.

Юноша даже не пытался понять, как они очутились рядом с его родным городом. Но вот знакомые стены, и даже крыша родительского дома видна издалека. Какое облегчение, какое счастье…

Бешт сказал:

— Ну вот, а ты не верил, что мы встретим субботу в Познани. Однако не знаю, успеешь ли ты навестить родителей…

Юноша сказал со смехом:

— Учитель, так вон же мой дом, и мы будем там совсем скоро! Что же мне может помешать встретить с родными субботу?

Бешт промолчал.

В Познани была Шулер Гас — Школьная улица, там жили студенты, которые учили разную мудреную науку. Нашему брату нельзя было показываться на этой улице. Если забредал туда еврей, просвещенные студенты забивали его насмерть камнями.

Так вот, лошадь Бешта свернула именно на эту улицу.

Наш юноша так погрузился в мечты о встрече с родителями, что не сразу это понял. Но когда он заметил, что они едут по Шулер Гас, то его пронзил смертельный страх. Он воскликнул:

— Господин мой, учитель мой! Ты посмотри, куда свернула лошадь! Еще минута, и нас закидают камнями!..

Бешт засмеялся и сказал:

— Послушай, ведь до сих пор лошадка везла нас правильно, так и сейчас не надо командовать ею. А Все-вышний добр и спасет нас от необрезанных…

А студенты не дремали. Увидев, что два еврея едут не спеша по запрещенной улице, они оставили физику и философию и стали собирать большие камни. Заметив это, спутник Бешта почувствовал, что у него нет ни головы, ни ног — только сердце. В холодной тоске он воскликнул:

— Ой, Творец, значит, здесь кончится моя жизнь!..

Тут лошадь остановилась. Надо сказать, что на этой улице все же жил один еврей — портной. Никто лучше него не мог шить студентам их нарядные костюмчики. И поэтому они не кидали в него камнями, а даже платили за работу. И вот сейчас портной стоял в дверях и со страхом и удивлением смотрел, как два чужих еврея как ни в чем не бывало поворачивают к его дому.

Бешт сказал:

— Я хочу остановиться у тебя на субботу.

Портной развел руками:

— Пожалуйста, это дело маленькое. Только что мы будем делать с гоями? Если они набросятся на нас.

Бешт ответил:

— Не бойся. С Б-жьей помошью не будет ничего плохого…

Они вошли в дом, кучер проснулся и стал таскать туда пожитки. Пришло время молитвы. Бешт спросил у хозяина:

— Есть тут миньян?

Портной ответил:

-Нас с работниками только восемь человек.

Бешт сказал своему спутнику:

— Видишь, их восемь и нас двое. Не стоит тебе разрушать миньян, оставайся с нами…

И Бешт тут же встал у стены и начал вести молитву. Молился он с таким одушевлением, с таким подъемом, что все забыли про студентов. А они, между тем, кипя от злобы, с камнями в руках окружили домик портного со всех сторон. Хозяин выглянул в окошко и увидел, что дело-то совсем плохо. Он сказал об этом Бешту. Цадик вышел на крыльцо и посмотрел на студентов злым взглядом. Камни попадали у них из рук, а они сами рухнули на землю. А потом кто бочком, кто поляком бросились врассыпную, унося в душе жуткий страх.

Был у них профессор, большой мудрец, который знал, между прочим, святой язык и даже заглядывал в Талмуд. Вбежали к нему разъяренные и перепуганные ученики. Профессор выслушал их и сказал:

— Одно из двух: или этот еврей большой колдун или он святой. Пойду посмотрю на него.

Пришел он в дом портного как раз тогда, когда там встречали субботу, и Бешт с такой любовью произносил благословение над стаканом вина, словно вместе с брахой и сам поднимался к небу. Профессор молчал и слушал. Он остался смотреть, как евреи садятся за стол и как Бешт говорит слова Торы. На прошанье он попросил хозяина прислать за ним завтра, перед тем, как они встанут на утреннюю молитву.

И вот, все повторилось снова: Бешт молился с невиданной любовью и жаром, а профессор смотрел и слушал, слушал и смотрел. Он досидел до вечера и видел, как Бешт читает авдалу — молитву, отделяющую субботу от будних дней. За все это время они не обменялись ни единым словом. Бешт даже не взглянул на него ни разу. А когда проводили суббогу, цадик велел кучеру запрягать лошадку. Тогда профессор пошел домой.

Бешт и его спутник уселись в телегу, кучер заснул, коняга тихо цокала копытами, но при этом дорогу как бы скручивало под колеса, и они неслись с невиданной быстротой. Как водится — неизвестно где, неведомо куда. Впрочем, цадик сказал, что они возвращаются назад, в Броды. И тогда юноша набрался смелости и обратился к нему с такой речью:

— Господин мой, ты свет наших очей и человек святой. Поэтому ты, конечно, понимаешь, что эта поездка стоила мне немало волнений. Душа моя желала простых человеческих радостей — повидать отца, мать, братьев, сестер. А дело повернулось так, что я видел отчий дом, но не побывал в нем. От этого разум мой в большом расстройстве… И вот я прошу у господина моего, чтобы в награду за тяготы пути он ответил на три вопроса. Почему лошадь остановилась среди высокой травы, и нужно было дважды выпить воду? Что мы делали в лачуге старика с язвами и почему вы так обрадовались этой встрече? Для чего мы поехали на субботу в Познань? Ведь не зря, не просто так все это было!..

Бешт сказал ему:

— На два вопроса я тебе отвечу, а на третий ты найдешь ответ сам. В той высокой траве похоронены два еврея. Как-то они сбились с дороги, на них напали злодеи и убили. И вот уже несколько лет их души не могли подняться, потому что ни один еврей не появился в тех местах, чтобы словами Торы или молитвы очистить воздух разбоя, который держит их души в плену. Когда мы с тобой сказали благословение на воду, то души этих евреев, наконец, освободились из плена…

А еще ты должен знать, что в каждом поколении рождается Душа Машиаха. И если люди заслужили освобождение, то он готов раскрыться. А если нет, то он умирает… Так вот, у этого старика в лачуге была душа Машиаха. Он очень хотел провести со мной субботу. Но я знал, что он должен умереть во время третьей трапезы, и не хотел этого видеть. А зачем мы ездили в Познань, ты узнаешь через несколько лет…

На том Бешт и закончил. Телега выехала в Броды и весь город удивлялся, как это они сумели побывать и здесь, и там за такое короткое время.

Что было дальше? Наш юноша отличался большими способностями и учил Тору день и ночь. Но через несколько лет он сказал тестю, что хотел бы время от времени заниматься еще и торговлей, потому что от труда Тора слаще. Тот ответил:

-Чего же лучше? Твои слова мне по душе берись за дело.

Он дал зятю несколько тысяч рублей, и юноша поехал в Германию закупать товары. Как-то он остановился на субботу в одном городе и спросил у хозяина дома:

— С кем мне можно здесь поучить Тору?

