Бесконечная цепь 22. Агада

Если Алаха — это система предписаний, де­тально управляющих поведением человека, то должна существовать некая сопутствующая ей и обобщающая система, которая позволила бы человеку сформулиро­вать свое мировоззрение и осознать свое назначение. В конце концов, Алаха учит человека, как действовать в заданной ситуации, но она почти не говорит о духовной сущности действия.

Другими словами, если иудаизм — это образ жизни, то человек должен иметь доступ к тайнам, лежащим в основе заповедей. Ведь даже заповеди, не понятные нам из-за нашей «материальности», безусловно, преследуют определенную цель. Иначе вся алахическая система не имела бы смысла.

И, наконец, как бы ни был широк круг тем, охва­тываемых Алахой, ни одна правовая система с ее не­пременной ограниченностью не может учесть индиви­дуальных особенностей человека. Должен существовать какой-то ключ к восприятию всей совокупности жизни как явления, он-то и обусловливает личное поведение каждого.

Таким ключом является Агада (от арамейского корня нгад, что означает «течь, литься»). Агадическая часть Торы говорит о жизни в целом, а не об отдельных за­конах, которыми надо в этой жизни руководствоваться. Агада дает человеку понимание, благодаря которому его следование Алахе становится результатом выбора, а не принуждения. Она дает человеку возможность принять даже те заповеди, которых он не понимает. Причем Агада исключает механическое соблюдение заповедей, пробуждая внутренюю духовность человека.

Агада «вдохновляет», тогда как Алаха указывает кон­кретную задачу. Являясь законом для всех людей во все времена, Алаха исходит из возможностей человечест­ва в целом, а Агада вольна говорить о степени благоче­стия, достижимой лишь для избранных. Алаха требует от человека строгого следования ее предписаниям, а Агада — подсказывает, подталкивает, но выбор оста­вляет за нами.

Агада — часть Торы, привлекающая человека к Торе, философия пути, указанного Торой. Она не только сво­бодна от какой бы то ни было догматичности, но и не слишком тяготеет к систематизации материала. Лишь несколько основных аксиом Агады считаются обязатель­ными для усвоения, несмотря на то, что и другие ее кон­цепции обычно не вызывают разногласия у мудрецов^.

Цель Агады — ввести невидимое в видимый мир и дать возможность человеку выйти за рамки наглядного и определимого. Подобно тому как язык стремится вы­разить невыразимое через метафору, так и Агада стре­мится выразить бесконечное через символ. Она доносит до нас образы того мира, который не доступен прямому восприятию.

Подобно тому как философия дает метафизическое осмысление научному факту, Агада метафизически ос­мысляет Алаху. Она отвечает потребности человека понять предписанные ему действия, дает ему ощущение целесообразности поступка.

Религия призвана сделать нашу жизнь осмысленной, но она теряет эту возможность, когда коснеет в догме. Тем не менее иудаизму, оживляемому Агадой, подобная опасность не угрожает. Благодаря Агаде можно ощутить (а иногда и осознать), что Небо и Земля — одно целое, по­чувствовать Б-жественнун) силу, пронизывающую каж­дое живое существо, ощутить историю не только как рассказ о прошедшем, но как нити, вплетенные в ткань сегодняшнего существования человечества.

В сущности, Агадой можно назвать любой материал в талмудической литературе, задачей которого не является установление Алахи. В форме рассказов о дорожных приключениях, притч, деловых рекомендаций, медицин­ских советов и научных наблюдений Агада говорит о вере, мудрости и морали. Ее рассказы о наших праотцах и мудрецах, построенные на основе Танаха, рисуют их образы и устремления и позволяют человеку работать над собой, сравнивая свой уровень с этими образцами.

Наиболее распространенная форма агадического тол­кования — притча — часто использовалась для разъяс­нения трудных вопросов и в спорах со скептиками и еретиками. Талмуд (Санхедрин 38б-39а) сообщает, что р.Меир знал триста притч об одних только лисах, но лишь три из них были записаны. Наша литература из­обилует высказываниями скал, деревьев, гор и животных. Некоторые исследователи, обнаружив сказания с близ­ким сюжетом в культуре других народов, заключают, что агадические притчи — просто пересказ известных сюжетов на еврейский лад. Это мнение весьма далеко от истины. Дело в том, что мудрецы Талмуда высоко ценили притчевую форму изложения мысли, считая ее эффективным средством передачи мировоззренческих и моральных уроков. Именно Агада говорит об основных философских понятиях иудаизма: бессмертии души, приходе Машиаха, награде и наказании в будущей жизни, природе проро­чества и других понятиях, которые не формулируются прямо в Письменной Торе. Кроме того, Агада коммен­тирует многие заповеди с точки зрения иудаизма, а иногда приводит и рациональные основания для них. Агада также является частью Устной Торы, данной на Синае и передаваемой от отца к сыну.

