Избранные комментарии на главу Эмор

Глава 21

5. Язычники, и древние и современные, имеют пристрастие связывать религию и религиозные проблемы со смертью и мыслью о смерти. Для них Царство Б-жье начинается только там, где кончается человек. Они рассматривают смерть и умирание как подлинное проявление их божества, которого они считают богом смерти, а не жизни; бог, который убивает и никогда не оживляет, который насылает смерть и ее предвестников — болезнь и страдание, чтобы люди, осознавая могущество своего бога и свое собственное бессилие, боялись его. По этой причине они строят свои молельни возле могил, а возле покойника всегда можно увидеть их священников. Смерть и скорбь — самая благодатная почва для распространения их верований, и, как видится, с их точки зрения, наличие на их собственной плоти признака смерти, символа власти смерти, побеждающей все живое, было бы и символом религиозности и, прежде всего, наиважнейшим атрибутом священника и его должности.

Не таковы еврейские коэны, ибо не такова еврейская концепция Б-га и еврейская религия. Б-г, Чьим Именем коэну предписывается его место в среде еврейского народа, — это Б-г жизни. Его самым возвышенным проявлением является не власть смерти, которая разрушает силу и жизненность, но власть жизни, которая дает человеку возможность проявлять свободную волю и быть бессмертным. Иудаизм учит нас не тому, как умирать, но как жить таким образом, чтобы даже при жизни мы могли преодолеть смерть, отсутствие свободы, порабощенность материальными вещами или нравственной слабостью. Иудаизм учит нас тому, как провести каждое мгновение жизни под знаком нравственной свободы, мысли, надежд, творчества и успеха, наряду с физическими наслаждениями, являющимися еще одним моментом в постоянном жизненном служении вечному Б-гу. Этому учению Б-г посвятил Свое Святилище, и для службы этому учению Он освятил коэнов — хранителей устоя и «направления» (слово כהן, коэн, связано со словом כון, направление) народной жизни.

Когда смерть призывает других членов народа для исполнения последних актов любящей доброты по отношению к физической оболочке души, которую призвали домой, к Б-гу, כהני השם (Б-жьи коэны) должны оставаться в стороне, чтобы высоко держать знамя жизни возле мертвого тела, чтобы сделать несомненным тот факт, что концепция жизни, то есть мысль о том, что человек наделен нравственной свободой, что он Б-гоподобен и не подчиняется физическим силам, которые стремятся сокрушить нравственную свободу, — эта мысль не омрачается думами о смерти. Только когда жизненные реалии требуют и от коэна исполнения его последнего долга как мужа, сына, отца или брата по отношению к оболочке ушедшей души или наличие покинутого тела (мет мицва) требует от него занять место отца или брата скончавшегося, его коэнская функция все-таки уступает его призванию человека и члена семьи. В таких случаях ему не только разрешается, но фактически предписывается быть в необходимом контакте с мертвым телом. Однако во всех других ситуациях коэны должны сторониться мертвых тел.

10 — 12. …КОЭН, ВЕЛИЧАЙШИЙ СРЕДИ СВОИХ БРАТЬЕВ. Речь идет о том коэне, который возвышается над всеми другими коэнами, который должен представлять коэнство на его высочайшем позитивном уровне и кто, поэтому, как учат в Талмуде (Йома 18а), должен превосходить всех остальных как по физическим, так и духовным качествам и иметь независимое социальное положение еще до своего помазания на пост первосвященника. Его независимость считается столь важной, что если он не владеет материальными средствами, необходимыми для ее обеспечения, то «они должны сделать его великим из того, что принадлежит его собратьям», то есть другие коэны, чьим лидером он является, должны обеспечить его из собственных средств, чтобы сделать экономически независимым.

НА ЧЬЮ ГОЛОВУ ВОЗЛИТО МАСЛО ПОМАЗАНИЯ. Он получил личное посвящение маслом помазания от Санхедрина, высшего представительного органа нации, и ему разрешили носить одежды первосвященника, чтобы он мог представлять символическое выражение высочайшего нравственного идеала, который Израиль должен воплотить в жизнь. Такой человек перестал быть обычным человеком; он должен ныне воспринимать и оценивать и свои личные отношения в первую очередь с точки зрения идеалов нации, идеалов, которые должны быть столь живы в его сознании, что если ему придется выразить их, они будут свободны от мельчайшей примеси его личных настроений и чувств.