Тот ответил:

— Иди к нашему раввину.

И вот юноша пошел навестить раввина и увидел, что это действительно мудрец. Они вели ученые беседы, потом раввин пригласил гостя на третью трапезу. Сев за стол, попросил юноша хозяина сказать слова Торы. Тот согласился, а когда начал говорить, то юноша был потрясен: раввин повторял слово в слово то, что Бешт говорил тогда, в Познани, в домике портного…

Он сообщил об этом хозяину, и раввин воскликнул:

— Так вы тот юноша, который тогда заехал на Шулер Гас вместе с Бештом? Знайте же, что я бывший профессор! Это я стоял и слушал вашего учителя всю субботу. И каждое слово, которое выходило из его уст, сжигало одну из грязных веревок, которые опутали мою душу. И вот, когда они сгорели, то в моей груди пробудилась большая любовь. Лишь только мы расстались, я убежал в Германию и там принял еврейство. И я знаю, что Бешт приехал к нам для того, чтобы поднять из грязи мою Душу и вернуть ее в еврейство…

Так исполнилось обешание цадика. На третий вопрос тоже нашелся ответ.

Будем рассказывать друг другу эту историю, и пусть Тот, Кто создал святые души, поможет им выбраться из мрака. Пусть скорей сгорят грязные веревки.

Ребе у люльки

Солнце на закате. Еще чуть-чуть, и настанет Йом-Кипур. Много хасидов собралось в этот день в синагоге святого Ребе Мойше-Еуды-Лейба из Сасова. Пора читать Коль Нидрей, а Ребе нет. Что делать? И вот со смущенными сердцами хасиды начали молиться. Тут дверь открылась, и вошел цадик.

Когда молитва кончилась, ученики обступили Ребе и стали выспрашивать, какая святая тайна, какой глубокий секрет заставили его опоздать.

Ребе из Сасова объяснил, в чем дело. По пути в синагогу он услышал, как в одном доме истошно кричит Ребенок. Цадик побежал туда и увидел малыша, который остался совсем один, потому что его мать ушла в синагогу. Тогда Ребе стал успокаивать Ребенка и баюкать его, пока тот не заснул.

Теперь можно было идти молиться.

Гордый зять.

В одной деревне между Лиозно и Витебском жила вдова, хозяйка корчмы. Сын ее учился в городе, а две дочки помогали по хозяйству. Одна из них вышла замуж. Молодой зять был знаток Торы, но большой гордец.

Местный священник, когда заходил в корчму, очень любил вести с юношей умные беседы. Много часов подряд они говорили о вере. Ксендз ставил трудные вопросы, а наш ученый зять отвечал на них и оставался победителем. От этого его гордость росла. Как-то проезжали евреи через их деревню. Они увидели, как юноша толкует с ксендзом, и им это очень не понравилось. Начали было объяснять юноше, что так нехорошо делать, но он в ответ только посмеялся.

А священник привел в корчму двух других священников из соседних деревень, и они опять вели с юношей философские споры, и опять он победил. После этого ксендз велел крестьянам оказывать мудрецу из корчмы большой почет, потому что этот юноша — большой человек.

Однажды он пришел и сказал ученому зятю, что епископ прослышал о его уме и хочет с ним познакомиться. Сперва молодой зять и слушать об этом не хотел. Но ксендз уговаривал, уговаривал и, наконец, уговорил. Они приехали в Витебск, и ксендз представил юношу епископу. Там были и другие монахи и священники. Все они восторгались умом еврея и просили его задержаться на несколько дней. Епископ отвел ему квартиру в своем доме, а кашерную еду юноша покупал себе на рынке. Обращались с ним с большим почетом. Когда юноша собрался уезжать, то все священники поблагодарили его за мудрые беседы. Дома зять не сказал, где был, но был горд и доволен собой.

Как-то остановились на отдых в их корчме большие знатоки Торы. Они завели ученый спор. Наш юноша оказался рядом и тоже постарался вставить слово. Но его попросили помолчать и послушать. Он обиделся до крайности.

Как раз в ту пору епископ ехал в соседнюю деревню — освящать новый собор. Он специально заглянул в еврейскую корчму, чтобы побеседовать с юношей. После этого мужики из других деревень тоже стали смотреть на юношу с большим уважением.

Короче, дальше было так: после праздника Суккот зять исчез на несколько недель и вернулся вроде как не в себе. Затем исчез снова. И вдруг приходит от него письмо. Зять пишет, что живет в доме епископа, и обращаются там с ним с большим почетом. Ему обещали, что помогут стать большим человеком.

Хозяйка корчмы и ее дочери были женщины простые. Они прочли письмо и ничего не поняли. Но когда приехал из города их ученый брат, то, пробежав письмо, он схватился за голову и крикнул:

— Гевалт! Наш Велвл хочит креститься!

Женщины зарыдали в голос. Они помчались в Лиозно и вбежали в дом Алтер Ребе, первого главы хасидов ХаБаД. Всхлипывая, они стали умолять:

— Ребе, помогите нам! Велвл хочет оставить еврейство!

От этой вести дрожь прошла по рядам хасидов. А Ребе сказал: — Все, что я могу, — это рассказать историю, которая случилась, когда я жил в Межириче.

И Ребе рассказал, что когда он в молодости был учеником Магида из Межирича, то один юноша, живший неподалеку, оказался в плену у духа глупости и решил оставить еврейский Закон. Он укрылся в доме священника и стал готовиться к крещению. Его несчастный отец прибежал к великому Магиду и стал умолять о помощи. Магид очень внимательно выслушал его, потом погрузился в двекут — состояние, которое доступно только цадикам. Душа при этом поднимается в верхние миры, к источнику жизни, и ищет там причины земных событий. После этого Магид сказал свой комментарий на отрывок из Торы: «Человек, когда согрешит». А затем велел, чтобы его ученики всю ночь и весь день без перерыва читали Псалмы царя Давида. Алтер Ребе тоже был среди них. В середине дня в синагогу, где они сидели, вошел тот самый юноша. Никто его ни о чем не спрашивал. Он провел в Межириче несколько дней, разговаривал с Магидом, а затем вернулся в дом своего отца.

Закончив эту историю, Алтер Ребе ушел в свою комнату. Надо сказать, что во время рассказа он повторил комментарий своего учителя, и, наверное, это было сделано не просто так.

Но что же делать дальше? Ребе рядом нет, а женщины продолжали плакать. Тогда его ученики выбрали десять человек, которые будут читать Псалмы всю ночь и весь день. Долго ли, коротко ли, но во время их чтения в синагоге появился молодой человек с мешком за плечами. Увидев, что евреи читают Псалмы, он присоединился к ним. При этом слезы в три ручья бежали по его лицу. Хасиды сразу поняли, что это за человек, но никто не подал вида.

Было это в дни Хануки. Каждый вечер после зажигания свечей Ребе говорил слова Торы, а ученики потом несколько раз повторяли их, чтобы покрепче уложилось в памяти. Всю Хануку юноша провел в Лиозно и слушал, слушал. Затем он пошел к Ребе на ехидут — разговор с цадиком с глазу на глаз. А потом отправился в свою деревню.

