Авраам бен Авраам 36. Три силы

Несмотря на внешнее спокойствие и силу духа, крик женщины, отдавшей сердце, полное материнской любви, его детству, потряс Авраама. Он мечтал остаться непоколебимым. Менахем Лейб будет служить мне примером до последней минуты. И все же… возможно ли отвергать закон природы: заставить замолчать голос крови?

Передо мной два пути. Я могу без страха отрицать все обвинения и утверждать, что они ошибаются, принимая меня за Валентина, или могу публично заявить, что я тот самый человек, которого они ищут и что я твердо решил связать свою жизнь с иудаизмом независимо от последствий. Второй путь кажется более честным, но любовь моей матери осложняет его.

Времени было достаточно, чтобы все хорошенько обдумать.

Первый путь может привести к спасению, если я буду тверд. Ошибка? Что ж, это возможно. Что касается графини, то она могла спутать, она ведь стара. Она терзается, страдает. Главное — быть твердым. Второй путь более отважный. Но я не должен позволить убить себя. Нужно стремиться сохранить жизнь любым способом, который допускает Тора.

Существовал лишь один человек, который мог бы дать ему совет. Он был так близко и так далеко одновременно.

Авраам ломал голову. Он пытался восстановить одно за другим слова, услышанные от Гаона в вечер второго седера, когда они виделись в последний раз. Возможно, в словах Гаона и не было намека на то, что он предвидит случившееся?

Однажды утром, когда узник поднялся с жесткой постели и тело его ныло и болело, он понял, что видел Гаона. Во сне или в воспоминаниях, он не знал. Он видел его, слышал его, беседовал с ним в его комнате.

Он посмотрел на меня так, будто заглядывал в мою душу. Что он сказал? А! «УлеЛеви амар… (И сказал он Леей)». Что это означает? Конечно, это слова из Дварим, раздел Везот Абраха. Но какое это имеет отношение ко мне?

Авраам повторял этот пасук до тех пор, пока, наконец, не смог закончить его и перейти к следующему. Глаза его ожили.

Это так просто: «Кто сказал о своих отце и матери: “Я их не видел: и не узнал своих братьев, и не узнал своих сыновей, потому что они хранили Твое слово и охраняли Твой завет”.»

Теперь я понимаю, о чем говорил Гаон в седер. Терах находился на одном берегу реки, а Авраам — на противоположном. Значит, Терах не считался его отцом. Если река (высший разум) разделяет двух людей, тогда все законы природы не имеют силы. Голос крови должен молчать. Я могу честно сказать, что никогда не видел ни отца, ни матери точно так же, как сделали сыновья Леви. Почему Гаон смотрел на меня так внимательно? Могло ли это означать, что он не советовал мне жертвовать собой без борьбы? Думает ли он, что игра еще не закончена и что я должен попытаться спасти себя?

Авраам почувствовал, как на него снизошло озарение. Решение пришло.

Его положение не улучшалось. Камера не стала более удобной. Незначительные послабления чередовались со страшными мучениями и страданиями. Если один охранник был великодушен и дружелюбен, говорил с ним по-доброму, то остальные терзали его плоть и душу. Ему стало ясно, что за него борются две силы. Одна из них (возможно, одетая в черное женщина принимала в этом участие) старалась склонить его на свою сторону милосердием и любовью. Другая сила воздействовала злом, используя всю силу закона. Первая — тайно склонила на свою сторону нескольких охранников. Но вторая сила обладала большей мощью и была более агрессивна.

Старый Амброзиус, безусловно, относился к первой силе. От него Авраам узнал, что новый глава монастыря не желал идти иа компромисс. За ним стояла вся церковная иерархия вместе с дворянством страны, поскольку этот случай затрагивал честь католической церкви. Даже Рим выразил свое мнение. А Рим не заботили желания и причуды старой графини. Граф Потоцкий был мертв, Амброзиус был стар. А церкви, терявшей многих своих сыновей, нужен был пример для назидания.

Кроме этих двух сил, существовала еще и третья. Авраам всеми фибрами души чувствовал, какие огромные усилия прилагаются ею для того, чтобы помочь ему. За тяжелой железной дверью его камеры, как раз через квартал, молились евреи и роняли слезы на истрепанные теилим и раскрытые гемары. Гаон проводил йремя в тревоге и печали, обращая взор к небу. В хедерах дети молились за него, а в далекой Илие простая молодая женщина и ее мать плакали, а простой старый еврей читал Теилим.

В своем уединении Авраам ощущал слезы и молитвы всех этих людей. Третья сила действовала с огромной энергией. Если она и не могла спасти его, то по крайней мере давала ему мужество, в котором он очень нуждался. Ведь, наконец, начались долго откладываемые допросы. Поскольку подкупы не дали результатов, в ход были пущены колеса и тиски. Они добивались лишь одного: «Вы признаете, что вы — Валентин, сын графа Станислава Потоцкого?»

«Нет, — следовал упрямый ответ. — Я — еврей. Авраам бен Авраам. Я не имею ничего общего с Потоцкими».

После этого начались пытки. По мере того, как выносить их становилось все труднее, в минуты слабости он думал: «Надо сознаться. Я должен ускорить мучительный конец». Но в это время сквозь стены прорывалась третья сила. Душа его слышала крик-предупреждение: «УлеЛеви амар…»

Однажды они вынудили старую графиню дать свидетельские показания в зале суда, где находились орудия пыток, при свете восковых свечей.

«Вы узнаете своего сына? Обвиняемый ваш сын?»

Как святая из иного мира, она стояла посреди комнаты и целовала икону перед свечой. Графиня шагнула к Аврааму, с любовью тронула его руку, ее молящие глаза плакали, ловили его взгляд. «Валентин! — закричала она. — Дитя мое!

Что они с тобой сделали? Приди в себя! Прогони злых духов! Вернись в объятья своей матери!»

Руки Авраама вяло свисали. Его глаза невидящим взором смотрели куда-то вдаль. Губы были плотно стиснуты.

Судья зачитал решение. «Графиня Потоцкая публично заявила о том, что нам было давно известно. Очевидно то, что обвиняемый — граф Валентин Потоцкий, нарушивший присягу святой церкви. Его упрямая душа отказывается признать истину и не желает раскаиваться. Приговор будет вынесен в соответствии со священными законами церкви».

Амброзиус, поддерживавший старую женщину, замахал руками, словно отгоняя беду, затем прошептал что-то судьям, и они закивали в знак одобрения.

C разрешения издательства Швут Ами