Авраам бен Авраам 12. Альтона — Гамбург — Вансбек

На главной улице Альтоны Авраам быстро нашел окруженное деревянным забором здание, где жил рав Яаков Эмден. Рядом находился и бейт мидраш, где Авраам застал самого рава — худого, сутулого человека с покрасневшими от бессонных ночей глазами. Перед ним лежала открытая древняя книга, поверх которой были разбросаны пробные типографские оттиски, испещренные серпантином бледных чернильных пометок. Маленькая прихожая вела в жилую комнату. Из постройки, отделенной от бейт мидраша только тонкой стеной, доносился шум работающего пресса.

На специальной подставке лежал сидур в кожаном переплете. Раскрыв книгу, можно было увидеть четко отпечатанный титульный лист: под изображением меноры — надпись: Сидур Ашамаим Яакова Эмдена.

Рав поднял голову от пожелтевших от времени страниц: «Рабби Лёвенштамм? — Он нахмурил брови. — А! Как поживает мой зять? Как чувствует себя хахам Элияу? Это необыкновенно достойный человек! Но слава Торы покинула Амстердам вместе с моим отцом, Хахамом Цви».

Он говорил, жуя пряди редкой бороды, и поэтому слова его было трудно разобрать. «Что говорят в Амстердаме о Йонатане? Моя последняя книга несомненно раскрыла им глаза, а? И вот это (он указал на исписанные листы бумаги), я надеюсь, внесет полную ясность. Семь амулетов, понимаете?»

Авраам, конечно, слышал о разногласиях в Альтоне, но все же был недостаточно осведомлен, чтобы высказывать свое мнение. Этого от него и не требовалось: возбужденный рав Яаков говорил, явно не рассчитывая получить ответ. «Я все разъяснил в письмах. Почему же в Амстердаме молчат? Почему не приходят на помощь? Почему не объединяются против рава, прославляющего Шабтая Цви и его амулеты?»

Авраам попытался прервать этот словесный поток: «Гаон Вильны…» Рав Яаков сердито оборвал его: «Виленский Гаон так далеко отсюда, что было бы лучше, если бы он вообще не высказывался».

Авраам был ошеломлен: В Вильне, Париже и Амстердаме о Гаоне говорили более уважительно. Очевидно, горечь рава Яакова перешла всякие границы.

«Я видел копию письма Гаона в доме рава Лёвенштамма в Амстердаме».

«Так мой зять тоже против мейя?» — воскликнул рав Яаков.

«Рав Лёвенштамм вероятно сочувствует своему шурину, — грустно сказал Авраам. — Виленский Гаон с болью пишет о страдании Торы и жалеет, что у него нет крыльев, чтобы перенестись в Альтону и помочь примирению».

«Это только слова, красивые слова, — рав Яаков был рассержен. — Б-г даст ему крылья, чтобы он прилетел сюда и установил истину!»

Авраам попытался переменить тему разговора: «Вы слышали, что происходит в Берлине? Некоторые выскочки начали толковать Тору “по-новому”.

“Берлин? Я открою им суть, и они будут защищать меня. Я получил письмо от одного влиятельного лица. — Он стал рыться в куче бумаг. — Вот. Его зовут Моше бен Менахем из Дассау. Он поддерживает всех, кто борется с силами тьмы. Его интересует, что я думаю о семи заповедях, завещанных сыновьям Ноаха”.

“А известно ли Раву, что именно этот человек из Дассау и его друзья называют “тьмой”?”

“Безусловно, они имеют ввиду презренное учение Шабтая Цви, его амулеты и писания! Они знают все о моей борьбе за благословенного Ашема и Его честь”.

Рав Яаков настолько был одержим своими идеями, что был не в состоянии понять значение дружбы с Мендельсоном! Авраам был разочарован. Ни разу на протяжении всей беседы раву не пришло в голову спросить гостя, для чего тот пришел. Когда Авраам, собираясь уходить, сказал ему, что едет во Франкфурт, Берлин, Прагу, и, может быть, даже заедет в Польшу, глаза рава засветились от радости. Он протянул руку Аврааму: “Вы не хотели бы работать со мной во славу Ашема и Его Торы?”

Авраам только дотронулся до кончиков его пальцев и ответил предельно откровенно: “Пусть Ашем дарует мне силу установить мир”.

Гневная молния вылетела из глаз рава Яакова. Авраам попятился к дверям, бормоча слова прощания.