Но он быстро покинул ее, перевезя всю семью в другое место. И стал хасидом.

Только фараон.

Однажды цадик реб Бунем из Пшисхи путешествовал с сыном по Германии. Евреи там жили просвещенные, знакомые с достижениями философии и науки. Кого-то можно было даже сгоряча назвать эпикоросом, то есть человеком, который оставил Тору и не верит в Творца. Но кто знает, что на самом деле творится в еврейской душе?..

Реб Бунем остановился в одном доме на субботу и, сев за стол, начал по обыкновению говорить слова Торы. Гости их встретили со смехом. Также, наверное, смеялся бы дворник, если бы услышал от ученого, что скамья, на которой он сидит, состоит из атомов.

Сын цадика был вне себя от обиды. Над его отцом, молитва которого значила так много, а мысли проникали так глубоко, смеются эти безбородые умники! Выбрав момент, он шепнул отцу:

— Как ты можешь учить этих эпикоросов?

Цадик ответил:

— Так оно само выходит. Как только у меня в душе просыпается желание учить других Торе, я совсем забываю, где я, и кто сидит передо мной. В следующий раз сделай мне какой-нибудь, знак, чтобы я опомнился…

И вот прошла неделя, и цадик вновь садится за субботний стол в компании немецких евреев. Он вновь хочет сказать слова Торы, но сын прошептал: «Нельзя, эпикоросы!» Реб Бунем покачал головой:

— Нет, не надо называть их этим словом. Настоящим эпикоросом был только фараон. Всевышний обрушил на Египет десять казней, а он все повторял: «Кто этот Б-г, чтобы я его слушался?..» А эти немецкие евреи совсем другой народ. Как только у кого-то из них заболит голова, он тут же кричит: «Шма, Исраэль!»

А цадик молчал…

Два праведника, учитель и ученик, отправились утром в синагогу. Один из них был рабби Яаков-Ицхак из Люблина по прозвищу Хозе — Провидец. А другой — молодой еще человек, реб Нафтали из местечка Ропшица. Вдруг подул им навстречу такой сильный ветер, что они и шагу не могли ступить. Стояли, пригнувшись, чтобы не сбило с ног. Время шло, ветер крепчал.

— Ребе! — крикнул реб Нафтали. — Сделайте так, чтобы ветер затих!

Ребе молчал. А буря завывала.

— Ребе! — снова воскликнул реб Нафтали. — Так мы вообще не попадем в синагогу!

Ребе молчал. А ветер прижимал их к земле свинцовой тяжестъю.

— Ребе! — в третий раз крикнул реб Нафтали. — Заставьте ветер затихнуть, или я сам сделаю это!..

Но Ребе продолжал молчать, и реб Нафтали, делать нечего, при помощи своих познаний в Каббале заставил ветер стихнуть. Они благополучно добрались до синагоги, хорошо и долго молились, мирно вернулись домой.

А назавтра евреи из соседних местечек прибежали к Провидцу из Люблина с жалобой на то, что разные болезни вдруг появиллись в их краях. Все больны, все страдают…

— А позовите-ка сюда этого самого реб Нафтали! — строго попросил рабби Яаков-Ицхак.

Когда ученик явился, Ребе сказал ему:

— Иногда Всевышний специально посылает сильный ветер, чтобы он унес болезни и эпидемии прочь от еврейского жилья, куда-нибудь в пустыню, где они не смогут причинить людям вреда. А ты вчера заставил этот ветер стихнуть, и болезни посыпались на наши головы…

— Что же теперь делать? — растерянно спросил ученик.

— Как это что? — удивился учитель. — Заставь болези убраться из наших мест!..

Реб Нафтали признался, что ему нужна для этого помощь Ребе. И вот несколько дней подряд они провели вместе, в учебе и в молитве, чтобы спасти евреев от беды. Наконец цель была достигнута. Учитель и ученик вышли на улицу, чтобы идти в синагогу.

Вдруг подул очень сильный ветер. Ребе пригнулся и схватился за забор. Ученик тоже. Ребе молчал. Ученик тоже.

Потом он сам стал Ребе, знаменитым рабби Нафтали из Ропшица…

Ребе и Пуримшпиль.

Жил в Румынии один хасид по имени Мендл, который перебрался в Россию, в город Кишинев. Незадолго до переезда он поссорился со своим приятелем. Тот явился к нему однажды и попросил взаймы большую сумму денег. Хасил не дал. Тогда приятель обещал что отомстит. И выполнил угрозу. Он заявил румынским властям, что Мендл не так давно нашел клад, ящик с золотыми монетами, и удрал с ними на русскую сторону. А ведь деньги-то по закону полагаются румынскому царю.

Власти всполошились и написали в Кишинев письмо с просьбой прислать нашего хасида обратно. Оттуда пришел ответ, что еврей теперь российский гражданин, и если есть к нему претензии, то дело должно слушаться в русском суде. Пусть румыны присылают в Кишинев прокурора, свидетелей и все такое, а там разберутся.

Узнав о суде, хасид очень испугался. Не теряя времени, он отправился в местечко Шпола, где жил реб Арье-Лейб по прозвищу Шполер Зейде. Цадик выслушал Мендла и сказал:

— Ничего не бойся, не нанимай никаких адвокатов. Я сам пришлю тебе защитника. Только постарайся, чтобы дело слушалось в Пурим.

Мендл спросил:

— А сколько это будет стоить?

Шполер Зейде ответил:

-Есть бедная сирота, которая сейчас выходит замуж. На все расходы нужно триста рублей. Если ты подаришь их, это и будет твоей платой.

И еще цадик попросил, чтобы хасид приготовил заранее письмо, в котором поручал бы адвокату вести его дело. Адвокат сам разыщет Мендла в день суда, и узнать его будет нетрудно: он будет в белой шляпе и красных перчатках.

Оставил хасид деньги и вернулся домой. С помощью всяких уловок он и впрямь добился, чтобы дело слушалось в день праздника. А Шполер Зейде, не терял времени стал готовить Пуримшпиль. В Шполе был обычай: если власти грозили еврею судом или другими напастями, то на Пурим ставили спектакль, в котором хасиды разыгрывали сюжет о предполагавшихся событиях. Причем конец спектакля был таким как велел Ребе. Много глубоких тайн было в этих веселых представлениях, много людей потом спаслось от настоящей беды.

На этот раз было объявлено, что артисты будут представлять суд над евреем по имени Мендл. Главного судью играл раввин местечка. Человеку, который изображал прокурора из Румынии, вымазали лицо сажей, и публику предупредили, что, как только он откроет рот, надо издеваться над ним и покатываться со смеху. Один хасид играл Мендла, другой — доносчика, и так далее. В роли защитника выступал сам Шполер Зейде. Он накинул на шляпу белый шелковый платок и надел красные перчатки. Когда судьи предоставили ему слово, он стал объяснять, что доносчик действовал из вражды, что историю про клад он придумал, а если даже и не придумал, то румынский царь не имеет никаких прав забирать его у Мендла…

Ребе говорил красиво и очень убедительно. Лишь только он закончил, как «судьи» тут же решили, что Мендл ни в чем не виноват. А «прокурора» вытолкали вон и велели, чтобы он поскорее отмылся от сажи.

