От Центрального парка к Синаю 14. Новая жизнь

Мы переехали в Норт Вудмер, толком не зная, что представляет собой еврейская жизнь. В одном мы были уверены: эта жизнь хороша для нас. Мы вступали в нее подобно детям, которые прыгают в бассейн, не задумываясь, умеют ли они плавать. Б-г, ангелы, Ребецин, Раби — все стояли у края нашего «водоема», учили нас плавать и были готовы вытащить на поверхность, если мы начнем тонуть.

Cюзанна и Джульета, конечно, тоже ничего не знали об особенностях еврейского образа жизни. Их новые одноклассники даже в начальных классах, были уже знакомы с еврейским алфавитом, праздниками и многими другими реалиями еврейской жизни, которые они с рождения впитали в семье и школе. Многие из родителей были раввинами и учителями.

Но АШЕМ был бесконечно добр к нам. Мы были спасены вовремя, секунда в секунду.

Когда мы переехали в Норт Вудмер, Сюзанне было пять лет. Как назвать это время — детство, юность? Или просто назвать ее маленькой девочкой?

Известно, что характер формируется в раннем возрасте. За эти годы Сюзанна проделала большой путь; сегодня она — самостоятельная женщина, мать, но тогда ей пришлось преодолеть много трудностей. Девочка была оторвана от целого мира друзей, и ей пришлось быстро переориентироваться и переучиваться. Для взрослого человека, самостоятельно принимающего решения, это тоже не просто, но для ребенка, каким была Сюзанна… Ведь изменилось даже ее имя, мир перевернулся вверх ногами (может быть, следует сказать «встал на ноги »?).

Джульете было легче. Ей было всего три года, а в этом возрасте разница в два года имеет значение. Тем не менее, ничто хорошее в жизни не дается без борьбы.

Обе наши девочки героически преодолели «переходный период». В конце концов, они — евреи. Их нешамот (души) тоже жаждали вернуться к Торе. Обосновавшись на новом месте и зажив новой жизнью, они расцвели и быстро догнали своих друзей, стали «лидерами» в своих классах, а сегодня они сами учат детей.

Покойный муж Ребецин, наш Раби, учил нас алфавиту. Мы были похожи на несмышленышей из детского сада. У меня до сих пор хранится пленка с записью уроков Раби, во время которых он пел ПасхальнуюАгаду. Я слушал эту запись буквально десятки раз, подпевая учителю. Так я научился вести Седер. Раби также записал нам пленку с порядком ведения осенних еврейских праздников. Тем самым он помог нам заблаговременно ознакомиться с этими сложными процедурами. Сколько времени потратил на нас этот занятой человек! А ведь мы были едва знакомы.

Мы все стояли перед необходимостью взять себе еврейские имена. Родителей звали Рой и Линда, детей — Сюзанна и Джульета. Труд подобрать нам новые имена взял на себя Зейде. Я стал Исроэлем в честь моего предка — святого мудреца раби Исроэля Салантера.

Линда получила имя Лея, Сюзанна — Сара, а Джульета — Яффа. В святых книгах[1] объясняется, что еврейское имя отражает сущность человека. Новые имена изменили весь ход нашей жизни; благодаря им мы поняли, кем являемся в действительности.

Ну, а потом был Шабат.

Уже само звучание этого слова вселяло надежду. Первый Шабат в кибуце Лави освободил нас от рабства ежедневной суеты. Еще в Корнуэлле Сара часто задавала вопрос: почему в нашей семье не принято пользоваться хорошей фарфоровой и серебряной посудой и устраивать семейные трапезы в столовой?

Мы отвечали, что эта посуда и столовая предназначены для особых случаев, специальных приемов, например.

Что за ответ! Разве наши дети не были особыми? Наша семья не была особой? Кто же тогда был «особым»? Неужели какие-то малознакомые люди, сидящие вокруг стола и с трудом нащупывающие тему для разговора?