Идеал нации не знает смерти, «община никогда не умирает», и, в соответствии с этим представлением о «вечном целом», каждый индивидуум, являющийся частью общины и проживший ради общины, разделяет это бессмертие даже здесь внизу. Каждой чистой частицей своей жизни на земле, прожитой в преданности (Закону), он останется навеки вплетенным в вечную сущность общины, а воздействие его собственного личного благородства обессмертит его на земле даже после того, как его физическая оболочка, в которой он по видимости совершал свой земной путь, станет прахом. А тот, кто потерял свою жену и, вместе с ней, свой «дом», кто потерял родителей, детей, братьев или сестер, а с ними свою «семью», которая поддерживала его и которую, в свою очередь, поддерживал он, найдет свой дом и семью вновь в национальной общности, к которой он принадлежит. Там он найдет основу своего существования и творчества, которой он не лишится никогда, вечную среду для своей жизни и труда. Но прежде всего, Имя Б-га, в Святилище Которого он служит и которое носит на своем теле, поднимет его до таких высот мыслей и чувств, в которых все бытие с его многочисленными превратностями становится никогда не искажаемой дорогой жизни в Б-ге, дорогой, ведущей не от колыбели к могиле, не от бытия к небытию, а от жизни к жизни, от вечности к вечности…

Это не значит, что ему должны быть чужды человеческие чувства, что он должен позволить себе, чтобы потеря самого близкого родственника не тронула его сердца… (Когда он теряет близкого родственника,) он становится "онен" (состояние скорбящего между смертью и похоронами родственника), и поэтому, хотя ему и разрешается вести службу, связанную с жертвоприношениями, он не имеет права на долю в жертвоприношениях (Орайот 12б)… Хотя он и не должен символически выражать брешь, оставленную в его личном мире, разрывая одежды на видном месте «наверху», у шеи, над грудью, он все же делает прореху «внизу», у подгиба (там же). Хотя он не может присоединиться к погребальной процессии («он не должен следовать непосредственно за похоронными дрогами»), он должен идти за нею на некотором расстоянии, вступая на каждую улицу на пути процессии сразу же после того, как кортеж переходит на следующую улицу. Так он может идти с ними до городских ворот (Санхедрин 18а).

Но даже когда он ощущает в своем сердце причиненную смертью боль, в гуще этих мыслей о смерти он должен еще красноречивее выказывать силу и радость жизни, которые исходят от Б-га даже среди несчастья, — идея, внушаемую тем Святилищем, первым слугой которого он является.

Глава 22

17. Стихи 16—24 предыдущей главы провозгласили «физическую целостность», свободу от телесных недостатков, в качестве существенного требования к коэну, который служит в Святилище. Стихи, которые последуют сейчас, устанавливают то же требование и для приносимых в жертву животных. Это требование уже выдвигалось в начальных главах, говоривших о жертвоприношениях (תמים, — «цельный», «без порока»), но здесь приводятся более подробные определения.

24. РАЗДРОБЛЕННОЕ ИЛИ РАЗДАВЛЕННОЕ. Текст имеет в виду повреждения или увечья гениталий животного.

В ВАШЕЙ ЗЕМЛЕ. Запрет на все виды кастрации человека или животного — это обязанность по отношению к телу индивидуума. Поэтому она не связана с тем, в какой стране индивидуум живет, и актуальна как в Израиле, так и за его пределами…

28. КОРОВУ ИЛИ ОВЦУ. Закон запрещает убивать самку кашерного животного и ее детеныша в один и тот же день…

Мы полагаем, что можем отважиться предположить, что перед нами тот аспект животной жизни, который демонстрирует начало едва заметного сходства с характером человека. Эгоизм, любовь и забота о себе — это мощный стимул, управляющий всей жизнью животного. Самопожертвование ради жизни другого существа и преданная забота о его благополучии, как это проявляется в любви самки, когда животное вынашивает и вскармливает своего детеныша, — это первый шаг в характере животного к той самоотверженности, которая в человеческой любви представляет собой возвышеннейшую черту человеческого характера. Не должно подавлять эту черту человечности в характере животного; напротив, ее следует подчеркивать особой заботой в нашем обращении с теми животными, которые, в качестве наших приношений, призваны символизировать нравственный идеал, к которому должен стремиться человек. Именно эта присущая животному черта человечности делает его пригодным для выполнения этой символической функции, а тот факт, что Закон уделяет ему столь явное внимание, дает понять, что жертвоприношения животных в иудаизме предназначены единственно для поощрения человеческой нравственности, в отличие от языческого представления, которое рассматривает обряды жертвоприношения как убийства, совершаемые для угождения богам.

29—30. …Благодарность, которую Б-г, Б-г подлинного иудаизма, ожидает от благословенного им человека, состоит не в саморазрушающих, аморальных, неуправляемых наслаждениях земными удовольствиями, а в радостном удовольствии от того счастья, которое Он даровал ему или сохранил для него. Однако это удовольствие следует сдерживать границами морали, и именно таким образом оно возвышается, чтобы стать освященной реализацией жизни, жизни служения Б-гу.