После этого Ребе с хасидами уселись за стол праздновать Пурим. Вскоре пришла весть из Кишинева, что Мендл выиграл дело и едет в Шполу. Стоило ему появиться в местечке, как люди обступили его и наперебой стали расспрашивать, как прошел суд. Мендл рассказал, что адвокат был очень хороший и выступал так, что заслушаешься. А когда он повторил его речь, то выяснилось, что это было слово в слово то, что Ребе говорил в Пуримшпиле…

Когда хасид пришел к цадику, тот с улыбкой спросил:

— Что, Мендл, хорошего защитника я тебе прислал?

— Конечно, — ответил Мендл, все слушали его, раскрыв рот. Благодаря ему дело решилось в мою пользу…

Тогда цадик сказал:

— Знай, что это был ангел. Он появился потому, что ты помог бедной сироте выйти замуж. Ты снова встретишь его, когда будешь на Небесах давать отчет о своих делах в этом мире. И опять он будет готов защищать тебя…

Вот такой театр был у евреев.

И все-таки в Радошиц!

Ушел из мира большой цадик, Ребе из Радошица. Место занял его сын, реб Исроэль-Ицхак. До этого он стоял в тени отца, и поэтому никто не знал, велик ли он и насколько глубоко проник в тайны Торы.

Два хасида, у которых был обычай ездить к цадику из Радошица, решили теперь навестить его сына. Но в середине пути их охватили сомнения: а стоит ли? Ведь Ребе — это не просто умный человек, не просто знаток Торы, Все-вышний должен подарить ему умение читать в сердцах своих хасидов… Есть ли оно у нового Ребе? Или он просто сел в кресло отца.

Судили и так и этак, но потом решили: ладно! Поедем. Полпути прошли, зачем возвращаться? Доедем, проведем там хотя бы одну субботу. Все же он сын своего отца и, значит, достоин уважения…

Когда они попали в Радошиц и переступили порог дома Ребе, то он вышел им навстречу, поздоровался и сказал с улыбкой:

— Как по-вашему, если кто-то знает, о чем хасид думает в пути, то он уже достоин называться «Ребе»?

Гости покраснели. Может быть, от счастья. Они поняли, что дорога в Радошиц будет для них теперь гораздо короче…

Тот, кто спасает Израиль.

Недалеко от города Колбасова была деревенька, где один еврей арендовал у помещика корчму. Дела его шли плохо: мужики медлили с возвращением долгов, не на что было купить новые припасы. Вдобавок еще арендная плата. Помещик не раз и не два напоминал о ней, да как ее отдать, когда в кармане и рубля нет?

Надо сказать, что помещик этот любил порядок. Поэтому он послал своих казаков учинить в корчме погром, чтобы припугнуть еврея, расшевелить его немного. А казаки рады стараться. Было это в субботу, день покоя и отдыха… Казаки влетели, столы и лавки свалили, горшки перебили, помои на печку, а бесценное сокровище, субботний чолнт, вылили на улицу, на радость собакам.

Арендатор с женой сидели между обломков, вытирая детям слезы. Потом наш еврей встал и пошел в синагогу, которая находилась в Колбасове. Это была последняя суббота перед Песах, и раввин должен был выступить с особой речью. Когда наш арендатор с трудом протиснулся в битком набитую комнату, знаменитый праведник, рабби Еошуа-Гешель, говорил такие слова:

— У нас есть два похожих благословения. В одном говорится, что Всевышний «спас Израиль», а в другом — что он «спасет Израиль». Первое благословение относится к исходу из Египта, второе напоминает, что Всевышний спасает нас каждый день, в любое время, постоянно. И даже если есть еврей, который задолжал с арендной платой, и помещик послал казаков, чтобы они устроили разгром в его доме, даже такой еврей получит избавление от всех своих бед…

Когда арендатор услышал это, он не стал ломать голову над тем, как Ребе узнал все подробности случившегося. Просто сердце его наполнилось радостью, и, возвращаясь домой, он плясал и пел: «Ребе сказал — “спасает Израиль!” Ребе сказал — “спасает Израиль!”»

А помешик послал казаков узнать, как поживает его арендатор после разгрома. Те вернулись и доложили, что еврей, по — видимому, от огорчения спятил: он орет песни и пляшет среди обломков.

Тут помещик понял, что перестарался. Он приказал еврею прийти вечером в господский дом. Арендатор решил, что его ждет наказание, но, подумав о Том, Кто «спасает Израиль» , отправился в путь с легким сердцем. Хотя, на самом деле, радоваться было нечему: скоро Песах, водкой еврею торговать запрещено, и тут уж он свои дела никак не поправит.

Когда еврей вошел к помещику, тот обратился к нему с мягкой укоризной:

— Что же ты, Мошке, такой неудачник? И сам бедняк, и меня разорить собрался.

— Что же я могу сделать? — спросил арендатор.

Грустно стало помещику, что приходиться шевелить мозгами за еврея, но какой теперь с него спрос…

Он сказал:

— Мошке, слушай внимательно. Вот записка на винокуренный завод. Я прошу их под мою ответственность отпустить тебе водки в кредит. Продай ее поскорей и езжай на завод снова. Глядишь, и выручишь чего-нибудь…

Арендатор сделал в точности так, как было велено. До начала праздника ему удалось обернуться с водкой несколько раз и хорошо заработать. Помещик получил, наконец, свои деньги, а еврей, не скупясь, накупил всего, что нужно на Песах.

В канун праздника он пришел к рабби Еошуа-Гешелю, протянул ему узелок с деньгами и сказал: Ребе, это вам от Того, Кто «спасает Израиль»…

Урок на морозе.

Один еврей пришел к Магиду из Межирича и стал жаловаться, что его донимают нечистые мысли и гадкие фантазии. Нагло, как бандиты, залезают они под ермолку и мешают думать о хороших и святых вещах. Магид сказал:

— Тебе нужно поехать к реб Зееву из Житомира.

Надо — значит надо. Реб Зеев держал корчму недалеко от города, в одной деревушке. Когда наш еврей, наконец, добрался туда, была уже ночь. Гость нашел корчму, но дверь была закрыта. Он постучал. Никто не отозвался. Он подождал какое-то время и снова стал стучать. Ни ответа, ни привета. А на улице холод, ветер, тьма. Наш путник начал умолять:

— Откройте, пожалуйста! Замерзаю!

Молчание.

Тогда он разозлился:

— Да что ж это такое? Неужели жалко пустить еврея в дом?!

Тишина. И так всю ночь.