Теперь мы каждую пятницу стали устраивать по-настоящему особые приемы. Наши дети, наконец, стали нашими почетными гостями. Друзья, проводившие с нами Шабат, стали частью нашей семьи. И каждую неделю красивая и целомудренная Царица Шабат присоединялась к нам, сопровождаемая свитой сверкающих ангелов. Она оставалась с нами больше двадцати четырех часов, и в субботний вечер нам не хотелось расставаться. Поэтому мы зажигали еще одну свечу, чтобы продлить присутствие Шабата. Итак, вместо того, чтобы пытаться найти тему для беседы, смотреть телевизор, читать газеты, идти в кино, в торговый центр или еще куда-либо, мы обратились к Б-гу. Мы обсуждали строгие и возвышающие душу идеи Торы. Мы пели старинные песни, восхваляющие святость Шабата, и лучше узнавали друг друга.

Лея как-то сказала мне, что иногда составлять меню и готовить к приему гостей ей казалось утомительным и сложным. Но для субботней трапезы она любит готовить. Это не обременяет ее, хотя часто наш дом полон гостей. У нее не возникает ощущения, что она тратит свое время в ущерб чему-то более важному. Приготовление субботней трапезы стало для Леи не просто стряпнёй, а исполнением заповеди.

Лея не только готовила еду каждую неделю, она напоминала мне, что и я должен готовиться. В чем заключалась моя работа? В подготовке духовной пищи. Обсуждение недельного раздела Торы за субботним столом составляет неотъемлемую часть праздничной атмосферы трапезы. И, как все важное, требует предварительной подготовки. Возвращаясь домой в пятницу, я старался использовать время, проведенное в дороге, для размышлений о недельной главе Торы и подготовиться к беседе за субботним столом. Это стало одним из моих самых любимых занятий, потому что даже подготовка к Шабату казалась мне частью праздника. Где еще можно было разговаривать с детьми без нажима, не торопясь? В Шабат мы не смотрели на часы. После многочасовой трапезы нам часто казалось, что время перестало существовать. Однажды я услышал замечательное высказывание: как Земля Израиля выражает святость пространства, так Шабат выражает святость времени. Израиль, Святая Земля, место, связующее земной мир с небесным Царством. Шабат делает то же самое в аспекте времени.

Из буфетов вынималось и занимало почетное место лучшее столовое серебро, замечательные фарфоровые тарелки и сверкающие стаканы. Мы пили вино, произносились субботние благословения. Пища укрепляла и наши тела, и наши души. Саре больше не нужно было задавать свои каверзные вопросы.

Когда я был маленьким мальчиком, нам каждую неделю привозили хлеб, который мы называли «пятничным», — витой с золотистой корочкой. Мы заказывали его не потому, что наступал Шабат — мы ничего не знали о Шабате — а потому, что этот хлеб нам нравился, а купить его можно было только в пятницу.

Теперь каждую пятницу вечером мы ели теплую халу прямо из духовки. Эта плетеная, продолговатая булка в определенной степени символизировала нашу семью, сплоченную Шабатом.

Праздничной еды хватало на целых три дня после Шабата, а в последние три дня недели воспоминание о Шабате и хале вновь возбуждало аппетит, и мы с нетерпением ждали наступления этого праздника.

Как правильно говорится в одной субботней песне: «Если я буду хранить и защищать Шабат, АШЕМ будет охранять и защищать меня».

Лея стала окунаться в микве ежемесячно. Это изменило характер нашего брака. Раздражение и отчужденность постепенно рассеялись, растворились в святости того образа жизни, которым проникнут еврейский дом.

Супруги связаны друг с другом самым тесным образом. Если их близость не опирается на истину, то отношения постепенно ухудшаются, деградируют и перерастают в конфликт. Я уже говорил о том, что Талмуд показывает нам — если муж и жена не ищут близости к Б-гу, их охватит разрушительное пламя. Чистые воды микве, в которые каждый месяц погружается жена, успокаивают пламя. Это — дарованный Б-гом жизненно важный способ привнести чистоту в еврейский дом. Вновь свадьба, вновь свадебное путешествие. Каждый месяц к ним вновь возвращается та свежесть чувств, которая так характерна для молодых людей в момент их первой встречи. Они никогда не надоедают друг другу, не рассматривают свой брак как нечто само собой разумеющееся. Их взаимоотношения становятся чем-то большим, чем просто физический союз.

О микве говорят, что это «воды Эдена». Воды микве воссоздают для еврейской пары Райский Сад, Ган Эден.

