Еврейская женщина и XVII век

Рукописи по наследству

Гликель бат Йеуда Лейб родилась в 1645 году в Гамбурге, а в 1691 году, в день первой годовщины смерти своего мужа Хаима, впервые взялась за перо. Будучи вдовой «с глубоко скорбящим сердцем», она начала писать о жизни, а своем браке, о детях, о вере и о делах — чтобы отвлечься от «избытка забот, неприятностей и душевной боли», стоящего ей многих и многих бессонных ночей:

«В глубоком горе, для облегчения сердца приступаю я к написанию этой книги в год от сотворения мира 5451, да возвеселит нас поскорее Г‑сподь и да пошлет Он нам Своего Искупителя!.. Я начала писать ее, дорогие дети, после смерти вашего доброго отца в надежде отвлечься от забот, обрушившихся на меня. Много бессонных ночей провела я в тяжких муках волнения о том, что мы будто овцы без пастыря — ибо нет больше нашего верного пастыря. И я опасалась, что, сохрани Б‑г, не смогу противиться печальным мыслям…»

Гликель не собиралась публиковать эти «семь маленьких книг», как она называла их. Ее повествование — это поразительно честная и исключительно хорошо рассказанная история умной женщины, одаренной писательским талантом. Читатель видит не только взгляд писательницы на ее собственную семью, но и получает представление о том, как велись деловые отношения и споры, сложные переговоры, и о том, как жилось евреям в Европе того времени.

Оригинальная рукопись была утеряна, но сохранились две копии, которые в свое время приказал сделать один из сыновей Гликель, рав Моше Хамель, раввин еврейской общины Байерсдорф. Эти копии передавались по наследству из поколения в поколение, пока в 1896 году Давид Кауфман не издал эти мемуары по рукописи под заглавием «Die Memoiren der Glückel von Hameln, 1645—1719», хотя «фон Хамельн» их автора вряд ли кто-то называл, но зато это звучало по-немецки и благородно, а значит, могло вызвать интерес у читателей.

В 1910 году праправнучка Гликель, Берта Паппенгейм, перевела книгу с идиша на немецкий язык, а позже книга была переведена также на русский, французский, немецкий, современный идиш, иврит и английский, и вместе с распространением этих мемуаров к Гликель бат Йеуда Лейб, спустя почти 300 лет после смерти, пришло литературное признание, о котором она и не помышляла.

Простые вещи

Гликель пишет о многих простых вещах, которые волнуют любую женщину в любую эпоху. Она беспокоится о здоровье своего мужа, когда ему предстоит деловая поездка, и разрабатывает с ним стратегию того, как возместить финансовые потери от неудачной деловой сделки. Она волнуется о детях, их здоровье и благополучии: «Это правда, что даже при жизни моего мужа у нас постоянно возникали новые заботы, связанные с воспитанием детей. О некоторых из них я расскажу, о других же невозможно или не следует рассказывать». Она вспоминает о молодости, когда «жизнь в те дни была намного счастливее, чем сегодня, хотя люди не обладали даже половиной того, что у них есть сегодня, пусть они наслаждаются этим и процветают».

Гликель вышла замуж в четырнадцать лет, родила четырнадцать детей, и выжили из них целых двенадцать — небывалая удача по тем временам, результат постоянных молитв и хорошего ухода. В Европе XVII века не доживали до десяти лет от 30 до 50 процентов всех родившихся детей.

Гликель, как и другие еврейские женщины, не воспринимали смерть ребенка как естественный исход. Вспоминая о смерти трехлетней дочки спустя 25 лет, она пишет так, как будто эта трагедия случилась вчера: «Такого красивого и умного ребенка свет еще не видывал. Ее любили не только мы, но все, послушав ее разговор, умилялись и радовались… На нашу долю остались тоска и неизмеримое страдание. Мы с мужем пребывали в отчаянии».

Когда муж Гликель, Хаим, скончался, четверо старших детей были женаты, и Гликель осталась дома с восемью маленькими детьми, один из которых был еще младенцем. Ей пришлось одной растить, воспитывать, женить каждого из них, а также обеспечивать себя в старости. Гликель была уверена, что все ее неженатые дети также вступят в браки с детьми из других «респектабельных» семей, а это потребует значительных сумм денег как для приданого, так и для первоначальной поддержки молодых пар.