Утром, наконец, корчму открыли. Гость зашел туда и, следуя совету Магида, попросил приют на несколько дней. Все это время хозяин, реб Зеев, ничего не говорил ему, ни о чем не спрашивал. Ни мудрых советов, ни суровых наставлений. Наш еврей шептал про себя: «Да зачем же Магид меня сюла отправил?!» Наконец он решил: «Хватит, пора домой». И стоя у порога, сказал хозяину:

— Магид, наш учитель послал меня к вам, а зачем я не знаю…

Цадик реб Зеев из Житомира ответил:

— Я скажу, зачем. Чтобы ты понял, что когда человек хозяин в своем доме, то незваные гости к нему не войдут…

Старший сын.

Ох, сколько раз это происходило в жизни: отец отсылает сыновей из дома — изведать мир, узнать себя, отыскать, где водится счастье…

Что же делать, придется рассказать об этом еще раз. Лет двести назад жил в Германии богатый еврей, и было у него четверо сыновей, один другого лучше. Тора им давалась легко, учеба шла так быстро, что скоро трудно стало найти поблизости человека, который мог бы рассказать им что-то новое. Однажды отец собрал братьев вместе и поставил им такое условие:

— Я дам каждому из вас большую сумму денег и отпущу из дома. Езжайте куда хотите, учитесь у кого хотите, а если встретится вам достойная девушка, то и жениться можете не спрашивая моего совета. Прошу лишь об одном: через пять лет соберитесь снова в родной дом. Я хочу взглянуть, что вышло из каждого…

Странные отцы бывают на свете. Но яблоко от яблони недалеко падает, сыновьям его совет пришелся по душе. Они разлетелись по свету, как стрелы из лука…

Самый старший, по имени Ехиэль, оказался в Польше. Тропинки судьбы привели его в городок Меджибуж. Там в глинобитном домике жил человек, которого одни считали неучем, другие чародеем, а третьи становились его учениками. Это был рабби Исроэль Баал-Шем-Тов. Поскольку Ехиэль был из Германии, то другие ученики стали называть его Дайчель — «немец». С этим прозвищем он и взошел под хупу, став мужем дочери Бешта. Между тем минуло пять лет, и пришла пора выполнять отцовское условие.

Отправляясь в дорогу, Дайчель попросил у Бешта благословения, чтобы успеть вернуться до Рош-Ашана и провести вместе с учителем осенние праздники. Бешт промолчал. Зять завел об этом речь снова, но Бешт ничего не ответил. После третьей попытки Дайчель понял, что скорее всего на Новый год ему суждено быть совсем в другом месте. На всякий случай он взял с собой шофар — бараний рог, в который положено трубить в Новый год.

Все вышло, как хотел отец. Четверо братьев собрались вместе. Отец устроил в их честь ученый пир. Собрались лучшие люди города, мудрецы Талмуда, знающие толк в рассуждениях глубоких и изящных, которые способны перевернуть мир, а потом снова поставить его на ноги.

После омовения рук, после того, как преломили хлеб, отец попросил Ехиэля, своего старшего сына, сказать перед гостями слово Торы. Но сын ответил, что не знает ничего такого уж особенного, чтобы держать слово перед ученым собранием.

Делать нечего: отец обернулся к другому сыну. Тот встал и говорил красиво, долго и хорошо. Затем поднялся третий брат, потом четвертый. Дайчель между тем ел и пил, как будто у еврея нет другой радости на свете. В конце концов, отец позвал его в отдельную комнату и сказал с родительским гневом:

— Я вижу, ты не только забыл про Тору, но и сделался обжорой…

Дайчелю стало жалко старика. Он задумался, потом ответил:

— Нет, я все-таки научился чему-то… Созови завтра такое же собрание…

Отец исполнил его просьбу. Дайчель снова занялся едой и питьем, но когда кто-то из братьев стал держать речь, старший сын встал и провел ладонью перед его лицом. Брат запнулся, замолчал и вдруг стал рассказывать о своих плохих поступках. Это длилось несколько минут, потом тот застыл, не понимая, что с ним происходит. Так же поступил Дайчель с остальными братьями — вместо красивых речей внезапное раскаяние. Потом старший сын объяснил, что это и есть путь хасида: неважно, что ты говоришь, неважно, кем представляешься, важно, что скрыто в тайниках твоей души…

Настало время возвращаться обратно. Дайчель простился с родными и сел на корабль. Стоило оказаться в открытом море, как разаразилась буря. Ветер гнал суденышко в чужие края, в неведомые земли. Когда, наконец, вдали показался берег, был канун Рош-Ашана.

Что это было за место? Индия, Аравия? Мы не знаем. Главное то, что евреев здесь никогда не видали. Дайчель нашел себе пристанище в домике недалеко от моря и стал готовиться к празднику, похожему на суд, потому что в этот день Всевышний решает судьбу каждого, кто живет на земле. Он принял микву, окунувшись с головой в морские волны, и стал молиться со слезами и плачем, как было принято среди учеников Бешта.

Люди останавливались и смотрели с удивлением, потому что ничего подобного они не видели до сих пор. Их удивление усилилось, когда наутро они услышали, как он трубит в шофар. Не рожок пастуха, не трубы музыкантов. Щемящий звук, от которого стискивает горло…

Проезжал мимо владыка тех земель. Увидев толпу, которая собралась рядом с жилищем Дайчеля, он остановился и спросил, в чем дело. Ему рассказали, как странно ведет себя незнакомец, который вчера сошел с корабля на берег: плачет, кричит и трубит в рог. Правитель был человек ученый и умный. Он сказал:

-Это не сумашедший. У него такая вера и такая служба. Запрещаю обижать его и причинять ему вред. Я хочу, чтобы он пришел ко мне во дворец.

Рош-Ашана длится два дня. Когда праздник закончился, Дайчель отправился к царю. Каждый из них знал много языков, и вот нашелся один, который понимали оба. Гость объяснил правителю, кто такие евреи, какая у них вера и почему они рассеяны по всей земле.

Царь сказал:

— Скажи, не мог бы ты привезти сюда триста евреев? Я хочу чтобы они жили в моей стране, потому что мне очень понравились твои слова и твоя молитва…

Дайчель подумал и ответил так:

— Господин мой царь! По двум причинам нельзя выполнить твою просьбу. Во-первых, у меня нет власти и права приказать людям сняться с места и отправиться за тридевять земель. И еще. Если Всевышнему будет угодно, чтобы евреи оказались здесь, Он все равно приведет их сюда — даже насильно, в железных оковах…

Эти слова тоже понравились царю. Он отпустил гостя с миром. Дайчель сел на корабль и отправился в родные места. Прошло какое-то время, и он ступил на знакомый порог сказать шалом своему тестю. Бешт тепло приветствовал его, а потом сказал:

— В нашем мире рассеяны искры Б-жественного света, которые нужно собрать и поднять. Евреи занимаются именно этим, иногда с радостью, а иногда и в горе. Знай, что если бы ты не оказался в той стране и не поднял искры своей молитвой, то евреев привели бы туда в железных оковах, чтобы выполнить ту же работу…

Дайчель вспомнил свой ответ царю. А Бешт добавил:

— А теперь им нечего там делать. Евреи окажутся в той стране, только когда придет Машиах и освободит мир от зла…

Песня пастушка.