Мы говорили себе: «Как можно было пренебрегать этими жемчужинами в течение стольких лет? В них секрет счастья в этом мире, а мы были близки к тому, чтобы ничего о них не узнать. Спасибо тебе, великий Б-же; спасибо вам, Зейде, мама и ребецин Юнграйс за то, что вы даровали нам эти бесценные богатства и спасли наши жизни».

Нам также нужно было заново вступить в брак.

Наша первая свадьба была светской церемонией. Помните, какую ненависть испытывал я ко всему еврейскому? Можете себе это представить? Я не мог допустить мысли о том, чтобы во время свадьбы услышать хотя бы одно слово на отжившем иврите.

Поэтому в Норт Вудмере, в доме Раби и Ребецин, наш раввин поставил хупу — свадебный балдахин, собрал миньян, и мы справили свадьбу по всем законам иудаизма.

После одиннадцати лет супружества мы, наконец, поженились.

В тот момент я сказал: «Как приятно дважды сочетаться браком… с одной и той же женщиной».

Теперь разрешите рассказать вам, как я исполнил заповедь брит милы.

Каждому еврейскому младенцу мужского пола обрезают (если он здоров) крайнюю плоть на восьмой день его жизни. Почему Б-г не создал нас уже обрезанными? Мидраш учит нас[2]: Б-г даровал нам определенные привилегии, но Он также обязал нас хранить с Ним союз с целью совершенствования мира.

Брит мила вводит ребенка в семью Авраама, отмечая его знаком святости и безгрешности. Это также знак, указывающий на его еврейство; это — наследие, передаваемое от отца к сыну. В течение тридцати лет я жил, не исполнив заповеди брит милы. Я опоздал примерно на 11 000 дней. Но в мире Б-га никогда не поздно исполнять заповеди. Каждый год наступает Йом кипур. Каждый день можно начать новую жизнь.

Я исполнил эту заповедь в скромной комнате нашего Зейде в Канарси, в Бруклине. Совершить эту операцию попросили старого друга семьи, легендарного моэля раби Мордехая Циммермана. Он провел ее спокойно и быстро. Я не успел и ахнуть, как все было кончено. В моем случае нужно было сделать небольшой укол, получить каплю крови и произнести требуемые благословения. Медицинскую часть работы проделали, когда я был младенцем. Тем не менее, я волновался. Всех быстро удалили из комнаты.

Наверно, я был одним из немногих в еврейской истории, читавших во время исполнения брит милы. Зейде дал мне какой-то листок и сказал: «Прочитай это, Исроэль. Не волнуйся».

* * *

Некоторые вещи, сопутствовавшие переходу к еврейскому образу жизни, воспринимались легче, а некоторые тяжелее. Я немного нервничал, когда нужно было решать — носить кипу на работу или нет. Меня беспокоило, как к этому отнесутся окружающие. Вначале, подъезжая к работе (я начал работать в газете Лонг Айленд Пресс), я снимал кипу,. чувствуя себя при этом гадким лицемером. Получалось, что я боюсь людей больше, чем Б-га?

Через несколько недель после нашего переезда наступил Йом кипур. Раби произнес удивительную речь. Он говорил, что нас не должно смущать наше еврейство. (Знал ли он о том, что беспокоило меня?).

«Даже Римский Папа носит кипу!» — сказал он.

Я почувствовал себя идиотом. Что приводило меня в замешательство? Преданность принципам Торы была моим самым большим достижением. Почему я должен чего-то бояться?

На следующее утро после Йом кипура я сказал себе: «Я не сниму кипу, когда буду выходить из машины. Мне все равно, что об этом будут говорить».

Угадайте, как развивались события дальше. Все высказались на эту тему. Как и в Корнуэлле, неевреи отнеслись к этому с уважением. Многие интересовались, почему я надел кипу, и были искренне заинтересованы услышать мой ответ. Я сказал им без обиняков, что как верующий еврей, я обязан всегда прикрывать голову (в знак почтения перед Б-гом).

Но заместитель редактора газеты, еврей, был недоволен. Когда я вошел, он взглянул на меня и раскипятился.

«Что Вы делаете? Почему Вы это надели?»

Я был ошеломлен свирепостью, звучавшей в его голосе, но ответил: «Ну, вчера был Йом кипур. У меня возникло такое особенное чувство, что я решил: следует попробовать удержать его». Я не знал, как закончить эту фразу. Он сделал это за меня.