Рав даже не взглянул на него.

* * *

В бейт-дине рава Йонатана шло важное заседание. Авраам был вынужден ждать в приемной. Когда же ему позволили зайти, он не мог не заметить, в каком состоянии находится рав. Приветствуя Авраама, он пытался встать, однако это ему не удалось, и он бессильно опустился в свое кресло; голос рава немного дрожал, и казалось, что слово шалом оставляет горький привкус на его губах. Авраам вспомнил о последнем памфлете рава Яакова, после которого его последователи объявили раву Йонатану херем. Очевидно, именно его так возбужденно обсуждали судьи и главы общин, только что вышедшие из комнаты. Быть может, они решили объявить ответный херем раву Яакову или даже изгнать его из Альтоны-Гамбурга?

Наверное, именно этим был так удручен рав.

Вскоре, однако, рав Йонатан вновь обрел самообладание. Он даже смог, улыбаясь, спосить: “Как поживают рав Арье Лейб и хахам Элияу?”

Авраам предполагал, что его спросят о том, что думают раббаним о конфликте в Альтоне. Но этого не произошло, и он неуверенно произнес: “Нам в Амстердаме было больно услышать о том, что происходит здесь”.

“Это одно из страданий галута, которое мы должны выдержать, пока Ашем не сжалится над нами, и истина не станет очевидной”.

“Почему же все так далеко зашло?” — вырвался вопрос у Авраама.

Рав Йонатан ответил пасуком: “Он изменяет хахамим и туманит их разум”.

“Хахамим?”

“Одному из хахамим. Но он страдает с детства. Он никогда не знал покоя и теперь не дает его другим”.

Более Аврааму не удалось услышать от рава Йонатана ни слова о своем противнике.

“В Амстердаме считают, что двое гдолим (великих) непременно объединятся, точно так же, как Гиллел и Шамай, Рав и Шмуэл, Абае и Рава…”

Рав Йонатан тяжело вздохнул: “Сатана танцует веселую джигу раздора”.

“Мы хотели бы изгнать его”. .

“Уже все испробовано. Куда бы мы ни шли, Сатана встает на нашем пути и все наши усилия сводит на нет. Но все же его можно победить, если злой дух оставит рава Яакова и произойдет полное исцеление. Ашем — свидетель: даже сейчас я не хочу оскорбить его. Но друзья сразили меня своими доводами, защищая не мою честь, а честь Торы”.

“Итак, все кончено, — подумал Авраам, — худшее произошло”. Он поднялся, чтобы уйти, но рав остановил его: “Чем я могу Вам помочь? Какие у Вас планы? Я слышал о Вас. Праведный гер, искренне принявший иудаизм! Есть еще чудеса, которые освещают мрак наших дней. Как же это произошло?”

Авраам не стал пересказывать биографию графа Потоцкого и начал свою историю со случая у церковных ворот в Вильне. Когда он упомянул Виленского Гаона, Рабейну Элияу, рав Йонатан, опираясь на стол, поднялся во весь рост. Закончив рассказ, Авраам подробно поведал о своих планах на будущее.

“Меня тянет назад в Вильну, к Гаону. Мне кажется, что мой приход к Б-гу Израиля будет неполным, пока я не засвидетельствую его в городе, где когда-то служил другим богам, там, где впервые Ашем призвал меня на службу”.

“А риск? Вы подумали об этом?”

“Кто заподозрит в еврее Аврааме бывшего священника Валентина?”

“Да благословит Ашем Ваш путь. Да укрепите Вы мир везде, куда бы ни отправились, ибо евреи в нем крайне нуждаются”.

На следующий день по всему городу разнеслась весть: раву Яакову объявлен херем, и скоро он будет изгнан из города. Тому, кто перешагнет порог его дома или будет молиться в его бейт мидраше, также грозит херем. На улицах люди собирались группами, громко обсуждая новости. Некоторые были против решения, принятого бейт дином, некоторые поддерживали его. Случались споры и даже драки. Альтону-Гамбург-Вансбек охватило пламя раздоров.

“Мой первый шаг оказался неудачным”, — подумал Авраам. Он хотел посетить рава Яакова еще раз, но херем преградил ему путь, словно меч.

С тяжелыми мыслями он отплыл из Гамбурга в Гавр, направляясь в Париж, город, где он впервые увидел свет Истины.

с разрешения издательства Швут Ами

Читайте обзор по теме Граф Потоцкий