Я хочу загадать загадку, которую вы никогда не отгадаете: откуда берется Ребе? В меховой шапке и с белой бородой, с лицом, как луч, и глазами, которые видят тебя не только таким, какой ты есть, но и таким, каким ты можешь стать. Плохим или хорошим, честным или лгуном. Но Ребе не похож на папу с ремнем или на учителя с гадкой ручкой, которая только и умеет, что ставить двойки в журнал. Он не будет ходить за тобой следом и приставать: «Когда же, наконец, ты прочтешь постель или застелишь книгу», — ой, прости, наоборот… Но в трудную минуту он вдруг окажется рядом. А откуда он узнал, что ты в беде, это его секрет.

Так вот: откуда берется Ребе? Для этого нужны две вещи: высокая душа и мудрый помощник. И об этом наш рассказ.

Давным-давно, больше двухсот лет назад, жил на Украине человек по имени Лейб, сын Сары. Он был праведник. Праведник-путешественник. Он появлялся там, где была нужна его помошь, а потом тут же исчезал. Поэтому на белом свете мало кто знал о нем. Разве что другие праведники. А их немного.

Однажды реб Лейб почувствовал, что где-то в Венгрии, в маленькой деревушке, живет человек с очень высокой и светлой душой, которой нужно помочь раскрыться и этом мире. Праведник сказал своему кучеру, чтобы он быстрее запрягал лошадей, потому что им предстоит дальняя дорога. Как только кучер услышал слово «дальняя», он тут же понял, что они поедут не обычным образом, а чудесным. Как только они выехали за город, реб Лейб забрал у кучера вожжи. Тот задремал, и сквозь сон ему казалось, что дорога прогнулась и стала легкой, как лента в девичьей косе, а деревья, стога с сеном, мужики на телегах и разбойники в лесу проносятся мимо них быстро-быстро, исчезая позади.

Он очнулся, когда реб Лейб передал ему обратно вожжи. Оглянулся, а кругом — Венгрия. Евреи здесь, конечно, есть, как и всюду. Показалась впереди небольшая деревня. Реб Лейб, сын Сары, помолился, а потом пошел гулять в соседнюю рощу. Там он увидел мальчика лет восьми, одетого в лохмотья. Он пас стадо гусей и пел такую песню:

Роща, роща, как ты велика,

Роза, роза, как ты далека.

Если б роща поменьше была,

Тогда б и роза поближе была.

Если б из чащи вышел я,

Тогда бы роза была моя.

Песенка простая, но мелодия была такая нежная и сладкая, что переворачивала душу. Реб Лейб знал, что на Небе, в высших мирах, есть место, которое наши мудрецы называют «дворцом мелодий». Все напевы, которые спускаются в этот мир, берутся оттуда. Иногда они попадают в нечистые руки, и тогда люди коверкает их, бросают в грязь и сами прыгают следом. Но зато, если руки чистые, напев может спасти многих…

Лейб, сын Сары, стал расспрашивать мальчика и узнал, что он сын бедной вдовы. Праведник тут же отправился к ней и попросил, чтобы она отдала ему паренька на воспитание. Он может научить ее сына какому-нибудь хорошему занятию, например, торговле. Вдова согласилась. Реб Лейб дал ей приличную сумму денег, чтобы она не страдала от отсутствия помощника, и они расстались.

Куда реб Лейб повез мальчика? К другому праведнику. Это был рабби Шмелке, раввин из Никольсбурга. Гость сказал хозяину: «Сделай из этого мальчика того, кем он должен быть…»

Так вот: маленький пастушок стал расти в его доме. Прошли годы, и у него обнаружилось удивительное свойство: поднимать небесные напевы, которые когда-то упали в грязь. Помните песню про розу? Наш мальчик, теперь уже юноша, знаток Торы, молодой мудрец, спел ее однажды так:

Галуг, галут, как же ты велик,

О Всевышний, как же Ты далек.

Если б галут поменьше стал,

Тогда бы я к Б-гу поближе стал.

Если бы из плена вышел я,

Мы были бы вместе, Он и я…

Простая песенка. Но многие, услышав, как ее поет рабби Ицхак-Айзик Тойб (он и есть наш пастушок), хватались за голову, шепча: «О чем же я раньше думал…» И начинали задавать ему совсем непростые вопросы — как быть евреем, как служить Всевышнему от всей души. Вскоре он стал известен под именем Ребе из Калова. Выходит, его учитель исполнил то, о чем его однажды, давным-давно попросил Лейб, сын Сары: «Сделай из мальчика того, кем он должен быть…»

Оказалось, он должен быть главой хасидов.

Пасхальный гешефт.

В ночь накануне Песах евреи обследуют весь дом, проверяя, не завалилась ли где крошка квасного. Это не самое подходящие время, чтобы делать гешефты. И все же один человек начал свой путь к богатству именно в эту ночь.

В городе Черткове жил известный гаон, рабби Цви-Гирш. Был у него ученик, смышленый парень по имени Меир-Аншель. Как-то предложили ему хороший шидух. Он уехал в другой город, женился, открыл лавку.

У рабби Цви-Гирша была дочь. Он отложил на ее приданое 500 золотых. Деньги лежали в ящике стола, запертом на ключ. Лишь раз в год, накануне Песах, рабби отпирал ящик, чтобы взглянуть, нет ли там квасного, и потом ящик снова запирался на весь год. И вот сейчас, как всегда, рабби повернул ключ и увидел, что квасного нет и денег — тоже. Он вздрогнул, побледнел и пошел рассказывать домашним о случившемся. Что тут началось…

Женская часть дома, утерев слезы, собралась на совет. Женская часть дома решила: деньги украл Меир-Аншель, потому что больше некому. Все улики были против него: вдруг уехал и женился. Внезапно открыл лавку. На какие средства, а?

Рабби Цви-Гирш стал возражать. Он сказал, что есть в Галахе правило: кашерных евреев не подозревают. А Меир-Аншель, без сомнения, был кашерным — добрый, честный, со страхом Б-жьим в сердце. Но женская часть дома стояла на своем. Напрасно рабби цитировал Талмуд, напрасно пытался смягчить их сердца, рассказывая притчи. На любой довод его противники отвечали водопадом слез. И сквозь этот водопад слышалась твердая, как приказ об атаке, просьба: рабби должен поехать к бывшему ученику и попросить, чтобы тот вернул деньги. С приданым не шутят.