«В течение всего года?»

«Да. Именно так».

Он глядел на меня с таким выражением, как будто больше не хотел меня знать. Затем он повернулся ко мне спиной. События развивались так же, как в Корнуэлле. В результате мне не разрешили делать десятиминутный перерыв на чтение Минхи. Вспоминается известное выражение: «Если я застану тебя за молитвой…».

К счастью, офис заместителя редактора находился довольно далеко от типографского оборудования — больших, шумных прессов. Около них я выбирал место, где можно было обратиться к Б-гу с молитвой.

Через несколько лет произошло еще одно событие, связанное с ношением кипы и отношением к этому другого еврейского «босса». Я сидел в элегантном офисе большой компании — целой империи по продаже недвижимости. В первый же день я столкнулся с самим «патриархом»: высоким мужчиной лет восьмидесяти или даже больше. Посмотрев на меня с высоты своего величия, он спросил: «Что это у Вас на голове?».

«Кипа».

«Мы этого здесь не разрешаем».

Сотрудница компании, нееврейка, которая сопровождала меня, чуть не упала от волнения в обморок. Она замерла, разглядывая ковер у себя под ногами, как будто хотела что-то там найти.

Я сказал «патриарху»: «Сэр, это Ваш офис и Вы вольны здесь делать все, что хотите. Однако посмотрите вокруг себя, и Вы увидите людей, добившихся успеха — в том числе и в Вашем бизнесе — которые ходят, как и я, в кипах».

Мой ответ не произвел на него особого впечатления, а я не хотел уступать. В качестве компромисса я решил носить небольшой парик. Для окружающих это не будет выглядеть так, будто я покрываю голову. Я поставил в известность босса, чтобы он понял, что я непреклонен.

Я сказал себе: Чтобы искупить прежние грехи, ты должен благодарить Б-га за все, что с тобой сейчас происходит. Неприятности, боль помогают понять, что своим нежеланием принять Тору я привнес грех в это мир. Не испытывая боли, я не смог бы искупить совершенные грехи. Успех в преодолении трудностей переходного периода — это подарок Б-га.

Однако есть одно обстоятельство, связанное с подобными эпизодами в моей жизни. Оно очень тревожит меня и указывает на одну из причин того, что сегодня еврейский народ находится в изгнании. Если мы враждуем друг с другом из-за соблюдения Торы из-за приверженности Б-жественным заповедям, то чего можно ожидать от окружающих нас неевреев? Если мы ведем себя по отношению друг к другу как Гитлеры, то зачем удивляться, когда Гитлер ведет себя так, как мы?

* * *

О»кей. Я рассказал об эпизодах, связанных с ношением кипы в офисе. Но как обстоят дела с ношением кипы в этом большом, окружающем нас мире? Это опасно, да? Ведь нельзя просто так выйти во враждебный мир и объявить — я еврей! Ведь это значит подвергать себя опасности.

Конечно, Б-г защищал нас многие тысячи лет, когда мы жили среди враждебных нам народов. А почему? Потому что мы придерживались Его Торы. Мы были верны нашей миссии в этом мире. Когда мы делаем вид, что мы — неевреи, окружающие нас народы напоминают нам, кто мы такие. «В каждом поколении они поднимаются на нас и стремятся уничтожить нас» ^[3]. Но когда мы ведем себя, как верные Ему евреи, Б-г охраняет и защищает нас.

Эта история о маленьком еврее — обо мне! — с кипой на голове. Возможно, я был слишком глуп, когда не снимал ее, несмотря на возможный ущерб. Но я был счастлив сознанием того, что мне удалось вновь обрести Тору, и хотел показать свою преданность Б-гу. И Б-г охранял и защищал меня.

Может быть, Он гордился мною. Надеюсь, что так оно и было.

Работая в газете Лонг Айленд Пресс, я приходил в редакцию примерно в 3 часа ночи. Через несколько часов, после того как утренний выпуск уходил в типографию, наступал небольшой перерыв. На улице уже было светло, и иногда я использовал это время, чтобы отвести свою машину на станцию техобслуживания. До станции было около мили пути, а обратно я ехал на метро. В полдень, когда рабочий день заканчивался, я опять спускался в метро, забирал машину со станции и ехал домой.

