Некролог: памяти Сола Гольдшмидта
С наступлением последней субботы 5784 года на 93-м году жизни возвратил свою душу Создателю Шломо бен Яаков Гольдшмидт. Потомок раввинской династии, реб Шломо с юных лет посвятил себя служению иудаизму и еврейскому народу. В 13 лет он уже занимался кашерованием кухонь на Песах в лагерях для беженцев и перемещённых лиц, спустившись на велосипеде с горы в родное Монтрё за несколько минут до начала праздника.
Он как-то рассказал мне историю, которую даже в семье мало кто знает. В Монтрё во время Второй мировой войны была состоятельная семья, которая готовилась к бар-мицве сына. Синагога в субботу была украшена лентами и воздушными шарами, для гостей был заказан роскошный киддуш, из Цюриха, Базеля и Женевы приехали в кошерную гостиницу родственники. Но к началу субботней молитвы семья не пришла. Не появились они и к чтению Торы. После длительной задержки было решено продолжить молитву без них. Как оказалось потом, они получили сигнал от французского сопротивления о переброске группы евреев через границу. В Швейцарии в то время действовал закон — если еврея ловили в пределах 100 км от границы, его выдавали обратно нацистам. Но если он оказывался в глубине Швейцарии, его помещали в лагерь беженцев. И эта семья, пренебрегнув торжеством и социальным протоколом, взяла свою машину и машины родственников и поехали перевозить евреев от границы внутрь Швейцарии. «Тогда я сказал себе — я делаю в этой жизни недостаточно, — поделился со мной р. Шломо. И добавил — И по сей день я считаю, что сделал очень мало».
Ученик рава Моше Соловейчика, р. Шломо обладал невероятной стойкостью и требовательностью к себе. В исполнении заповедей он всегда придерживался самых строгих мнений и не шел на компромиссы в служении Творцу. Всю жизнь он молился «ватикин» — в первом миньяне на восходе солнца. Холод и стужа, зной, дождь, больничная койка — ничто не могло его задержать. Десятилетиями он постился каждый понедельник и четверг. Он постоянно спрашивал себя «всё ли я сделал для Всевышнего и еврейского народа? Могу ли я сделать больше?» Но при всей строгости, он обладал невероятным чувством юмора и доброжелательности. Перед моей свадьбой он спросил у меня: «Ты знаешь, почему Тора запрещает призывать жениха в армию в первый год после женитьбы?» Когда я начал цитировать стих «и пусть радует свою жену», он меня прервал: «Нет, потому что нельзя вести войну на два фронта. И добавил — а знаешь, почему жених разбивает стакан на свадьбе? Это последний раз, когда он ставит на что-то свой каблук». У него всегда была шутка по любому поводу, и он сразу располагал собеседника к себе. Самоотверженность Шломо Гольдшмидта и его добродетельность хорошо были известны в Цюрихе, где его дом был первым адресом для нуждающихся в помощи, и он помогал всем — раввинам, собирающим на ешивы, талантливым юношам на обучение в лучших ешивах мира и растратившимся израильтянам на покупку обратного билета. В семье Гольдшмидтов не было шаббата, в который не было бы гостей, многие нуждающиеся столовались у него годами, и даже будучи в девяностолетнем возрасте, уже в Иерусалиме он не оставлял их одинокими и приглашал, невзирая на самочувствие.
Шломо Гольдшмидт всегда был озабочен тем, чтобы обеспечить каждому еврею равные возможности для самореализации. Первый вопрос, который он задавал главам ешив, собирающим пожертвования — «Сколько у вас учится ребят из восточных общин?».
В 1980-е годы Шломо Гольдшмидт начал ездить в Советский Союз. Под видом деловых командировок он проводил уроки Торы и привозил предметы культа и кошерные продукты для религиозных евреев группы р. Элияу Эссаса (это была целая сеть еврейских бизнесменов, о невероятной истории которой, я надеюсь, кто-нибудь напишет книгу).
Р. Шломо поделился со мной: «Среди прочих предметов, которые я должен был ввезти в СССР, были два килограмма дрожжей. Считалось, что советские дрожжи выращены на молоке, и из них нельзя было испечь хлеб к мясной трапезе. Организатор сказал: “2 кило дрожжей на 5 дней… Скажи, что у тебя грибок на ноге и ты прикладываешь к нему дрожжи. Таможенник будет знать что ты врёшь, но пропустит тебя”. Так и произошло. И с тех пор, — заключил р. Шломо, — Я болен этой заразной болезнью — распространением иудаизма среди евреев».
В конце 1980-х Шломо Гольдшмидт организовывал за свой счёт первые в СССР детские еврейские лагеря.
Он был поражен, насколько дети хотели только получать, и не испытывали никакого желания давать, никаких позывов к волонтёрству и благотворительности. «У них, должно быть, невероятно тяжёлая жизнь, если они не чувствуют себя в силах что-то сделать для другого и чем-то помочь».
Он был вдохновителем и спонсором сайта «Исток», ставшим пионером в организации онлайн-занятий в самых отдалённых уголках СНГ. В те времена это был невероятно дорогостоящий проект, ведь каждое место надо было снабдить телекоммуникационным оборудованием и широкополосным интернетом. Но он был убежден: даже если на краю земли есть один еврей, который хочет учить Тору, нужно сделать всё, чтобы обеспечить ему эту возможность. Р. Шломо Гольдшмидт смотрел на всё, что ему дал Всевышний, как на средство выполнения Его воли.
Своих сыновей он учил сызмальства: «Когда тебя будут зашивать в тахрихин (похоронный саван), никого не будет волновать, какого фасона у тебя была шляпа и какой марки — машина». Рав Шломо Гольдшмидт проповедовал нестяжательство — всю жизнь он провел на съёмных квартирах, будучи скромным в быту даже в годы изобилия. Дети Шломо Гольдшмидта продолжили семейные раввинские традиции — старший сын, тридцать два года пробывший раввином Москвы, возглавляет Совет раввинов Европы, младший — раввин Йоханнесбурга.
Мы выражаем соболезнования семье рава Шломо Гольдшмидта. Пусть будет его душа завязана в узел жизни и пусть его заслуги будут защитниками еврейского народа.
Александр Зак