Рабби поехал. Он вздыхал всю дорогу, он заранее пытался подобрать самые мягкие слова, самые туманные выражения. Что-то наподобие: «случайно подобрал ключ к ящику», «нечаянно взял кошелек». Но, как ни верти, получалось нескладно, нелепо, гадко, хоть лошадей назад поворачивай…

Все же он доехал. Меир-Аншель, увидев учителя, очень обрадовался и принял его с большим почетом. Когда же рабби Цви-Гирш, вздыхая и запинаясь, рассказал, в чем дело, бывший ученик сказал спокойно:

— Все верно. Я взял деньги. Всей суммы у меня сейчас нет, поэтому я верну вам только 200 золотых. А остальное буду посылать частями.

Назад лошадки двигались быстрее. Рабби обрадовался, что не пришлось оскорбить человека напрасным подозрением и что приданое вернулось к любимой дочке. Меир-Аншель сдержал слово, и вскоре все пятьсот золотых снова собрались в одном кошельке.

Нить повествования, между тем, переносит нас в трактир, находившийся в деревне, недалеко от города, где жил рабби. Однажды пришел туда один крестьянин. Выпил, закусил, снова выпил, снова закусил, а потом уже не закусывал. Когда прищло время расплачиваться, он достал из кармана золотой и сказал трактирщику:

— Смотри, что я сегодня нашел на улице! Пойди в город, разменяй его и возьми, что с меня причитается, а сдачу верни, слышишь?

Через несколько дней он снова появился в трактире с золотой монетой, и потом опять, и еше раз… Может трактирщику надоело каждый раз бегать в город разменивать золото. Или он подумал: да разве червонцы это булыжники, чтобы валяться на каждом шагу? Словом, трактирщик пошел к воеводе, доложил все как есть и добавил, что дело пахнет воровством. Воевода сказал:

— А ты напои его. И пусть дружки расспросят его как следует… Что ж, так и сделали. Горилка, сливянка, медовуха — перепробовав все это, крестьянин размяк. Когда друзья, тоже пьяные, захотели узнать правду, мужик рассказал такую историю.

Жена его пошла убирать в доме еврейского раввина. И увидела, что все ящики его стола открыты, а один закрыт. «Почему это?» — подумала она. Дождавшись подходящей минуты, утащила ключ, нашла в ящике кошелек и положила его к себе в передник. Деньги закопаны в его доме — а где, он сейчас расскажет, только надо еще выпить.

…То не ангелы несли пьянчугу по воздуху, а казаки воеводы волокли его в холодную. После строгого допроса он сознался во всем. Тогда воевода послал за раввином. Как положено, он стал водить беседу вокруг да около, расспрашивая, как евреи платят налоги, сколько у рабби сыновей и дочерей, кого он нанимал убирать перед Песах.

— А не пропадало ли потом чего? Ах, пропадало! А не этот ли кошелек?

Такие истории бывают на свете. Рабби Цви-Гирш пошел домой и, очень строго взглянув на женскую часть дома, объявил, что отправляется в дорогу. К ученику.

Когда они встретились, рабби первым делом задал вопрос:

— Почему ты взял на себя грех, которого за тобой нет?!

Меир-Аншель обьяснил, что ему стало жалко своего учителя. Потерять приданое — все знают, какое это горе.

Рабби Цви-Гирш сказал:

— Если так, я благословляю тебя, чтобы отныне и вовек тебе сопутствовала удача, чтобы ты богател все больше и больше, а также все твое потомство…

Это благословение исполнилось. Меир-Аншель богател год от года. Кстати, фамилия его была Ротшильд — чтобы вы не думали, что мы тут сказки рассказываем…

Сладкий портной.

Не всем же быть великими мастерами… Жили в Вильне двое портных, которые шили так себе. Поэтому хорошие заказы доставались другим, а они латали лохмотья городской бедноте, да мастерили из дерюги кафтаны и штаны крестьянам, которым неважно, где зад, где перед. Но наука говорит, что от такой работы не разбогатеешь. Решили наши портные объединиться и начать бродить по деревням и хуторам, где заказы есть, а мастеров нет. Так и сделали. Тут сошьют старосте парадный кафтан. Там сочинят жене стражника шубу, которую и летом неохота снять… В общем, бродячая фабрика из двух евреев.

Скопили они денег и после долгих странствий решили возвращаться домой. Случилось им проходить одну деревню. Солнце садилось, и портные стали искать ночлег. Обычно они останавливались у евреев: там мясная и молочная посуда отдельно, и иконы не висят. Здешний еврей был важный господин — доверенный человек у пана, собирал у мужиков налоги. Только видят портные, что этот господин совсем нос повесил. Они к нему: «Что случилось?» А он: «Отстаньте, не до вас». Как же тут отстанешь, если можно помочь, вмешаться, придумать такое, что до тебя никому в голову не приходило. Стали наши мастера хозяина теребить, пока не рассказал он о своем горе.

Дело в том, что пан, хозяин здешних земель, выдает эамуж дочку. И решил он, что подвенечное платье у нее будет не простое, а особенное. Кто найдет портного? Еврей, найди. Привел он к пану одного — не годится, привел второго — не подходит. Всех портных, даже самых искусных, отослал этот капризный пан обратно. А потом, рассвирепев, сказал еврею:

— Ты, видно, совсем поглупел, если в таком простом деле разобраться не можешь. Если не найдешь мне мастера, прогоню тебя из своей деревни…

Тут еврей замолчал, а портные задумались. Вдруг один из них шепчет своему товарищу:

— Слушай, а что если Всевышний для нас приготовил эту работу?

Тот в ответ:

— Может быть…

И вот они подходят к хозяину и сообщают, что готовы сшить панской дочке подвенечное платье. Тот, даром что грустил, покатился со смеху:

— Да вы же, бродяги, из дерюги шьете! Два метка вместе, а третий пополам! Как вы подумать такое могли, как осмелились…

Первый мастер сказал задумчиво:

— Если твой пан прогнал искусных мастеров, значит, он не в своем уме. А откуда тебе знать, что любят сумасшедшие? Может, как раз наша работа ему и понравится…

Хозяин вздохнул, отправился к пану и докладывает: так мол и так, последняя попытка, появились двое опытных портых. Пан глянул искоса, дернул усом и велел сшить какую-нибудь кофточку для пробы. Они сшили — ему понравилось. Тогда пан разрешил им взяться за подвенечное платье. Показали — очень понравилось. Портные работали не разгибая спины до самого вечера. Это пану тоже пришлось по душе, он любил смотреть, как люди стараются. Так давал он заказ за заказом, пока они не сшили все приданое. Когда работа была закончена, пан щедро расплатился с мастерами, потом послал за евреем и объявил: оплошность исправлена, значит, должность и жилье за ним сохраняются.

Он был очень рад, и мастера тоже. Глядя на их сияющие лица, жена пана вдруг возьми и скажи:

— Владек, если эти евреи так стоят друг за друга, может, они согласятся выкупить беднягу-арендатора, который сидит у нас в яме…

В те далекие времена люди жили по-домашнему. Если кто-то провинился перед паном, тот не тратил время на прокуроров с адвокатами, а просто кликал своих хлопцев, и несчастного бросали в темный подвал. Сейчас в нем сидел еврей-арендатор, который задолжал помещику деньги. И не один, а с женой и детьми — чтобы не скучали друг по другу. Сидели они так долго, страдали так тяжело, что уже и не чаяли выбраться живыми.