Как-то, когда я уже носил кипу непрерывно, я опять отвез свою машину на осмотр, и после работы поехал ее забирать. Редакция газеты находилась на расстоянии около квартала от конечной станции одной из ветвей городского метрополитена, на углу 168-й Улицы и Авеню Ямайка в Квинсе. В этом месте это был уже не метрополитен, а, фактически, одноколейная железная дорога, расположенная на эстакаде высоко над улицей. Очередной поезд доезжал до конечной точки своей ветви и ожидал, пока следующий поезд не приедет на противоположный рельсовый путь. Затем первый поезд уезжал.

В двенадцать часов дня в поездах на конечной станции пассажиров обычно нет — подчеркиваю, нет. Когда я вошел в вагон, там не было ни души. Двери закрылись, и поезд тронулся.

Два длинных ряда сидений располагались по обе стороны вагона таким образом, что сидящие оказывались лицом друг к другу. И вот я — такой маленький, старый, сижу один в большом вагоне, в середине длинного поезда.

К сожалению, не совсем один.

Через несколько минут после того, как поезд тронулся, дверь в конце вагона открылась, и вошли двое высоких молодых парней.

Иногда мы ощущаем некие флюиды — положительные или отрицательные — когда кто-то, например, заходит в комнату… Когда появились эти парни, я сразу ощутил идущий от них отрицательный заряд.

Они шли вдоль вагона, и — угадайте, что было дальше — уселись прямо напротив меня, и начали петь. Стук колес мешал мне разобрать слова песни, но я каким-то образом почувствовал, что эта «серенада» предназначена именно мне. Я вслушивался, стремясь понять слова, но мне это не удавалось. И вдруг, сквозь шум и громыхание движущегося вагона, я услышал:

«Гитлер убил шесть миллионов евреев. Почему он не убил их всех?»

Хорошая песня, не правда ли.

Они сидели против меня, а я смотрел в сторону, в конец вагона, и делал вид, что не вижу их. И я молился: «Б-же, Ты столько раз спасал меня. Пожалуйста, помоги мне и на этот раз. Я не знаю, как Ты собираешься это сделать, но, пожалуйста — помоги ».

Один из парней был явно недоволен тем, что я не обращаю на них внимания. Он окликнул меня: «Эй, ты, миста!».

Я повернулся к нему.

«А, привет».

«Эй, миста, как это вышло, что Гитлер убил шесть миллионов евреев?»

Вот оно. Началось. Как мне выбраться отсюда?

И тогда, внезапно, на меня снизошло удивительное чувство защищенности. Ничего вокруг не изменилось, но я почувствовал себя в безопасности; меня окружила и охраняла армия ангелов.

Встав со своего места, я медленно приблизился к «Эй, миста», пока мое лицо не оказалось в нескольких дюймах от его лица. Я был совершенно спокоен. Но он не был спокоен, напротив, — он отодвинулся, вжался в сиденье и начал сильно дрожать. Поняв, что я не боюсь, он испугался сам. Его тело напоминало трясущееся желе. Я понял, что он — ничто, полный трус.

Стараясь говорить мягко насколько это возможно в подземке, я произнес: «Ты действительно хочешь знать, почему Гитлер убил шесть миллионов евреев? Я тебе скажу. Потому, что он был больной, совершенно больной. Только тот, кто действительно болен, может сделать что-либо подобное».

«Нннннноооо я думал, что еееевреи крали у всех деньги и всех ггггграбили…»

«Брось», — сказал я. — « Ты ничего не понимаешь в том, о чем говоришь. Ты даже не знаешь, что это такое — еврей. Ты никогда в жизни не видел еврея».

«Нннннооооо ….»

И тут произошло нечто неожиданное, даже смешное. Поезд остановился, и двери вагона открылись.

«Эй, вы», — сказал я, — «знаете что — я хотел бы с вами поговорить еще кое о чем, но это моя станция, и я должен выходить. Привет».

Я вышел из вагона на платформу и поглядел вниз, на улицу. У меня было такое чувство, будто я могу спрыгнуть с платформы и полететь!

Б-г спас меня! Он послал ангелов защитить меня. Я не был одинок.

[1] Мидраш Танхума, Аазину 7

[2] Берешит раба11:6

[3] Пасхальная Агада

с разрешения издательства Швут Ами