Песах в Краковском аду

Во всех домах, где живут евреи, соблюдающие Тору, к Седеру выкладывают на праздничные блюда салатные листья и вареные яйца, выставляют на стол бутылки с красным вином, заботливо укрывают тонкие квадраты мацы… Сверкает особенная пасхальная посуда, искрятся начищенные подсвечники. Так было всегда — с тех пор закончилось наше египетское рабство. Мог ли Мендель Брахфельд предположить, что ему придется рассказывать о выходе из египетского ада, находясь в аду нацистском?..

Еврейский Краков

И давно ли Краков стал адом? Краков, в котором евреи жили уже восемь столетий? Где работали великий Рамо (раби Моше Иссерлис), раби Натан-Нета бар Шломо Шапиро, раби Йоэль бар Шмуэль Яфе, раби Йом-Тов Липман Геллер? Краков, который уже в XVI веке был одним из важнейших центров еврейского книгопечатания? Краков, где появилась самая первая религиозная школа для девочек «Бейт-Яаков» — детище Сары Шнирер?

Всякое было в Кракове — и кровавые наветы, и всяческие запреты, и черная ненависть черни, и погромы, и изгнания, и чума бубонная, и чума Просвещения — но, прочитав Кадиш по погибшим, отплакав и похоронив убитых, евреи города возвращались, продолжали здесь жить, работать, детей рожать, Тору учить — год за годом, десятилетие за десятилетием. После того тайфуна, что начисто смёл всех евреев с краковских улиц в годы Катастрофы — уже почти никто не осмелился сюда вернуться.

Два брата — одни во всем свете

Братья Мендель и Моше Брахфельд, вместе пройдя сквозь череду невосполнимых потерь, страданий и горя, лишившись всей своей многочисленной семьи, пообещали друг другу, что останутся вместе любой ценой. Эти два брата перехитрили нацистскую машину и, крепко держась друг за друга и за Тору, не только выжили, но и остались в здравом уме и не потеряли человеческого достоинства.

Мендель и Моше восстановили свою жизнь после войны, воспитав поколения преданных евреев, и сегодня похоронены рядом друг с другом на Оливковой горе в Иерусалиме.

Многие выжившие в Катастрофе так и не рассказали своим близким об ужасах, свидетелями которых они стали. Мендель и Моше тоже не могли из себя выдавить ни слова об убийствах и пытках. Рассказывали они только о победе духа — и больше ни о чем.

И дух побеждал много, много раз в те страшные годы — поэтому детям и внукам братьев Брахфельд довелось услышать немало рассказов. О том, как им удавалось почти каждый день накладывать тфилин — даже в лагерях смерти. О том, как они эти тфилин передавали контрабандой из лагеря в лагерь, и как по 500 евреев каждое утро выстраивались в очередь, чтобы с помощью них выполнить заповедь. Как они взломали замок тюремной камеры, и более 100 человек смогли бежать. Как они нашли микву перед Йом Кипур и как в Песах выжили на одной только картошке. Все эти истории полны не ужаса, а героизма. И если задуматься — только эти истории и стоит рассказывать своим детям и передавать из поколения в поколения на вечную память.

Что такое гетто и зачем их нацисты организовали — объяснять не нужно: это был один из первых шагов на пути к «окончательному решению». Краковское гетто, созданное в марте 1941-го года, было одним из самых больших в Польше, что неудивительно: к началу Второй мировой войны в Кракове было около 56 тысяч евреев и они составляли четверть всех жителей города.

Город, очищенный от евреев

В марте 1943 года, за пять недель до Песаха, немцы ликвидировали гетто Кракова. Алтешул — самая древняя синагога Польши, конца XIV века, — была разрушена, все евреи были убиты или вывезены в концлагеря Плашув и Освенцим. Великий город Краков был официально объявлен Judenrein — «чистым от евреев».

Мендель и Моше понимали, что, если они будут слушать приказов нацистов, их ждет смерть. Они решили скрыться. В марте их и еще человек сто евреев поймали во время облавы и заключили в тюрьму — но они сумели вырваться оттуда.