«Моя жена всё знает»

Гликель и Хаим принадлежали к зажиточному классу. Как и многие другие евреи, которым законом запрещались большинство профессий, они торговали драгоценными камнями, золотом и серебром, а также одалживали деньги под проценты. В целом, бизнес Хаима и Гликель шел хорошо, но Гликель описывает и такие ситуации, когда они были вынуждены нести финансовые потери из-за неудачных вложений или из-за нечестности одного из работников.

Гликель пишет о своем деловом партнерстве с Хаимом так, как будто такая роль женщины была самой нормальной вещью в мире, но роль «эшет хайль», доблестной жены, воспевалась лишь еврейской Традицией, в христианском же обществе женщины не работали, занимались только домом и детьми. Гликель была умна, проницательна и обладала «финансовой жилкой», что способствовало возникновению полного доверия к ней со стороны её мужа. На смертном одре, когда Хаима попросили назначить душеприказчика, он не увидел в этом необходимости и просто сказал: «Моя жена всё знает».

Хаим оказался прав, и его жена, а после — вдова, — действительно, знала всё, что было нужно по части бизнеса. «Она завела в Гамбурге мастерскую по изготовлению чулок и сбывала их где только могла; она скупила жемчуг у всех городских евреев и, рассортировав его, продавала покупателям, заинтересованным в определенном размере; она ввозила товары из Голландии и торговала ими в своем магазине наряду с местными; она ездила на ярмарки в Брауншвейг, Лейпциг и другие города, она давала ссуды и оплачивала векселя по всей Европе», — пишет о Гликель специалист по микроистории Натали Земон Дэвис в своей книге «Дамы на обочине».

После смерти Хаима Гликель занимает его место на крупнейших торговых ярмарках Германии. Когда неудачное решение ее сына Лейба привело к тому, что его бизнес по производству тканей потерпел неудачу, Гликель выкупила его акции, заняла и его место в этом бизнесе — и преуспела. Во время недолгого второго брака Гликель потеряла свое состояние из-за бесхозяйственности мужа, но, несмотря на свой преклонный возраст, она взяла всё в свои руки, самостоятельно восстановила бизнес и стала раздавать накопленные из-за мужа долги.

Хмельницкий, лжемессия, клавикорды и чума

Женщина-писатель два-три века назад — явление почти уникальное, всех их можно пересчитать по пальцам. Еврейская женщина-писатель — это и вовсе что-то особенное. Неудивительно, что мемуарами Гликель заинтересовались историки, ведь в воспоминаниях этой богатой, знатной, успешной женщины так ярко прослеживается хрупкость благополучия еврейской семьи в Европе.

В ту историческую эпоху евреи были вынуждены лавировать между сумасбродными указами местных чиновников, всегда быть готовыми к тому, что в отношении них будет проявлено насилие, и на все случаи жизни иметь «план Б» — если они не хотели в один миг лишиться всего и оказать на улице.

Большая часть записей Гликель посвящены многочисленным шидухам ее детей. Но даже такие, казалось бы, чисто семейные дела, делались с учетом политической ситуации и антисемитизма. Гликель старалась сделать так, чтобы дети, женившись или выйдя замуж, селились в разных городах Европы — на тот случай, если в одном городе начнутся погромы или иначе выражаемые антиеврейские настроения, семья могла бы переехать в другой город и найти там приют и поддержку у братьев или сестёр.

Гликель пишет не только о своей личной жизни, но и об исторических событиях. Одно из ее самых ранних воспоминаний — о том, как ее отец приютил десятерых евреев, бежавших из Польши во время печально известной резни Богдана Хмельницкого. Хотя беженцы были больны инфекционным заболеванием, от которого в те времена не знали спасения, отец Гликель принял их на свой страх и риск и организовал подобие больницы у себя на чердаке. Бабушка Гликель, которая настаивала на том, чтобы самой ухаживать за больными, по нескольку раз в день поднималась и спускалась по лестнице на чердак, принося несчастным еду и вынося помои, — и в конце концов заразилась от кого-то из них и скончалась.