— А сколько он должен? — спросил первый портной.

Пан ответил — триста рублей.

Той ночью мастера не спали. Триста рублей у них было, даже больше — шестьсот. Но деньги эти были собраны нелегко — грош к полтиннику. И за них пришлось отдать несколько лет разлуки с семьей. Добавьте сюда ночлег где придется, уставшие ноги и страх, что караулит вас на ночной дороге. Второй портной заявил:

— Нет, я не могу… Выкупить еврея — важное дело, согласен. Если б можно было дать двадцать рублей, даже пятьдесят… Но тут нужно выложить половину того, что мы заработали! Как я покажусь перед женою, на что мы будем жить?..

Его товарищ подумал и сказал:

— Знаешь, давай разделим наши деньги. Каждый поступит со своей долей так, как хочет…

Напарник сразу понял, что тот задумал. Начал отговаривать его и махал руками, и рисовал в воздухе картины, плохие или хорошие, в зависимости от того, на что друг решится. Но из этих разговоров ничего не вышло. Рассвет забрался в окошко и осветил две кучки денег. Потом одну из них…

Пан принял деньги, кликнул хлопцев и они выпустили жида с родней на свободу. Как евреи были счастливы! Как они благодарили своего спасителя, какими благословлениями осыпали его! Этого нельзя передать, но вам и так понятно…

Осыпанный благословлениями нищий портной со своим богатым товарищем отправился домой, в родную Вильну. В архивах города не сохранилась запись его беседы с женой. Может, он сказал ей, что выполнил важную заповедь — выкуп пленных. Может, она кричала в ответ, что кормить семью — это тоже заповедь, что если он такой святой дурак, то зачем женился…

Короче, с той поры наш мастер упал духом, стал ворчать по пустякам, ругаться с соседями и заслужил прозвище Горький Портной. Заказчиков у него становилось все меньше и меньше, и в конце концов он уселся на перекрестке с протянутой рукой…

Шел как-то мимо один еврей, торговец льном. Наш портной, сгорая от стыда, попросил у него недову — подаяние.

— А что мне будет, если дам? — спросил торговец.

— Я благословлю тебя, — ответил Горький Портной.

Торговец оценил этот товар в пару медяков, получил благословение и отправился по своим делам. Он занимался тем, что скупал у панов лен и продавал его дальше. В тот день ему предстояла встеча с помещиком, у которого мозги были такие твердые, что об них можно было орехи колоть. Цену он всегда заламывал высокую и сбавить ни за что не соглашался. Не лень ему было торговаться весь день, наслаждаясь тем, как еврей мучается и не может понять, заработает ли он хоть рубль на этой сделке.

Но в тот день все было по-другому. Пан сам сбежал к нему навстречу, предложил скромную цену, и в несколько минут дело было сделано. Торговец ехал обратно, подсчитывал будущую прибыль, и нули в его тетрадочке росли и пухли, как тесто в горшке. Наконец он воскликнул:

— Не может быть!

Потом добавил:

— Тут что-то есть…

С тех пор, собираясь по делам, он всегда искал Горького Портного, давал недову и просил благословения, которое всегда помогало. Прошло полгода, наш торговец потихоньку богател, а причину успеха держал в тайне. Однажды съехалась его родня на ярмарку. Собрались, выпили вина.

Торговец льном вовремя не закусил и открыл секрет мужу сестры и брату жены, забыв, что и у них тоже есть родственники… Назавтра вся Вильна говорила о том, что Горький Портной на самом деле Сладкий Портной. Люди стали стекаться к нему со всех сторон. Он их благословлял, и благословение помогало!

Вскоре о чудесном нищем узнал глава хасидов Исроэль Баал — Шем-Тов — Бешт. Он пригласил к себе нашего портного и спросил, как ему достался этот удивительный дар. Портной ничего не мог ответить. Ученостью он не отличался, молился не больше других и вообще был человек совсем обычный. Все это он честно сказал Бешту. Но Баал-Шем-Тов не успокоился и продолжал расспрашивать гостя. Нищий поведал о своих невзгодах, и, когда он дошел до истории с выкупом, Бешт воскликнул:

— Вот оно!

Он объяснил, что удивительный канал, по которому в мир спускается благословение, достался Горькому Портному потому, что тот спас других евреев из плена.

Портной спросил:

— Теперь я могу идти?

Бешт ответил:

— Куда тебе спешить? Оставайся со мною.

Он стал учить портного Торе, и скоро горечь покинула его. Перед бывшим нищим открылся источник глубочайшей мудрости…

Прошли годы, теперь это был ученый человек, автор книги по Кабале. Я думаю, он не слишком жалел, что расстался с иглою. Не всем же быть портными, мудрецы тоже нужны на свете…

Тетрадь трактирщика.

Всем известны имена братьев-цадиков, рабби Элимелеха и рабби Зусии. Был у них еше и третий брат. Он держал корчму в какой-то деревушке, и мало кто его знал. Однажды решили ученики рабби Элимелеха съездить и взглянуть, что он за человек.

Сказано — сделано. Приехали. Зашли они в корчму и стали наблюдать за хозяином. Но ничего особенного им увидеть не удалось. Весь день он только и делал, что продавал крестьянам водку, причем делал это как самый обычный трактирщик. Не учился, не говорил мудрых слов. Только время от времени доставал какую-то тетрадь и делал там пометки.

Но юноши не сдавались. Кроме дня есть еще ночь. Они попросились ночевать, и хозяин согласился. Месяц уже стоял высоко, когда последний пьяница выполз из корчмы, домашние заснули, в доме наступила тишина. Тут юноши услышали плач и звуки ударов. Они подкрались и увидели, что хозяин с рыданием читает тетрадь, где днем делал пометки, и бьет себя при этом кнутом. Не в силах, сдержаться, юноши окружили хозяина корчмы и стали спрашивать, как такое может быть, чтобы еврей сам себя калечил?

Хозяин ответил бесхитростно, что такой обычай заведен у него издавна. Если ему днем в голову придет плохая мысль или он решит, что совершил какой-то грех, то тут же делает запись в тетради. А ночью, перед тем, как заснуть, перечитывает дневные записи и старается сделать тшуву из глубины сердца. Случается и ударить себя при этом.

И еще он открыл, что есть примета, по которой видно, что Наверху приняли его раскаяние. Если после слез, ударов и горьких мыслей запись сама собой пропадает из тетради, он знает, что его грех прощен.

Корчмарь опять склонился над тетрадью, взяв в руки кнут. Вскоре, однако, он пошел спать. На столе, среди пустых кружек. лежала тетрадь, страницы которой сияли белизной.

Поделитесь этой страницей со своими друзьями и близкими:

Фейсбук

 

ВКонтакте

 

Одноклассники

 

Вотсап