Устремленная к одной цели — помочь каждому из нас найти свое место в вечной, бессмертной общине Израиля, Агада проста и достоверна в житейских де­талях, хотя некоторые ее разделы непросвещенному человеку кажутся иногда совершенно невразумительны­ми. Как понять, например, сообщение о том, что Раба бар Нахмани был приглашен разрешить спор между Всевышним и небесным судом (Бава Мециа 86а)? Или историю о том, как корабль с мудрецами очутился на спине огромной рыбы, застрял между плавниками чудовища и носился на нем по морю три дня и три ночи? Или притчу о мудрецах, плывших на корабле и увидевших птицу, стоявшую по щиколотку в воде и при этом упиравшуюся головой в небо? Мудрецам захотелось искупаться, им показалось, что здесь явно не глубоко, но голос с Неба предупредил их: «Не лезьте в воду — семь лет назад дровосек уронил тут топор, и топор до сих пор не достиг дна» (Бава Батра 736). Как объясняет Маарша, все эти занимательные истории могут быть поняты лишь метафорически. В таком же роде Агада сообщает о том, как Всевышний накладывает тфилин (Брахот 6а), молится (7а) и проливает слезы, которые падают в океан с плеском, слышным во всем мире (59а). Все эти образы, безусловно, нельзя понимать буквально: тфилин, молитва и слезы — человеческое обозначение Б-жественных, метафизических реалий.

Надо подчеркнуть, что попытки охарактеризовать Агаду как сборник легенд или фольклор свидетельствуют о полном непонимании ее мудрости и святости. Агадическая литература передавалась из поколения в поколение не для того, чтобы заставить нас гордиться своим про­шлым или снабдить антропологов данными о нем. Задача Агады — вдохновить человека, чтобы он смог подняться до морального уровня, некогда присущего нашему на­рода. А изображая зло, она показывает, как глубоко может пасть человек: ведь даже поколение, которое было свидетелем Откровения, поклонялось тельцу. В то время как мы, люди двадцатого века, привыкли думать об истории как эволюционном процессе, а о развитии тех­нологии как символе прогресса человечества, Агада учит нас, что сущность человека не изменилась. Меняется ок­ружающая нас обстановка, возможно, углубляется наше понимание физического мира, но качества, изначально заложенные в нас и пронесенные через все поколения, остаются неизменными. Мы так далеки по времени от периода прямого Б-жественного вмешательства в исто­рию, что нам трудно постичь нашу ответственность и задачу. Но, изучая Агаду, мы можем преодолеть это препятствие и жить, как должно. Рассказы, притчи, на­зидания Агады не имеют целью развлечь человека, но все они — средства этического развития личности, до­стижения уровня, соответствующего народу Торы.

Почему же тогда в Агаде так часты фантастические преувеличения и противоречия? Рамбам объясняет:

Во-первых, таков учительский прием оттачивания ума учеников. Во-вторых, гипербола отвлекает внимание глупцов, так что они не видят за ней сути дела, ибо, если показать им правду, то они, с их убогой душой, высмеяли бы ее. В-третьих, мудрецы составили эти притчи и байки с таким расчетом, что даже люди ограниченные могут уловить в них некоторый смысл. Сущест­вует много способов понимания Агады, но только ум и непредвзятость позволяют нам увидеть, что каждая Агада может быть понята на разных уровня. (Комментарии на Мишну, введение)

Далее Рамбам говорит о необходимости ограничить изучение Агады:

Предмет Агады не предназначен для публичного изучения и изложения, даже в ешивах… Недаром он тщательно скрыт в Торе и содержится в ней лишь в намеках. Когда Всевышний снимает завесу невежества с избранника (с человека, который до­лго работал над собой и обогатился мудростью), тот начинает понимать смысл Агады в соответ­ствии со своими интеллектуальными возможно­стями… (Но и тогда он) должен скрывать полу­ченную информацию от других.

Говоря о понимании агадических сюжетов, Рамбам в своем введении к последней части трактата Санхедрин отмечает:

По отношению к словам мудрецов, люди делятся на три категории. Первая — это те, кто понимает притчи буквально и не видит в них ничего скры­того; такие люди принимают их как факт, им недоступна мудрость, и они далеки от понимания. Уровень таких людей не позволяет им увидеть истину самостоятельно, и нет у них учителей, которые могли бы им помочь. Они уверены, что мудрецы не имели в виду ничего более того, что ими прочитано, и что все сказанное нужно понимать буквально… Простаки отвергают мно­гие вещи в Агаде, потому что считают, что, пожалуй, нет человека, который мог бы поверить всему в Агаде буквально. Остается только пожа­леть таких недалеких людей, которые в своей ограниченности полагают, что (отбрасывая «не­убедительный», «фантастический» элемент) они чтят и возвышают слова мудрецов, тогда как на самом деле опускают их на самый что ни на есть низкий уровень… Подобный сорт людей разрушает славу Торы, затемняет ее сияние и искажает ее направленность… Всевышний сказал в Торе, что народы «…услышат все эти законы и скажут (о евреях): “Народ мудрый и проница­тельный — этот великий народ” (Дварим 4:6). А подобный тип человека с его (буквальной) интер­претацией становится причиной того, что скажут народы: “Этот мелкий народец, безусловно, глуп и жалок”.»

Агаду нельзя понимать буквальной Ее текст нужно толковать с сознанием, что в ней скрыта высшая истина, не связанная ни с историей, ни с литературными осо­бенностями текста, ни с содержащимся в ней этногра­фическим материалом. Для выражения этой истины в доступной человеку форме необходим прием, который высвобождает человеческий разум из материальных оков и в то же время не выходит за пределы возможностей человеческого восприятия. Так, если некое сообщение важно и актуально для нас, то способ, каким нам его передали, не столь уж существенен. Важна именно ми­ровоззренческая и этическая истина, заключенная между строк рассказа, а не собственно рассказ. Содержание Агады — это часть Устной Торы; ее форма — не более, чем средство выразить идею (так иногда для большей наглядности мудрецы в объяснении какого-то момента приводят воображаемую беседу наших праотцев.)

с разрешения издательства Швут Ами