Тора и заповеди были неотъемлемой частью жизни семьи. Одно из подтверждений тому — безграничное гостеприимство и хесед в отношении больных беженцев. Кроме того, Гликель пишет, что у ее мужа Хаима не проходило ни дня без изучения Торы. Да и само повествование Гликель насыщено цитатами из Устной и Письменной Торы.

С уважением и любовью описывая своего отца, Гликель пишет: «Всякий, кто входил в его дом голодным, уходил сытым. Он дал своим детям, как мальчикам, так и девочкам, образование как в духовных вопросах, так и в практических вещах».

В то же время, из воспоминаний Гликель мы видим, как еще до эпохи Просвещения состоятельные евреи Германии всеми силами старались стать неотличимыми от немцев. В книге Гликель евреи получают на ряду с религиозным светское образование, играют на клавикордах, говорят по-французски, ездят в оперу, читают газеты. И несмотря на всё это — продолжают оставаться вечным «козлом отпущения» для немцев.

Когда еврейские соседи стали подозревать, что четырехлетняя дочь Гликель Ципора больна чумой, она и Хаим были вынуждены отправить маленькую дочку в сопровождении служанки на несколько недель прочь из города. Соседи боялись не только за себя: если бы герцог узнал, что в одном из еврейских домов есть «зараза», это могло обернуться катастрофой для всей еврейской общины города.

Антисемитизм в Германии того времени был просто фактом жизни, и одним из необходимых качеств каждого еврея было — научиться выживать в этих условиях. Гликель пишет об обременительных и дискриминационных налогах, о том, как внезапно евреям могли запретить, разрешить, а потом вновь запретить проживать в том или ином городе или вести там бизнес.

Когда Гликель было всего два года, евреи потеряли право жить в Гамбурге и были вынуждены переехать в Альтону, которая тогда была отдельным городом, и каждый день ездить оттуда в Гамбург по делам, но об этом Гликель пишет вскользь, как о каком-то техническом затруднении. Но она не может смириться с несправедливостью, когда нееврей убивает еврея — и еврейская община боится заявить об этом! Описание этого эпизода — одно из самых подробных и драматических в книге.

Муж молодой женщины по имени Ривка внезапно пропал, и несколько дней никто его не видел. Она была уверена, что его ограбили и убили, но даже еврейская община поначалу убеждала Ривку не поднимать шума, «чтобы не было хуже». Все же мудрая Ривка сумела добиться признания от свидетеля, община пошла ей навстречу и убедила власти обыскать дом, в котором, как Ривка теперь уже знала, прятали тело ее мужа. При этом евреев предупредили: «Учтите, если вы не найдете тело, всем вам конец. Вы знаете здешний народ — мы не сможем их остановить».

Вера в то, Шабтай Цви — настоящий Мессия, не обошла и семью Гликель. Её тесть продал свой дом и упаковал все вещи в сундук, ожидая прибытия письма с указанием немедленно переехать в Святую Землю, так как Машиах уже пришёл!

Весть о том, что Шабтай Цви оказался лжемессией, стала сокрушительным ударом для всех евреев. Тем не менее, Гликель пишет об этом ударе с той же верой и упованием на Творца, с какими она пишет о других потерях и горьких разочарованиях:

«Твой народ не отчаивается; они ежедневно ждут Твоей милости, чтобы Ты мог искупить их. И, хотя он (Машиах) задерживается, я всё же каждый день буду ждать его».

Сильная и самоотверженная, образованная и Б-гобоязненная, верная и добрая, воспитывающая детей и поддерживающая свою семью — это идеал еврейской женщины, Эшет Хайль, о которой пишет в Мишлей царь Шломо. Этими чертами наделены Сара, Ривка, Рахель и Лея; пророчицы Двора и Хульда, Мирьям, сестра Моше; Бат-Шева, мать Шломо — которую мудрейший из людей восхвалял в этих самых строках «Мишлей»: «Крепость и достоинство — одежда ее, и смеется она над грядущим днем. Уста свои открывает она с мудростью, и кротко наставление на языке ее…» Такой была и Гликель бат Йеуда Лейб. Такие еврейские женщины есть в каждом поколении.

Слушайте: Гликель из Гамельна (из цикла «Еврейская история» р. Гедалии Шестака)