Их целью было выжить, а значит — во-первых, прятаться так, чтобы немцы их не нашли, а поляки — не выдали, а во-вторых, раздобыть фальшивые документы. Так они перебирались с одного чердака на другой, пока накануне Песаха не нашли убежище на чердаке дома номер 23 по улице Жозефинска. Если будете в Кракове — посмотрите, дом стоит на прежнем месте, и, по крайней мере, в августе 2017-го года он выглядел почти так же, как в марте 1943-го: два этажа, облупленные стены, чердаки под остроконечными крышами.

Каждый раз покидая свой чердак, Мендель и Моше рисковали быть расстрелянными на месте — и это в «лучшем» случае. О худшем они даже и не думали — приближался Песах, и думать нужно было не о лагерях смерти, а о том, как достать мацы хотя бы на одну праздничную трапезу.

Муку удалось раздобыть, но где же испечь мацу и откуда взять дрова? О дровах не было и речи — после долгой холодной зимы всё, что могло гореть, было сожжено. Но изобретательность и умение находить неожиданные решения привели братьев к оригинальной мысли: краска тоже горит! Найдя на полуразрушенном складе банку легковоспламеняющейся краски, они решили еще одну проблему. Оставалось дело за малым — печь. Это оказалось самым простым — металлические листы в Кракове не были редкостью — ими евреи прикрывали огонь, чтобы разогревать еду в шабат, такой лист на идише называется блех.

Мендель и Моше подожгли краску в банке и откошеровали найденный блех — теперь у них была печь, кошерная на Песах. Помолившись и отчаянно торопясь, братья испекли несколько небольших кружков мацы для Седера. Как запах горящей краски не был обнаружен немцами? Они думали об этом потом, когда всё было позади. Может быть, это было чистое чудо. А может, зловоние трупов в гетто было настолько сильным, что подавлял все остальные — даже резкий запах горящей краски…

Праздник свободы?

Наступила ночь Песаха, и Моше и Мендель сели за свой импровизированный Седер. Все было не так, как в прошлые годы. Ни лучшего столового серебра, ни белых скатертей, ни сверкающих тарелок, ни красного вина. А главное — никого, никого из семьи.

Сегодня вечером они сидят в темном чердаке, совершенно одни в целом мире, и жизни их висят на волоске. Немного мацы у них есть, а горькие травы не нужны — в их жизни и так предостаточно горечи. Праздник свободы! «Какой свободы?» — так думал Моше, которому тогда был 21 год. Думал-думал, маялся, а потом сказал старшему брату:

— Ты как хочешь, а я не могу делать Седер. Никак не могу. Свобода, выход из изгнания? Да мы же сидим в самом настоящем изгнании, и жизнь наша в опасности, родители погибли, сестра убита, ее дети убиты, весь город в огне, трупами воняет. Нацисты рыщут на обломках со своими бешеными собаками, и не успокоятся, пока не убьют нас всех. Разве это не хуже, чем жизнь евреев в Египте? Какую свободу мы празднуем этой ночью?

Мендель подумал. Что ответить брату? Он и сам иногда поддавался подобным мыслям. Вдохнул побольше воздуха в грудь:

— Послушай меня, Моше… Каждый вечер во время молитвы мы благодарим Б-га за то, что он вывел нас из Египта на «вечную свободу». Вечная свобода, которую мы получили, — ведь это не физическая свобода. Ее мы приобрели в дополнение к главному — к духовной свободе. Песах — это праздник рождения нашего народа, праздник превращения из египетских рабов в свободный народ, который Б-г мог бы назвать Своим народом. Когда мы садимся за пасхальный Седер, мы празднуем нечто большее, чем жизнь. Мы выходим из рабства прямо в объятия нашего Небесного Отца. И этого у нас никто и никогда не отнимет. Сколько бы ни били, ни пытали, ни убивали наши физические тела, наши души всегда останутся свободны — чтобы служить Б-гу. Понимаешь?

Моше не ответил, только глаза его блестели в свете огарка свечи. Братья помолчали — и приступили к Седеру:

— Кадеш у-рхац, карпас, яхац…

Петь надо было шепотом, маца получилась маленькая и ломкая, на «шулхан орех», то есть праздничную трапезу, не удалось достать ничего, кроме картошки, а вместо вина был только свекольный отвар, зато он был красный, красный, как кровь.

Раби Мендель Брахфельд, автор комментария к Торе «Йосеф Алель», часто говорил, что это был самый великолепный Седер в его жизни.