32. И НЕ ОСКВЕРНЯЙТЕ МОЕ СВЯТОЕ ИМЯ. Возводя в нашей среде Святилище Своего Закона, чтобы Его Имя могло присутствовать там, Б-г назначил нас — каждой гранью наших жизней как личностей и как нации — поддерживать Его Имя. Он объявил нас и все, что у нас есть, своей собственностью и провозгласил среди нас Свою волю, научив нас, как доказать, что мы сами и все, что у нас есть, принадлежит Ему и как отдать должное Имени, которое мы носим.

Имя Б-га, которое мы носим, должно быть священным, высшим Абсолютом среди нас. В то же время оно должно действовать как всеобщий стимул, который своей силой обязывает, сохраняет, побуждает нас и все, что у нас есть, к исполнению нашего долга на службе Б-гу. Всякий раз, когда мы отказываемся посвятить хотя бы один порыв своей природы, один стимул своих чаяний, одну частичку своего существа, одну кроху своего имущества исполнению Его святой воли, мы «оскверняем Его святое Имя». Мы делаем так, что Имя, которое должно быть для нас высшим, самым святым, абсолютным добром, единственным оправданием нашей жизни и имущества, которое должно полностью править нами и всем, что у нас есть, становится חלל (безжизненной, немощной оболочкой). Таким образом мы оскверняем Его Имя, и в той степени, в которой другие осознают наш грех против Б-жественного Закона, наш возбуждающий вражду пример становится орудием пропаганды для демонстрации бессилия Б-жественного Имени, которое пребывает на нас. Своим грехом мы как бы даем понять, что можно называться евреем и считаться таковым, даже если человек оставляет подразумеваемое в этом Имени повиновение Б-гу, как нечто ничего не стоящее в сравнении с первой же возможностью чувственного удовольствия, личного наслаждения или материальной выгоды. Такой грех с нашей стороны мог бы привести к представлению о том, что человек может называться евреем и считаться таковым, даже если он не считает волю Б-га абсолютом, а свою собственную волю лишь условной, но утверждает свою собственную волю в качестве абсолютного идола, которому воля Б-га, беспомощная и зависимая, должна уступить дорогу.

Кроме того, чем больше индивидуум выделяется как «приверженец Имени Б-га» в силу своего знания Б-жественного Слова и личного положения в народе, тем насущнее для него остерегаться нарушения заповеди «Не оскверняйте Мое святое Имя.» В таком случае даже едва заметное его отклонение или подобие отклонения от правдивости и честности, от морали и праведной жизни, от справедливости, добродетели и любящей доброты, которых требует Закон, станут грубейшим актом חילול השם (Йома 86а). Постоянно повторяющееся изречение, что от человека высокой нравственности и духовности требуется особенная ответственность в поведении, показывает, как великие умы еврейского народа во все времена воспринимали свое положение относительно нравственного закона и как далеки они были от прискорбного представления о том, что каждая последующая ступень интеллектуального величия представляет собой еще одно освобождение от соблюдения нравственного закона. Напротив, «дайте Мне быть освящаемым в среде сынов Израиля»; Б-га и Его святую волю следует воспринимать и подчиняться им как высшей, всеобъемлющей, всем повелевающей святая святых каждого аспекта еврейской жизни. Более того, как учит и обязует в символической форме каждое приносимое нами жертвоприношение, мы должны вознести на жертвенник Б-га для исполнения Его воли саму нашу живительную кровь, все наши побуждения и стремления, энергию наших тел, нашу пищу, благосостояние и радость жизни. Этот идеал должен стать конкретной реальностью в жизни каждого из нас, для нашего собственного совершенства и как пример для подражания «среди сынов Израиля» каждому, кто имеет долю в миссии еврейства…

Идеал, выраженный словами «дайте Мне быть освящаемым в среде сынов Израиля» в тексте Закона, необходимо символически хранить живым с помощью ежедневных жертвоприношений, совершаемых народом на восходе и закате каждого дня, и вновь и вновь доносить до народного сознания как высшую цель его миссии. Точно так же, составляя и организуя порядок службы в синагоге, чтобы она соответствовала ритуалу жертвоприношений в Храме, Мужи Великого Собрания, эти подлинные отцы нашего народа, поставили провозглашение ונקדשתי (и да буду Я освящен…) и обязательство исполнить его — квинтэссенцию всей жертвенной службы — в фокусе наших национальных собраний для проведения Б-жественной службы (то есть всякий раз, когда собирается, по крайней мере, десять взрослых мужчин), найдя для него постоянно повторяющуюся вербальную экспрессию в кадише и кедуше (Брахот 21б).